Литературная критика

Джон Фаулз "Аристос". Размышления, не вошедшие в книгу Екклезиаста. Москва, "Эксмо-пресс". 2002.


Джон Фаулз "Кротовые норы". Извлечения из книги эссе. "Иностранная литература". 2002. № 1.

Теперь мы можем сказать, что нам доступен "весь Фаулз": романы его были
переведены чуть раньше, а теперь опубликованы две книги его размышлений -
"Аристос" полностью, "Кротовые норы" - частично, тем не менее, полный текст
последней книги Фаулза обязательно будет переведён и обнародован.

Вопрос времени. Потому что есть спрос, творчество Джона Фаулза как-то идеально
легло на душу русскоязычного писателя, оказалось востребованным, как мало чьё
ещё.

При этом, вряд ли можно сказать, что Фаулз, с его апологией индивидуализма и
уединённости, стал безусловно "своим", как, в своё время, к примеру,
Ремарк
или
Хемингуэй.

Впрочем, справедливости ради, следует отметить, что "весь Фаулз" получен нами
в достаточно формальном, сыром виде. И дело даже не в "Кротовых норах", но в
качестве переводов большинства из его текстов.

Исключительно повезло только "Волхву", конгениально осуществленному по-русски
Борисом Кузьминским. На неплохом уровне сделаны "Коллекционер" и "Женщина
французского лейтенанта", то есть, переводы, сделанные в перестройку или при
советской власти.

Переводы последних лет ("Червь", "Мантисса", "Дэниэл Мартин"), исполненные не
по зову души, но коммерческого расклада ради, со своей задачей не
справились.

Книги эти напоминают груды на глазах разваливающихся черновиков, все швы
усилий и трудового пота (честного, но легче ли от этого читателю?!) торчат
наружу, а главное - нет той атмосферы, которая переполняет книги английского
затворника, нет ощущения свершающегося на наших глазах волшебства становления
"закадрового" смысла.

Главная фишка фаулзовского сюжетосложения - ни о чём не говорить напрямую,
события и факты должны складываться в читательской голове в некую сложно
выразимую фигуру, наполненную ускользающими ассоциациями.

Словно бы Фаулз пользуется в своём творчестве пожеланием
Мандельштама о
непрямом, гнутом слове или же ему известны творческие принципы нашенских
поэтов-метаметафористов.

Но несмотря на все превратности русской судьбы Фаулза, он оказывается прочитан
куда более внимательно, нежели его местные коллеги, современные русские
романисты.

Понятно, откуда возникает ощущение такой близости английского писателя
русскому сердцу: все тексты его наполнены серьёзным эмоциональным и
интеллектуальным содержанием, все тексты его содержат существенное этическое
послание.

Магистральная мысль творчества Джона Фаулза - проблематика близости и различия
искусства и жизни, размывания границ между ними, которое (размывание) ни к
чему хорошему, в конечном счёте, не приводит.

Дело даже не в том, что искусство оказывается главным способом бегства от
реальности, просто структуры его, основанные на наших мыслительных и
воспринимательных особенностях, устроены по образу и подобию окружающей нас
действительности. И, в своих агрессивных устремлениях, стремятся полностью
подчинить современного человека своим универсальным, паразитирующим на
универсальности, системам.

Подмена реальности её идеальными образами сродни онанизму, который, в
некотором смысле, проще и легче, но ни к чему творческому и продуктивному не
приводит.

А искусственный выброс семени, как нам известно из мистических еврейских
книжек, порождает демонов, которые роятся вокруг, ещё более отгораживая
человека их породившего от реальной реальности.

Энергия заблуждения, все эти иллюзии сродни наркотическому опьянению,
захватывают всё твоё существо, потом бесследно растворяются, оставляя наедине
с нерешёнными проблемами, а после требуют ещё большей порции - условности,
умозрительности, эстетства.

У западных классиков подобная оппозиция, кажется, называется проблемой
соотношения "разума и чувства" и, таким образом, совершенно не нова.

П. П. Шоффар. Винъетка. Разум и чувства,

Из: La moison de Bourbon, Paris, 1778.

Да только жизни в минувших эпохах были несколько иными - более натуральными,
что ли: Они давались человеку в полноте непосредственного восприятия,
целостные. Целокупные.

Нынешняя агрессия виртуального (особенно социальные её составляющие) более не
даёт современному человеку шансов пробиться к первородной сути, к простым и
понятым вещам. Все мы - какие-то замороченные и слова в простоте уже не
скажем.

И не подумаем.

После того, как искусство и наука заменили атеистически воспитанным людям
религию, складываются две опасных тенденции развития - вера во всесилие разума
и, противоположная этому, увлечённость искусственно создаваемыми подобиями.

Разве не об этом, в том числе, "Коллекционер" и "Дэниел Мартин" (не говоря уже
о "Волхве")?

Персонажи их, выстраивающие головокружительные и изощрённые конструкции,
приходят к полному краху и, в конечном счёте, вынуждены принять реальность, в
которой всё не так ярко и сочно, смириться с ней.

Творческое усилие - продуктивно и полезно, но не следует увлекаться
умозрительными сущностями. Реальность всё равно существует, как бы нам этого
не хотелось. Увы. Всё равно придётся, когда-нибудь, прийти из театра в свою
холодную и пустую квартиру.

Именно об этом - балансе между творческом и внутренним спокойствием - написана
книга размышлений "Аристос". Показательно, что написана она не умудрённым и
увенчанным признанием, писателем, но молодым человеком, только что закончившим
свой первый роман - "Коллекционер".

После "Аристоса", кстати, сюжет его выглядит, прочитывается совершенно по
иному: детективная фабула отходит на второй-третий план, обнажая серьёзную
этическую проблематику.

Словно бы, проиграв ситуацию тщеты переделки реальности с помощью чувств,
Фаулз решил закрепить основные положения "Коллекционера", обратившись к
читателям напрямую.

Здесь Фаулз выстраивает тонкий баланс между "аристосом", главным инстинктом
человека - его творческим саморазвитием и "немо", страшным чувством
собственного небытия.

Серединный путь оказывается здесь не сюжетом усреднения, но чем-то схожим с
золотым сечением - точным, гармоническим расчётом, обеспечивающим покой и
волю.

И всё бы хорошо, но перевод: смешные комментарии:

Пока что русский читатель, действительно, получил Фаулза весьма формально:
реальность вмешалась в логику искусства, исказила сладкоголосые песни о
инобытии, не давая чрезмерно увлечься виртуозными построениями одного из самых
виртуозных писателей нашего времени.

Может быть, это и к лучшему.