Литературная критика

Мартовский номер «Октября» посвящен чтению. Звучит тавтологично
и даже как-то свежо (не станем углубляться в рассуждения о банальности
всякого парадокса и неочевидности связи между правилом и исключением).
Чтение как наука, как стратегия, как досуг, как проблема, как
видовая специфика и как много чего еще – вот общий план, проглядывающий
в журнале.

Прежде всего нужно упомянуть статью Натальи Сметанниковой (президент
Московского отделения Международной ассоциации чтения) «Участь
чтения». Как мы читаем и как читают в остальном мире? Да, но что
еще важнее – как у нас учатся читать и как это происходит в окружающем
нас мире, т.е. что сегодня с системой образования, если брать
ее строго в сравнении с ближними и дальними соседями. Статья интересна
невинными, на первый взгляд, результатами исследований качества
обучения в мире. Тестированием и анализом занимались различные
международные ассоциации. Начиная, где-то с 1990 года. Россия
впервые участвовала в исследованиях лишь в 2000 году. Немудрено,
у исследований оказалось несерьезная для русского уха аббревиатура
– Program for International Student Assessment – то есть PISA.
Ранее сравнивались системы образования 30 стран, в эксперименте
с тестами «на грамотность» принимали участие школьники двух возрастных
групп – 9 и 14 лет. Первое место взяли учащиеся обоих возрастов
из Финляндии. В 2000 году Финляндия также лидировала. Вслед за
финнами (в возрастном беспорядке) шли США, Швеция, Франция, Новая
Зеландия. Разумеется, тестировалась не просто скорость чтения,
но его эффективность и качество, как то: понимание текста, пересказ
с разной степенью точности, установка личной вовлеченности в текст,
навыки прогностики, работа с идеей и темой текста, считывание
подтекста и обобщение прочитанного. На рубеже веков «самая читающая
страна» поучаствовала в проекте и выдала результат, приводящий
в ужас автора-публициста. Среди 15-летних учеников из 32 экономически
развитых стран российские дети заняли 27-е место. В следующий
раз, в проекте 2003 года место выглядело еще конфузнее – 34-е
из сорока возможных. В США, Новой Зеландии и Финляндии, не покидающих
списков лидеров в исследовании, есть в школе такая специальность,
как учитель чтения. Н.Сметанникова профессионально, без лишних
эмоций, с четким осознанием ситуации говорит о важных вещах. В
том числе и о том, что первый провал в 2000 г вызвал недоумение,
а затем недоверие у российских чиновников к оценке экспериментов.
Действительно, мало ли, а вдруг пропаганда? Видимо, все-таки,
чистая статистика (цитирую Н.Сметанникову): «Немного покопаемся
в данных статистики (иногда цифры бывают достовернее любых философских
сопоставлений)» – и там дальше весьма интересно. Есть
и о том, почему в Великобритании, где раньше с качеством чтения
было неважно, теперь все много лучше (Национальная стратегия грамотности
и т.п. решения). Названия глав дадут представление о направлении
публикации: «Кто читает лучше нас?», «Заглянуть в будущее», «Угнаться
за англичанами» и «Готовы рискнуть». Жаль, что вот так – заглянешь
в будущее, а там уже англичане, не перегнать которых, а угнаться
за которыми оказывается серьезной задачей, ибо речь уже идет не
об интересе, а о риске. Зато в статье много специальной информации
и фактов, никакой лирики и луч света в конце – насчет того, что
в Мин. образования наконец осознали проблему с чтением как проблему.
И стали доверять PISA. Следующее исследование – в 2006 г.

О том, что читают взрослые москвичи поведал в новой молодежной
рубрике «Там, где» А.Холиков (текст «Подземные течения московской
литературы»). А именно – в выборку наблюдателя попали пассажиры
метро, читающие литературу глубоко под землей. Разбивка на 11
линий дает некую литературную карту московского метро – тускло-предсказуемую,
не блещущую оригинальностью, просто лишний раз намеченную по увиденным
обложкам книг, не обернутых их читающими хотя бы в обложку их
газетного листа.

Очень качественный текст о писателях «Угол Крика» Юлия Качалкина
начинает с описания выставки «Москва – Берлин. 1950 – 2000», постепенно
переходя к нечастой в печати и пугающе архетипической в культурном
отношении теме взаимодействия двух искусств – литературы и архитектуры.
«Драма современного сознания» и параноидальные мотивы агрессивного
вторжения архитектуры в художественный текст представлены во всем
богатстве ссылок и примеров, в основном, на базе не слишком популярных
сейчас у нас молодых писателей из Австрии, Германии, Швейцарии,
Норвегии. Правильные и актуальные, строго дозированные философские
сентенции делают «концептуальные ассоциации» Ю.Качалкиной предметом
внимательного и заинтересованного чтения. Да и привлеченные к
делу не-бестселлерные евро-прозаики интригуют уже одним своим
существованием.

Также в номере две публикации в память о кинорежиссере Савве Кулише.
Первая – стенограмма его выступления в Ижевском университете зимой
1997 г. Вторая – воспоминания о встречах актера Донатаса Баниониса
с С.Кулишом. В лекции Кулиша замечательны те моменты, когда его
чуть «несёт» и уносит в сторону от магистральной темы (хотя общекультурная
тема щедро позволяет рассматривать что угодно); в монологе Баниониса
хороши его узнаваемые сходу ноты – неспешно-неспешно, спокойно-спокойно
и как-то значительно, хотя совсем без затей.

Литкритика «Октября» №3 заполнена выступлениями участников международного
конгресса «Русская словесность в мировом культурном контексте».
Видимо, потому что столь массивны организаторы – Фонд Достоевского
и Правительство Москвы, выступления докладчиков исполнены патетики,
исторических абстракций, «нашего всего», глобального мышления,
национальной футурологии, размышлений о парадигмально-необходимых
основаниях национальной культуры и вообще правильных, но каких-то
легковесных слов. Впрочем, есть просто научные работы: «Что такое
классик?» (Л.Полякова), «Россия в современной немецкой литературе»
(Д.Чугунов) и «Русская литература в Эстонии» (С.Исаков). Надо
заметить, что, представляя себе нынешний удельный вес русской
литературы «в мировом культурном контексте», можно с уважением
отнестись к бодрому оптимизму устроителей конгресса и его участников.
Если мы и сгинем, то стоя и улыбаясь. Это дело.

А это проза. Рассказ Дмитрия Стахова «Коты и клоуны». Перестройка,
кооперативы, мутации общественного сознания, история, долго приключавшаяся
в Москве, иностранки и самородки-живописцы. Мужская (не суровая)
проза о делах амурных и поворотах судьбы. «Заработанные
на немках, голландках и тех же француженках деньги он хитро вложил
в строительный, открытый толстожопыми комсомольцами кооператив.»

Странно покорил рассказ Арсения Данилова «Петя и волк». Непритязательная
манера изложения, прозрачная, но любопытно глубокая история жизни
и смерти, никакого литературного гусарства и постмодернистской
бутафории, а вещь – особенная. Параллелей с одноименной оперой
я не обнаружил. Зато прочий культурный груз, прощупываемый глазами
в «Пете и волке», не выставлен напоказ, отчего простота исполнения
кажется таинственной. И юмор хороший – не афоризмом по лбу наповал,
а не спеша, где-то между абзацами, даже между строк. Гениально
смелая для толстого журнала идея-мысль рассказа и классически
сбалансированная композиция требуют отдельной рецензии для данного
образца «социально-демографического памфлета». Рассказ ощутимо
близок к некоторым из ранних коротких рассказов В.Пелевина («Синий
фонарь»), но Данилов в своем тексте более сдержан в отношении
ухарства и понтов (прежде всего формально-стилистически сдержан)
и способен сделать так, что его история проходит перед читателем
как бы без чемпионски-молодецких вспомогательных усилий автора,
– чем не маленькое литературное чудо? «Пахнет полынью
и пшеницей. Громко, удивительно хорошо и ужасно нервно трещат
в траве цикады, сверчки или кто там еще. Идешь по пыльной проселочной
дороге, и кажется, еще немного – и перестанет биться сердце, и
замучает до смерти отчаянная, непонятная, ничья, только твоя,
такая ясная и верная мысль.» Есть такая песня П.Мамонова
– «Начитался книг».

Цикл устных эссе Андрея Битова представлен речью «О пустом столе».
Любителям и ценителям битовской прозы и мысли речь несомненно
понравится. К тому же, здесь вновь много о чтении, что возвращает
нас к «читальной» концепции данного номера «Октября». Есть и предложенная
А.Б. «Анкета пишущего и читающего». Эссе – что с него взять? Когда
же заметишь в мысли А.Битова всплывший островок неопознанной тривиальщины,
становится что ли как-то грустно, мол, вот живой классик, может
быть, какими-то обстоятельствами-обязательствами вынужден мудрствовать
вслух на страницах столичного журнала, а в ином случае поди и
не стал бы – грустно само ощущение какой-то повинности (хотя,
это могут быть всего лишь стереотипы). Но, поскольку классик говорит,
то говорит, наверное, важные и ценные вещи среди всяческих плевел
устной ситуации и звукофиксирующей процедуры: «Высасывание
из пальца – тоже не самое дурное занятие, и на потолке много чего
написано, и на лбу.»

О чем хотелось бы напоследок и кратенько – о хедлайнере «Октября»,
«романе-палимпсесте» Алексея Цыварева «Арундель 405». Оправдательно-перепрограммирующее
вымышленное предисловие (в духе позднего В.Пелевина) и изрядные
числом культурно-мифологические и прочие справочные сноски уже
с первой же страницы настраивают воспитанного читателя на минорный
лад – образованностью сейчас давить станут. Кустарно-исторический
постмодерн на раннехристианских историях – хороший пробный шар
в боулинге, где гремели П.Коэльо и «Страсти Христовы», а чуть
ранее У.Эко, и еще М.Павич, да не забыть М.Булгакова с его «М
& М». Также «Последнее искушение Христа» и «Энциклопедия мифов».
Это минимум. Лучше всего – пойти в библиотеку, сесть в читальном
зале и… самому писать-писать что-то такое же, значительное, спорное,
на века. Да не у всякого получится. Но, если вы способны к перенятию
нарративных практик отечественных мэтров фентэзи среднего пошиба
– тогда «Арундель 406» или даже «600» может быть сотворен вами
при известной концентрации усидчивости. Писатель Алексей Цыварев
– много прочитал, уважительно много пролистал, это видно по количеству
(как звёзды Героя СССР) сносок. Может быть, я слишком строг к
его прозе, но в приличном романе (пусть палимпсесте, а хоть бы
и скрижали) такого бесстыдства со сносками не бывает.

Однако же, чтение как тактика, как зависимость, как отсутствие
выбора, как ступор и как биологический сувенир всё ещё остается
с нами. Так же, как с нами остаются продукты странного заболевания
– тяги к созданию художественной прозы.