Онтологические прогулки

                                         …время разбрасывать камни и время собирать камни…

                                                                           Экклезиаст. Гл. 3. Синодальный перевод

                                 …время проламывать стены, и время строить…

                                                       То же в переводе Игоря Вегери

Постмодернизм _ ¹ – период творческого хаоса в преддверии новой эпохи, нового порядка жизни. Этот творческий хаос преломляется в искусстве, в литературе, и это преломление тоже называют постмодернизмом.

Всё есть во всём, разница – в пропорции: сколько камней в саду Экклезиаста было собрано (модерн), а сколько их теперь разбросано (постмодерн). Очевидно, что за отчётный период разбросано прилично камней. Речение Экклезиаста о камнях, приведённое выше, дано мною в двух переводах, дополняющих друг друга и отвечающих основной идее этой статьи о постмодернизме как периоде распада старых форм (целостностей) и разрушении их границ. Форма и граница – конституирующие признаки целого, то есть, жизни вообще.

Постмодернизм – период перехода к новой эпохе, обусловленный необходимостью пересмотра оснований жизни по причине их неадекватности. Трансформация вызвана тремя главными обстоятельствами:

– возникновением новых носителей информации;

– кризисом идеологий (дискредитацией коммунизма);

– глобализмом.

Развитие человеческой цивилизации основательно завязано на информационные технологии. В своё время изобретение печатного станка позволило изготавливать книжки на родных языках, вместо классических еврейского, греческого и латинского, что позволило укрепиться чувству национальной идентичности и привело к созданию в Европе новых национальных государств.

Искусство же само по себе информационно по назначению – функции его гностические и коммуникативные, и потому оно оперативно и неизбежно сигнализирует о всех изменениях, имеющих место в пределах человеческого существования. Не удивительно, что в настоящий период и в нём тоже пересматриваются основания, средства, способы и сами предметы изображения.

Хотелось бы понять куда, в какую новую эпоху ведёт переходный период и с какого момента можно будет констатировать конец постмодернизма или – Эпохи Разбрасывания Камней. Возможно, человечество обречено на перманентное ускорение прогресса, и необходимость трудной адаптация к новым технологиям вместе с дискомфортом «непрозрачности» техномира повиснет жерновом на шее современного человека. Тогда, навсегда застряв в постмодернизме и так и не сумев поспеть за технологиями в нравственном своём развитии, человечество рухнет под тяжестью накопленных просчётов. Но и, возможно, что линейность _ ² развития, Бог даст, сменится новой цикличностью _ ³. Кризис идеологий, чрезмерный информационный перегруз и непрозрачность устройства жизни подвигнут человека от линейной культуры понимания мира к цикличной, но на новом витке, когда безбрежность информации и конечность планеты создадут новые границы жизни, которые человек просто вынужден будет не нарушать. Касающаяся нас действительность, включая словесность, это всё и отражает.

В Эпоху Разбрасывания Камней перемешиваются, меняются местами фигуры и топосы истэблишмента и его оппозиций. Ситуация с метаморфозами культуры на пространстве постсоветской культуры – всего лишь частный случай истории. Размытость этических, эстетических и прочих жизненных ориентиров в смутное время резко сужает пространство понятного. В силу вступают стихийные энергии, результирующее приложение которых часто неосознаваемо самими их носителями – от личностей до массовых движений. Мир как будто лишается силовых линий. О растерянности как истэблишмента, так и оппозиции, о потере ориентации в пространстве задумывается французский писатель и поэт Бернар Ноэль в беседе с Марусей Климовой: «…я довольно много размышлял о ситуации в современном мире, и в частности, о демократии. И когда я сегодня думаю о цензуре, то мне кажется, что у нее тоже есть свои достоинства. Когда существует цензура, то она как будто подсказывает тебе, что нужно делать, в каком направлении двигаться. Помню, я побывал в Польше и Восточной Германии вскоре после того, как произошло падение Берлинской стены. И я был поражен тем, что люди, которых я встретил, не выглядели особо счастливыми, отнюдь! Они казались растерянными и несчастными, как будто не знали, что им делать: они просто потеряли ориентацию в пространстве. (…)»

Содержание немыслимо без формы. Реакция на утрату смыслов и потерянность в Эпоху Разбрасывания Камней свидетельствует прежде всего о потребности человека и человечества – жизни вообще – в форме, ибо наличие формы и границ определяет целостность мира и, соответственно, целостность человека в нём. Только наличие целостности с её обязательными свойствами – формой и границами, разрешает наличие тех, кто эти границы атакует. Чтобы что-то разрушать, нужно, чтобы оно было. Из опыта перемен следует два вывода. Первый вывод: ломать – не строить, и тот, кто призван ломать, как правило, не призван создавать. Виктор Шкловский с горечью писал о том, что русская интеллигенция сыграла в русской истории роль пробников для кобылы-России, а поимели её другие Однако, нет оснований предполагать что может быть иначе. Эпоха Собирания Камней столько же планированный, сколько и стихийно детерминированный процесс, связанный прежде всего с нуждами содержания, из чего второй вывод: опять и опять форма может не удовлетворять меняющемуся содержанию, и границы её будут атакованы и сокрушены, призванными к разрушению. Человек предполагает, а Бог располагает – особенно, если у старателей формы не знание, а лишь представление о народе, которого они пытаются запихнуть в ту или иную форму.

Обыкновенно, с падением истэблишмента ликует вышедшая из тёмных углов оппозиция, но ей, полной динамики разрушения и ниспровержения, всегда будет не хватать созидательного, конструктивного начала, и созиданием займутся те, кто это начало в себе имеет. То и дело приходится слышать, что в России народ жаждет сильной руки. А он не сильной руки жаждет – он жаждет адекватной для себя формы. Но это отдельная тема – здесь лишь попытка в очередной раз обозначить то, что имеет место в мировом масштабе, а именно, постмодернизм как период перехода к новой эпохе. Другое дело, что взгляд невольно притягивается к России, где всё традиционно масштабнее и трагичнее.

«Модернизм от постмодернизма отличить очень просто, – пишет Лев Пирогов.– Всего по одному признаку. В модернизме внимание сосредоточено на человеке, а в постмодернизме – на тексте. То есть, модернистский текст может быть сколько угодно манерным и сложным, но всё равно – главным объектом рефлексии автора остаётся изображаемый материал. Как оно там «на самом деле» у человека устроено? А постмодернистский текст может быть каким угодно: сложным, простым, с выебонами, без выебонов – главное, что рефлексия автора сосредоточена на вопросе «что это такое я пишу». Постмодернизм – это автопортрет текста.»

Текст ради текста – игра пассажиров гравием из-между шпал, пока переукладываются новые рельсы неизвестно в какую сторону, пока подгонят состав из непонятного депо, с машинистом, не прошедшим медэкспертизы... «Как на самом деле» у человека устроено в данный момент истории гораздо менее актуально, чем жизнеобеспечение – проблема более насущная.

Огyльная романтика всегда начинает с абсолюта и всегда кончает пшиком, капитyляцией, закостенелым морализмом, дyxовной смертью. Но тот, кто начинает с понимания насколько относительны человеческие возможности, тот, терпеливо платя свою ценy, может, если повезет, несколько продвинyться на пyти к абсолютy.

                                                                                                         Александр Суконик «Как кур в ощип»

Беседа о постмодернизме в Живом Журнале Льва Пирогова содержит любопытное наблюдение: «Интересно, что Художники, в манифестах которых преобладает «модернизм», творят и прыгают до седых волос, а «постмодернисты» уже годам к сорока, превращаются в ни к какому творчеству неспособные «развалины» и занимаются либо разрушением себя (и других), либо активным социальным строительством».

Творить и прыгать подразумевает наличие Проекта и стремление к Цели. Тогда – весна надежд и прочее в таком роде… Проект и Цель – и есть основные признаки эпохи модерна, или – Эпохи Собирания Камней, когда царят идеи\цели, и им следуют заангажированные ими массы, финансы, пирамиды… Отсутствие цели равнозначно утрате смысла жизни, что закономерно лишает человека экзистенции, но и заставляет лихорадочно думать об этом самом смысле. И некоторые додумываются до сущностного, что становится драмой, а иногда трагедией жизни-вопреки-Суете. Тогда и Собирание Камней и Пролом Стен равно подвергаются разумному скепсису и саботажу, при полнейшем осознании всяческой тщетности этого, вопреки ей. Наиболее иллюстративен здесь пример исступлённого практического жизнеустроителя и противника всяческих идеологий и пирамид А.П. Чехова. Гуманный и мудрый Антон Павлович из всех сил противостоял Суете, но его имя сейчас для большинства, как красная тряпка на быка: одни гнобят за безыдейность и мизантропию, другие – за «в человеке всё должно быть прекрасно»...

Деятель Эпохи Разбрасывания Камней и социальное строительство, по-моему, малосовместимые вещи. Социальное строительство – скорее модерн, с его великими проектами, бэконовским «знание – сила», линейным поступательным прогрессом ради самого прогресса и пр.. Но удивительно, в любую эпоху находится личность, способная на одинокую борьбу с Суетой: переписать население целого острова у лешего на рогах, врачевать бесплатно больных, строить школы на заработанные своим трудом деньги, закладывать сады и, опять же, на своим трудом заработанные деньги пополнять библиотеку фолиантами в Таганроге... Всё это без малейшего самопиара осуществлял нынче то и дело осуждаемый за безыдейность, пессимизм и мизантропию Антон Павлович Чехов.

Не трудно догадаться, почему портрет далёкого от каких-либо революционных идеологий и фраз А.П. Чехова в советские времена висел в каждом школьном кабинете литературы. С одной стороны, его, как всегда, не понимали, и по сию пору продолжают упорно не понимать, а с другой – коммунистов устраивала его внешняя нерелигиозность. Традиция, в которой он был воспитан, предполагается, лишь отвратила его от религии. Однако, всё не так ясно с традицией – каким боком она выходит в творчестве тех или иных талантливых деятелей – будь то писатель или ещё кто. Из пресловутого пессимизма и «мизантропии» в прозе Чехова, когда, казалось бы, выхода он не предлагает, возникает вполне постмодернистская ситуация непрозрачности целей и смыслов жизни («Ионыч», «Скучная история»), но и, парадоксальным образом, из всего этого сумрачного оврага русской и человеческой жизни, только и способно возникнуть незамутнённое решение о том, как и зачем жить.

В период ли распада идеологий и форм с их чёткими границами, в присутствии возведения пирамид, – так или иначе, у человека всегда есть выбор, кому служить – жизни или суете.