Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Продолжение

Начало

Не иметь при себе спичек вообще было нестатусно. Это выражалось в
поговорке «Курец без спичек – как хуй без
яичек». Человеку, у которого спичек не оказывалось слишком
часто, в ответ на просьбу дать спичек можно было ответить:
«Чиркни хуем об яички – вот тебе и будут
спички».

Вообще, если у тебя были спички, считалось западло давать
своим прикуривать от сигареты. Этот закон тоже был
освящён рифмой: «Друзьям – от спички, блядям – от притычки».

Первой моей сигаретой, помню, стала болгарская «опалина». А на
второй день курения была сразу целая пачка за день – и это была
пачка сирийской «Наоры». Не путать с
азербайджанскими «Наири»! «Наора» – очень необычные сигареты. Платя
за них 40 коп. в кассу гастронома, ты никогда не знал
заранее, какие сигареты покупаешь. Даже выкурив первую из пачки,
ты мог не представлять, какими окажутся остальные 19, точнее
– какой окажется каждая из них. О «Наоре» у нас
сформировался миф, гласящий, что «они там, в Сирии, косят всю
траву, какая в стране растёт, или просто табачные поля
никогда не пропалывают, и всё, что скосили, в эти сигареты
пихают». Одна сигарета могла оказаться невероятно слабой,
вторая – ужасно крепкой, продирающей до
задницы, третья вообще могла не иметь табачного запаха...

Кстати, о сигаретах, не имевших табачного запаха...

Под конец знаменитого табачного кризиса (~1989-1991
гг.; подробнее о нём – позже) в овощном магазине на нижнем
рынке появились колумбийские сигареты «Президент» и
«Кабинет» с отчётливейшим запахом анаши. Никакого наркотического
воздействия на мозги они, правда, не оказывали, в отличие от
отдельных сигарет из почти любой пачки «Наоры», пахнущих чем
угодно, но не анашой (и не табаком тоже).

Ещё какое-то время в ларьках «Союзпечати» лежали иракские сигареты
«Багдад» с привкусом парафина.

«Наора» в наших магазинах появлялась крайне нерегулярно. Видимо, это
как-то зависело от отношений советского руководства и
руководства Сирии.

А однажды появились на лотках возле стадиона «Динамо», а через
неделю и во всех магазинах кубинские сигареты «Партагас» (в
народе – «Кирогаз»), «Лигерос» («Смерть под парусом»), «Рейс» (о
которых потом говорили, что на них написано не «Рейс», а
«R&C», с таким, менее распространённым вариантом написания
амперсанда, где явное «E» с хвостиком) и «Монте-Кристо». Они
стоили, если правильно помню, по 20 коп. за пачку и были при
этом фильтрóвые! Фильтр у них, правда,
был не хлопковый, а из сложенной гармошкой салфетки, но всё
равно... А уж крепкие были... Папиросы «Курортные» или даже
самые крепкие «наорины» просто отдыхали в сторонке, да...

Салфеточному фильтру некоторые мои сверстники не доверяли, а потому
носили с собой вату и, прежде чем закурить
«партагасину», вынимали салфетку и вкладывали в фильтр
комочек ваты. Считалось, что так безвреднее.

О вреде курения, кстати, тоже была поговорка: «Курить –
здоровью вредить; не курить – государству вредить». В
СССР, как известно, единственным продавцом табачных изделий
(как и вообще почти всего) было государство, а потому курение
считалось привычкой патриотической. Среди нас, пацанов,
по-крайней мере.

Как я уже говорил, целая пачка сигарет редко у кого случалась. У нас
просто почти никогда не было денег. Понятия «карманные
деньги» просто не существовало. То есть, я с этим
словосочетанием вообще впервые встретился где-то в литературе. Родители не
давали никому из нас денег почти никогда. Потому что –
правильно – зачем. «В кино? В воскресенье вместе сходим в кино».
«На мороженое? Обойдёшься». Ну или – «Возьми мороженое в
морозилке». «Кафе??? Ты что, миллионер – по кафе ходить???» И
т.п. Но иногда всё-таки что-то перепадало. Ну, не всегда
родители были готовы переться с тобой на утренний сеанс в
воскресенье или на вечерний в рабочий день, не всегда в морозилке
оказывалось мороженое, а иногда, ну, случалось и такое,
могли выдать в качестве жеста беспричинной милости и целый
рубль на кафе, да, бывало. Сложнее всего было с кино: детский
билет стоил 10 копеек, а пачка болгарских сигарет – 50. Это
надо было скидываться. Надо было договариваться – на что
именно: вкусы-то у всех разные. И надо было у кого-то узнать, о
чём кино, потому что дома-то будут спрашивать...

Но, естественно, если пачка оказывалась у кого-то из своих, то все
остальные стреляли в первую очередь не у прохожих, а именно у
него. Потому что прохожий может отказать, а
свой отказать не имеет права. То есть,
специально не оговаривалось, что свой не имеет права отказывать, но
это само собой разумелось. Для того чтобы отказать своему,
нужны были уважительные причины:

1. Последняя. Последняя сигарета в пачке. Фраза: «У
меня последняя,» – в ответ на просьбу закурить
воспринималась как обоснованный отказ. Если ты просил закурить, тебе
протягивали пачку, а ты обнаруживал, что там осталась последняя
сигарета, пачку нужно было вернуть со словами: «Тут
последняя». Если хозяин пачки всё равно считал возможным тебя
угостить, он отвечал: «Бери с пачкой». Пустая пачка хозяину не
возвращалась.

2. Целячая (нулячая, новая) пачка. Ещё не открытая
пачка с ещё не снятым предателем.
«Предателем» называлась внешняя целлофановая упаковка: если её
оставить на открытой мягкой пачке, она шуршит, когда опускаешь
руку в карман, а это могут услышать родители... Вот, если у
тебя просят закурить, можно ответить: «У меня целячая», – и
мельком показать спросившему нераспакованную пачку. Никто не
мог заставлять тебя открывать твою пачку ради чужого желания.
Некоторые использовали эту традицию, чтобы обманывать
товарищей, – аккуратно вскрывали пачку снизу, вырезая бритвенным
лезвием дырочку в «предателе», и старались её не мять.
Показанная мельком, пачка производила впечатление «целячей».
Однако, если продемонстрированную таким образом пачку удавалось
взять в руки («Целячая? А ну-ка дай сюда...») и обнаружить
обман, можно было забирать её себе всю.

Кстати, фишка с последней сигаретой распространена до сих пор,
причём – по всей стране и среди всех возрастов. Думаю, все
курильщики об этом знают, сталкивались не раз и сами всё это
делали и говорили.

Вышеописанное касалось только отношений среди
своих. Чужим отказывать было можно. Более того – можно было
отказывать грубо, с вызовом. Например:

– Дай закурить.

– Кури бамбук.

Или:

– Сигареты не будет?

– Хуй, завёрнутый в газету, заменяет сигарету.

Или:

– Курить есть?

– Не про твою честь.

Если такое говорили кому-то из своих, это означало, что он за
какие-то проступки попал в изгои, в отверженные. Ещё это могло
означать вызов, намеренное оскорбление.

Оскорбить можно было также стряхнув пепел на носок ботинка визави
или выдохнув ему дым в лицо.

Если у тебя стрельнули сигарету, лучше всего было давать пачку.
Стрельнувший сам вытряхивал себе сигарету. Но ведь все норовили
взять две... Поэтому чаще дающий сам
полувытряхивал из пачки одну сигарету, чтобы торчал только фильтр,
остальные придерживали пальцем и пачку протягивали, не
выпуская из своих рук, чтобы спросившему было удобно взять
только одну сигарету.

Иные, купив пачку, сразу же вскрывали её и перекладывали сигареты
фильтрами к дну пачки («Чтобы не пачкались – их же
потом в рот брать»).

Если ты давал кому-то закурить или подкурить, протягивая одну
сигарету, её ни в коем случае нельзя было держать между
указательным и средним пальцами – потому что на хуй с яйцами
похоже – сигарету следовало зажать в щепоть или
между большим и указательным.

Иногда курили «на короля». Надо было, подкурив,
сразу сказать: «На короля». Это означало, что ты собираешься
курить и не стряхивать пепел, пока не докуришь до фильтра или
мундштука. Если удалось – король. Труднее и престижнее всего
было курить «на короля» папиросы «Курортные»: пепел часто
отваливался вместе с огоньком.

Если бумага на сигарете или папиросе сгорала неравномерно, если
огонёк сначала уходил внутрь, под бумагу, а потом выходил наружу
где-нибудь сбоку, островком, того, у кого это случилось,
следовало немедленно послать на хуй. С чем
связан этот ритуал, как возник и что означает, я не знаю. Не
знал и тогда.

Поднимать сигарету, упавшую на асфальт, на землю считалось западло.
Но поднять хотелось, потому что хотелось курить, а сигареты
доставались недёшево и/или непросто. Для этого случая
существовала ритуально-очистительная формула: «Быстро
поднятая сигарета не считается упавшей».

Были ситуации, в которых курить считалось совершенно обязательным, и
это тоже подтверждалось ритуальными формулами. Первая такая
ситуация – после еды (чаще всего после школьного завтрака
на большой перемене после третьего урока) – освящалась почти
поэмой со ссылкой на античный авторитет:

По закону Архимеда,

После вкусного обеда,

Чтобы жиром не заплыть,

Надо взять и покурить.

Святое дело, что вы...

Вторая ситуация (причинно-следственно связанная с первой) – процесс
дефекации. Потому что – внимание – «никотин говно
толкает».

Третья – когда пили пиво. Пить его следовало через
тягу. Считалось, что так сильнее пьянеешь. А поскольку денег
всегда было мало, то опьянеть требовалось иногда с одной
бутылки жиденького «Жигулёвского». Вот и пили – глоток пива,
затяжка, глоток пива, задержать дыхание на секунду, выдох,
ещё глоток... Всё равно не пьянели, но пьяными притворялись:
быть пьяным считалось круто.

Пьянели совсем от другого, но об этом чуть позже...

О частоте курения.

Курили часто.

В школе бегали покурить на каждой перемене. Во дворе школы несколько
лет стояло старое полуразрушенное одноэтажное здание с
проваленной местами крышей и дыркой в стене. Его использовали в
качестве неформального общественного туалета, в него же
ходили курить. Никто из учителей или других школьных служащих
никогда в него не заходил. Когда его снесли, стали ходить на
крышу или в подвал. Или через дорогу – на крыльцо
строительного техникума.

С руиной в школьном дворе связано ещё одно воспоминание. Иногда нам
давали задание: «Завтра принести анализ кала на
обследование». Кал полагалось сдавать в спичечных коробках (только не в
картонных, а в деревянных, настоящих). Многие, само собой,
забывали приготовить материал для анализа, а ругань учителей
и школьной фельдшерицы выслушивать не хотели. Тогда они
просто зачёрпывали щепочкой кусок говна из любой кучи, которые
во множестве имелись в нашей дворовой развалине, клали его в
коробок и так сдавали. Можно себе представить, сколько
всякой гадости могло оказаться в дерьме, пролежавшем несколько
дней практически под открытым небом... Но никого ни разу не
увезли после такого «обследования» на скорой и никого даже не
направили на дообследование. Думаю, все эти «анализы»
доходили до мусорного контейнера медлаборатории, минуя микроскопы
и вообще фазу исследования. Тоже своего рода ритуал...

Часто звучала фраза: «У меня уши пухнут – я уже час не
курил!»

Вне школы, «во дворах», курить считалось нормальным
каждые 15 минут. Но если непосредственно за
гаражами или в детском садике
завязывалась беседа и было достаточно сигарет, то курили одну за одной,
пока сигареты не кончались. Лишь иногда хозяин пачки
оставлял себе одну – на потом. «На потом» можно
было захабарить (или запельковать,
забычковать; т.е. загасить) и уже
закуренную сигарету, но это делалось крайне редко: мало кто
мог считать сеанс курения состоявшимся, выкурив только
треть-половину одной сигареты. Кроме того, от забычкованной
сигареты сильно шмонило (пахло), что увеличивало
риск быть пойманным родителями.

Борьба с запахом табака вообще была постоянной актуальной проблемой.
Два важных слова: «зажевать» и
«руку». Зажёвывали чем попало: ёлочными иголками,
конфетами, когда они были, в особо удачные дни – мускатным
орехом. На правой руке следовало натереть чем-либо отбивающим
запах указательный и средний пальцы. Часто использовались
листья сирени... Всё равно к десятому классу эти два пальца
становились несмываемо жёлтыми от табака, и запах уже никого не
интересовал: и так всё было ясно. Иногда, чтобы забить
табачный запах, мазали щёки изнутри и зубы вьетнамским бальзамом
«Звёздочка»...

О!.. Неожиданно вспомнил анекдот про азербайджанские «Столичные».

Делятся опытом технологи двух табачных фабрик. Технолог
московской дукатовской фабрики говорит:

– «Столичные» мы делаем так: на мешок говна кладём полмешка сена и
лопату табака...

Технолог бакинской фабрики удивляется:

– Надо же! Вы ещё и табак добавляете!

(Продолжение следует)