Создан для блаженства (под редакцией Льва Пирогова)

Работая над словариком матерных устойчивых выражений, вспомнил несколько фраз, которые без преувеличения можно отнести к ритуально-мифическому дискурсу и которыми было обставлено в моём детстве курение. Не знаю, курили ли вы в детстве и, если курили, то в какой компании, но я подумал, что мои воспоминания на эту тему могут быть интересны не только мне. Подумал и стал вспоминать. А вспоминая, вспомнил заодно ещё много чего. Тоже, на мой взгляд, небезынтересного. И решил всё записать. Ну, что не забуду. Итак...

Курение

Курили все. Кто не начал курить в шесть, тот непременно начал в
тринадцать. Некурящих четырнадцатилетних практически не было.
Девочки курили тоже, но не все признавались в этом мальчикам и
всё больше курили где-то отдельно. Мальчики курили в
основном за гаражами. Что такое это самое "за
гаражами" я сейчас постараюсь объяснить.

Посреди квартала стоял массив кирпичных гаражей, тылом примыкавший к
ограде детского садика. Между садиком и гаражами был
промежуток – в разных местах от 50 см до полутора метров.
Промежуток этот использовался гражданами в качестве отхожего места.
Ну, понятно, если надобность застала тебя вдали от дома –
что делать? – туалетов-кабинок тогда не было. Кучки говна
лежали за гаражами на расстоянии шага-двух друг от друга. Нас
это не смущало и даже слегка веселило. На нашем языке кучи эти
назывались минами. Когда мы заходили за
гаражи, один из нас непременно говорил: "Осторожно. Мины!" И,
аккуратно переступая через говно, мы шли к украденной из
детского садика полукруглой скамейке
(лавочке), усаживались на неё – и курили. А до появления лавочки –
курили на ящиках. Ящики брались возле пункта
приёма пустых бутылок или возле овощного магазина.
Стандартный деревянный ящик – очень универсальная вещь: на нём можно
сидеть, доски из него можно разбивать ребром ладони,
как каратист, а ещё из него и трёх или четырёх
подшипников можно сделать тачку. На тачке
можно ездить под горку.

Восклицание про мины было первой фразой курительного ритуала. Но
через некоторое время стало второй. Первой стало – "Пойдём
полетаем". Не помню, кто первый стал употреблять этот шифр. А
главное – зачем: про "полетать" всё равно говорилось только
среди своих и шёпотом. Просто детство требует секретов, тайн,
шифров.

Лавочка среди кучек говна за гаражами получила гордое название "аэродром".

Не всегда у кого-то была целая пачка сигарет или папирос. Чаще в
твёрдой пачке от "BT", а то и в мягкой, от "Стюардессы", у
кого-нибудь лежало несколько украденных у родителей, а чаще
настрелянных сигарет ассорти.

Стрелять (просить) сигареты было не очень простым делом. Мы
собирались с двумя Колями (мне было тринадцать, одному Коле года на
полтора меньше, второму – шесть или семь) и шли по улицам,
присматриваясь к прохожим, изучая их лица, пытаясь
определить, не является ли вот этот конкретный человек противником
детского курения... Когда лицо казалось нам подходящим, мы
подходили и спрашивали: "Извините, у Вас закурить не найдётся?"
Это если у совсем взрослого человека. Если же у парня или
девушки лет до – на вид – 23-24-х, то так: "Чувак (братан,
мужик, э!), курить есть?" Если нам отказывали, мы просто шли
дальше. Странно, но не помню, чтобы кто-то хоть раз попытался
прочесть нам мораль или хотя бы просто поинтересоваться
возрастом. За первым вопросом, когда ты уже взялся большим и
указательным пальцами за фильтр, но ещё не вытащил сигарету из
пачки, сразу следовал обязательный второй: "А можно две?"
Если ответ был утвердительный, средним пальцем тут же
прихватывалась ещё одна.

Прежде чем идти летать, на троих было необходимо
настрелять не меньше шести сигарет. А лучше
девять. Потому что никто никогда не ограничивался курением
одной. Этого всегда казалось очень мало. Желающих угостить не
всегда оказывалось достаточное количество, а потому, чтобы
набрать шесть сигарет, иногда приходилось проходить весь
город. Ставрополь – не очень большой город, но шли мы медленно,
постоянно пристально вглядываясь в выражения лиц прохожих,
обсуждая их, а потому на то, чтобы достигнуть начала
совхозных полей, у нас уходило не меньше четырёх часов.

Иногда мы прыгали с добычей в троллейбус и ехали к себе в квартал, в
гаражи, а иногда устраивались в какой-нибудь лесополосе на
юго-западной окраине города и курили там.

Не помню причин (коробок спичек стоил одну копейку – доступнее
некуда), но почему-то у нас часто оказывалась всего одна спичка.

Кстати, зажигать спичку о коробок необходимо было обязательно от
себя: так было вернее, что спичка зажжётся, и это называлось
"по-мужски". Когда кто-то зажигал спичку
на себя, спичка иногда ломалась об истрёпанный
коробок, а кроме того – такой способ считался
"бабским". Со временем, правда, у того Коли, который был
на полтора года младше меня, выработался свой особенный
стиль – зажигать "по-бабски", но так, чтобы горело и не
ломалось. Он этим щеголял.

От спички подкуривали двое. Третий должен был подкуривать либо от
второй спички либо от уже зажжённой сигареты. Объяснялось это
просто: в окопах, пока подкуривает один, вражеский
снайпер успевает заметить огонёк, пока второй – поднять
винтовку и начать прицеливаться. Если будет подкуривать третий –
снайпер успеет прицелиться и выстрелить. Куда
проще... Какое это всё имело отношение к нам, никто не спрашивал.
Всем было понятно, что мы всегда на войне, наша страна
окружена врагами, во всяких банановых республиках никогда не
прекращаются боевые действия за светлое будущее всего
человечества, а потому надо привыкать к единственно правильному в
боевых условиях поведению.

По схожей причине нельзя было разминать болгарские сигареты.
Папиросы и советские сигареты – можно и нужно, особенно – бакинские
"Столичные", а болгарские – ни в коем случае. Потому что
они и так набиты неплотно и разминания не требуют, и если ты
их разминаешь, ты тем самым выдаёшь в себе советскую
привычку, то есть, во-первых, если ты разведчик, то
тебя уже, считай, на этом поймали, а во-вторых, действуя по
привычке, а не по ситуации, ты всем показываешь на свою
ненаблюдательность, зашоренность и – по большому счёту –
глупость. И товарищи в этом случае скажут тебе правду в глаза:
«Хули ты её мнёшь, дурак? Это ж "Стерва"!» Ты всегда должен
быть осторожным, наблюдательным и умным, потому что ты –
советский человек.

Если спичка была одна, то, выкурив по первой, по второй подкуривали
от собственных окурков. А если получалось так, что и в
первый раз от спички удавалось подкурить только одному (ну,
например, порыв сильного ветра спичку погасил), то второй
подкуривал от сигареты первого, а третий – от сигареты второго. И
второму, и третьему подкурить от одной сигареты было нельзя,
потому что – внимание – одну козу два раза не
ебут. Вот. Была такая ритуальная формула. Нельзя
подкуривать от одной сигареты более чем одному человеку. Почему?
Никто тогда об этом не говорил, никто никогда вслух при мне
этим не интересовался, а теперь я могу только догадываться о
смысле и происхождении этого выражения. Не буду делиться
своими догадками: они весьма скучны и обычны.

Существовала и ещё одна "сексуальная" ритуально-метафорическая
формула, действовавшая при подкуривании: "Когда ебутся –
за хуй не берутся". Это означало, что, когда ты
подкуриваешь от чужой сигареты, она остаётся в руках, так
сказать, владельца. Ты не можешь взять её в свои руки или хотя бы
просто поддержать двумя пальцами. Источник этой формулы, в
общем, понятен. Сигарета вполне ассоциируется с членом,
причём сигарета горящая, дающая – тем более. И я действительно,
потом, позже, встречал людей, которые считали, что во время
занятий сексом всё, что ниже пояса, – табу для рук. Даже
самому мне попадалась пара таких женщин, и стоило немалого
труда выбить у них из головы эту дурь... Но сейчас о другом,
да...

Давая подкуривать, сигарету следовало держать так, чтобы
подкуривающему не приходилось слишком наклоняться: иначе это считалось
оскорблением и достаточным поводом для драки.

На этом сексуально-курительные метафоры и ритуалы не заканчивались.

Покрытая "серой" (шершавым материалом, о который зажигаются спички)
сторона спичечного коробка, если о неё ещё не зажигалась ни
одна спичка, называлась "целкой".
Сорвать целку имел право только хозяин спичечного
коробка. Сорвать чужую целку считалось
вызовом – не поводом для драки, но всё же заявкой, что ты
претендуешь на то, что твой статус заметно выше статуса владельца
коробка и что при случае ты не против это каким-либо образом
доказать.

У спичечного коробка было, как известно, две целки. В порядке вещей
считалось одну из них сохранить до последней спички. У этого
обычая имелось две причины. Во-первых, всегда в наличии был
инструмент для выяснения претензий на статус, во-вторых – о
затёртую пятьюдесятью девятью спичками сторону могла не
зажечься последняя, шестидесятая спичка, когда это могло бы
быть важно, а потому для последней спички оставлялась чистая,
девственная, "целячая" сторона.

Не сорвать вторую целку даже последней спичкой было уже лёгким
шиком. Но особым шиком было – пользоваться коробком, не
срывая ни одной целки. Делалось это так: шершавый
материал, "сера", о которую зажигались спички, наносился на
коробок на знаменитой фабрике "Ревпуть" не слишком аккуратно,
отдельные капли затекали, как бы, заворачивались на этикетку
и на нижнюю поверхность коробка, – об эти самые капли,
пятнышки и следовало зажигать спички. Во-первых, это считалось
необычно и круто, а во-вторых у тебя постоянно сохранялся
коробок с двумя целками, протягивая который кому-нибудь в ответ
на просьбу дать подкурить, ты тем самым делал неизбежным
выяснение статуса. Человек, признававший твой статус, должен
был сказать: "Бля, он целячий!", – и протянуть коробок
обратно тебе, а ты уже зажигал об него спичку и великодушно
протягивал огонёк страждущему. Тот же, кто считал, что твой статус
в компании незаслуженно высок, просто чиркал спичкой по
целке, что сразу все замечали. Зарождалась интрига, начиналось
противостояние. Был в этом и подвох. Человек
ненаблюдательный мог сорвать целку нечаянно, не заметив.
Это было поводом спросить: "Ты охуел – целки срывать?" В этом
случае, если человек не хотел конфликта, он должен был
ответить, примерно, так: "Бля, я не заметил, нахуй, пиздец". То
есть, дать понять, что случилось недоразумение, он
раскаивается и ничего не имеет против владельца коробка. Ответ же
типа "А хули?" всё же означал вызов. Был и
третий вариант: "Ой, бля, целки, нахуй,
пиздец..." Это уже был вызов системе, отрицание традиции, отказ
определять статус подобным образом. Это уважалось, хотя и
встречалось ворчанием и вздохами.

Верхом крутости было – носить с собой спички в кармане россыпью. А
когда у тебя просили спичку, ты протягивал именно спичку –
без коробка – и с удовольствием наблюдал, как человек
теряется: зажечь-то не обо что. Насладившись несколько длинных
секунд беспомощностью визави, можно было забрать у него спичку и
чиркнуть ею о чиркач на ботинке. Чиркач
делался так: из сигареты (вернее – из окурка) надо было вынуть
фильтр из синтетического хлопка, положить его на рант
подошвы, поджечь и прижать спичечным коробком. Шершавая "сера"
отделялась от коробка и приставала к подошве.

Был ещё вариант – носить с собой плоский камешек-гальку и зажигать
спички об него. Это требовало особой сноровки и тоже
считалось круто.

А ещё было модно зажигать спички о подручные поверхности: кирпичи,
крашеные перила, джинсу, бордюрный базальт...

Просто ужасно круто было иметь охотничью спичку.
Хоть одну. С ней носились. Её всем показывали. Считалось, что
она легко зажигается о любую шершавую поверхность, горит под
водой, прожигает железо и вообще вещь очень полезная в
боевых условиях. Как правило, владельца необычной спички (где их
брали, кстати, до сих пор не знаю; я как-то выменял одну на
строительный патрон) в конце концов уговаривали её зажечь –
спичка горела, отбрасывая перпендикулярно себе плоскую
корону страшного пламени, рвавшегося, как из ракеты... Все
глазели и восхищались. Теперь, наверное, вместо этого в
компьютерные игры играют... Однажды я попробовал подкурить от такой
спички – мерзкая горячая кислятина ворвалась в рот и сделала
сигарету непригодной для курения.

Недопустимым и глупым считалось тратить спички у костра. Была
осуждающая поговорка: "У костра сидишь – спички тратишь". Даже
если у тебя с собой десять коробков спичек, сидя у костра
следует подкуривать от головни, от горящей веточки. Многие наши
детские обычаи и ритуалы готовили нас к жизни в экстремальных
условиях, к жизни, полной опасностей и лишений. Я считаю,
что это правильно. Во всяком случае – не помешает.

Часто мы курили папиросы. "Беломор" был ужасной редкостью, а потому
курили "Курортные" или "Любительские". Предпочтение
отдавалось "Любительским", потому что в них реже попадались
"брёвна", они были щедрее набиты табаком, были лучше на вкус и –
главное – в пачке их было 25 штук – против 20-ти "Курортных".

Папиросы было принято не только разминать, но ещё и
продувать и заминать. У каждого стоящего
пацана был свой фирменный способ заминки/закусывания
мундштука папиросы. Правда, со временем, уже ближе к пятнадцати
годам, шиком стало считаться курить папиросы, не заминая, не
разминая и не продувая. Те же, кто вытаскивал фильтры из
сигаретных окурков и вгонял их в папиросы, вообще выглядели в
глазах остальных людьми несерьёзными и изнеженными, которым
нельзя доверять в делах.

На заре курения, когда мне было тринадцать, пару месяцев был кич –
курить через мундштуки, сделанные из поломанных
пятнадцатикопеечных стандартных шариковых ручек. К запаху и вкусу табака
добавлялся дурманящий запах ручечной "пасты".

По поводу того, какие сигареты лучше курить, было две точки зрения –
школьная и дворовая. В ставропольской средней школе номер
три предпочитали болгарские – "Стюардесса" ("Стерва"), "Опал"
(чтоб хуй опал), "Родопи" (у кого шило в жопе), "Интер"
(просто – хуинтер), "ТУ-154" (в народе – для краткости –
"ТУ-104" или просто "ТУ"). Среди "ашников", учеников класса "А" в
параллели, жильцов кооперативного дома,
классовых врагов, было стильно курить дорогие "BT" (бычки
тротуарные). Среди претендующих на эстетство своих ценились
"Шипка" без фильтра (из трёх "шипок" можно было сделать длиннющую
"ракету", которая курилась дольше десяти минут) – 20 копеек
за пачку.

Большинство жителей моего двора учились в школе номер четыре. Среди
них преобладали патриотические вкусы – они курили советские
сигареты. Магически звучало для них заклинание
"ява-дукат-москва". Это было что-то легендарное. Московские сигареты были
страшным дефицитом. Из советских чаще всего можно было
купить бакинские – вонючие, сырые, с брёвнами. Я предпочитал
болгарские. Любил "Шипку", но это тоже был дефицит, поэтому
чаще курил "Родопи".

В конце восьмого класса среди нас прошла легенда о том, что бывают
сигареты с коричневым фильтром! Называются
"Арктика". Это вызвало ажиотаж. Всё дело в том, что иногда
случались "Столичные" с белым фильтром. Они были
омерзительные. Любые сигареты с жёлтым/оранжевым фильтром были лучше. И
как-то сама собой напрашивалась пропорция: белый
фильтр/хуйово=жёлтый /нормально=коричневый/охуительно. И вот мне кто-то
сказал, что "Арктика" есть в магазине "на пятой мельнице". Я
пошёл туда с... с кем-то... не помню уже. Зато помню, что
легендарная "Арктика" оказалась безвкусной пресной слабой
хуйнёй. Мы выкурили вдвоём всю пачку в один присест и почти не
почувствовали вкуса. Рассказал об этом во дворе и ощутил
себя разрушителем легенды. Некоторые не поверили, но и сами на
пятую мельницу не пошли – видимо – чтобы остаться при своей
сказке.

Была ещё легенда, связанная с БТ. БТ продавались в твёрдой пачке,
которую надо было разобрать/развернуть, чтобы осмотреть места
склейки. На них всё время находились какие-то крестики,
красные кружочки и т.п. Покупать BT было стрёмно, поэтому мы
подбирали пустые пачки на тротуарах и дербанили их. Имелось
мнение, что если то ли найти какой-то особенный значок, то ли
собрать 10 (5? 50? 100? не было точной информации) красных
кружочков и сдать их в киоск "Союзпечати", тебе дадут 100 (5?
10? 50?) рублей. В конце концов занятие это было оставлено,
потому что никто не знал, что именно и в каком количестве
надо искать и куда отдавать, а киоскёрши упорно отмалчивались:
ну, понятно, 100 рублей жалко же...

А в одном маленьком овощном магазинчике мы как-то купили сигареты
"Алонка". Советские. Больше такие нам никогда и нигде не
попадались. Долго думали-гадали, что может означать это слово...
До сих пор не знаю.