Онтологические прогулки

Статья содержит несколько фрагментов, объединенных критикой мировоззрения,
господствующего в течение нескольких последних веков на Земле,
следовательно, ответственного за низкое духовное состояние цивилизации,
в которой мы живем.

Использованы материалы книги «ОБРАЗЫ
СУЩЕГО».

Материализм и наука

Введение

Речь далее пойдет о естественной науке. Существует мнение, что,
критикуя материализм, мы ругаем науку. Это не так, хотя, современная
наука достойна критики. Начну с некоторых простых утверждений:

1. Нет понятия «научное мировоззрение», есть мировоззрение вообще.
Есть научный метод, применяемый к явлениям материального мира,
и этим методом пользуются люди разных мировоззрений.

2. В разных мировоззрениях по-разному складывается отношение к
науке. Это зависит от оценки фактора умения в сфере производственной
практики. В любом случае естественная наука остается инструментом
оперирования с материальными объектами. Но, если в материализме
умение пребывает в центре внимания, то в идеализме оно является
лишь средством существования, наполненного духовными задачами,
поэтому и отношение к науке более спокойное. Идеализм не отрицает
истины науки. Скорее всего, он готов усомниться в истинности практики,
которой она служит.

3. Наука в материализме оказывается более «обласканной». Поскольку
он не признает существование нематериального мира, то современный
научный метод познания истины для него оказывается единственным,
и он называет его материалистическим.

4. Если проблемы неразрешимы для науки, то они неразрешимы и для
материализма.

До школы Галилея главным занятием естественной науки считалось
физическое объяснение природы явлений. Шел позитивный процесс
отката от демонических представлений древности и средневековья.
Галилей осуществил революцию. Он утвердил описательные знания
природы, где математика стала источником фундаментальных понятий.
Напомню известный пример с падающим телом. Средневековый ученый
пытался найти причину падения. Вместо этого Галилей сформулировал
закон движения в виде s=4,9t2, где s – расстояние, которое в свободном
падении объект пролетает за время t. Не важна причина, важно описание
движения. Внимание исследователя перенеслось с вопроса «почему?»
на вопросы «как?» и «сколько?». Это, с одной стороны, прямо отвечало
потребностям практики, с другой, нашло обоснование в том, что
Бог – искусный математик, и познание количественной стороны поведения
мира – есть своеобразное служение Богу. На деле получилось наоборот.
Мощный прорыв науки позволил человеку достичь выдающихся успехов
в сфере умения, но ответы на вопрос «сколько?» никак не возвысили
нас духовно. Произошло парадоксальное и трагическое упрощение
(«адамово падение» в науке) – умение стало свидетельством знания,
оно стало трактоваться как знание.

Отказ от объяснения первопричин мира позволил проигнорировать
в научном методе проблему мировой этики. Эта стерилизация в технократическом
общественном сознании открыла широкий путь к избавлению от этики
вообще и к стерилизации самого мировоззрения. Смелость в сочетании
с утратой информированности явила, в итоге, безответственность.

Рассмотрим некоторые задачи, пребывающие на границе возможностей
науки.

Неисчерпаемость и атомизм

Существует противоречие между атомизмом и неисчерпаемостью. Почему,
например, все электроны обладают одинаковой массой? Если электрон
неисчерпаем, то его можно представить в виде «кучки песка», где
песчинки – некоторые элементы, из которых он образуется. Спрашивается:
почему все кучки одинаковые?

Конечно, электрон нельзя представить в виде кучки песка. Но это
просто метафора неисчерпаемости.

Мне говорят так: «Электрон (как и другие элементарные частицы)
нельзя представить в виде физических объектов. Это всего лишь
математические абстракции, которые позволяют адекватно описывать
наблюдаемые явления. Для простоты можно использовать ту или иную
степень абстрагирования. Например, можно считать электрон маленьким
шариком, но лишь до тех пор, пока не потребуется более точный
расчет. Это просто модели.., которые могут быть совершенно различными.»

Модель математическая – это верно, но есть реальность, которую
она моделирует. И речь идет о ней. Если даже неисчерпаемость отнести
только к процессу познания, то это автоматически переносится и
на реальность, которую этот процесс отражает. Вероятно, следует
согласиться (или нет) с тем, что атомизм – это некоторая условность,
отражающая текущее состояние наших знаний, а реально одинаковых
материальных объектов в мире нет. Или нет неисчерпаемости.

Есть такое объяснение: Если бы электроны были разными, то не существовала
бы вселенная и наблюдатель, задающий этот вопрос (антропный принцип).
Развитие мира (среди множества других вариантов) пошло по пути
явления наблюдаемых законов; это случайность.

Не слишком ли велика нагрузка на бога «Случайность»? С тем же
успехом можно предположить случайным возникновение бесконечной
сложности, называемой Абсолют! И можно сказать, что все мировоззрения
расходятся в трактовке случайности, пребывавшей в начале мира.
Ссылка на антропный принцип не удовлетворительна и логически.
Ведь и на вопрос о причине дождей можно ответить «без дождей не
было бы нас». Что, в общем, верно, но не раскрывает причины.

Есть другое объяснение: Одинаковость массы электронов обусловлена
пороговой восприимчивостью окружающего мира. Именно такой ее воспринимают
взаимодействующие с электронами наблюдатели, потому что они «извне»
не способны отличить один электрон от другого по этому их свойству.
Однако этот ответ ничего не разъясняет, ибо свойство атомарности
теперь переносится на дискретную восприимчивость наблюдателей.

В любом случае, материализм приемлет лишь вариант, в котором,
в действительности, все электроны разные – просто мы их пока не
различаем. Но тогда, казалось бы, нужно объяснить наблюдаемую
относительную атомарность. Материалист верит, что рано или поздно,
наука ответит: а) на все вопросы, б) она ответит именно так, как
предсказывает его мировоззрение. Эта вера делает идеологию материализма
религиозной; наука – ее икона. Но наука требует не столько веры,
сколько уместного применения.

Постоянство законов природы

Материя имеет структурные уровни, где проявлен относительный атомизм
– клетки, молекулы, атомы, частицы. Но, если, как это утверждает
материализм, все элементы разные, то можно ли ставить вопрос о
фундаментальных законах материи? Кроме статистических усреднений,
никаких количественных характеристик в мире нет. Нет основополагающей
причины постоянства законов во времени и пространстве. И действительно,
есть материалисты, которые утверждают, что законы физики, быть
может, различны в разных районах вселенной, т.е. истина не только
неисчерпаема, но локальна. Трудно, однако, согласиться с отсутствием
единства мира. Вообще, к изменчивости материализм подходит диалектически.
В зависимости от сферы изучаемых явлений, мир подвержен мутациям
или абсолютно стабилен в своих универсальных законах.

Редукция

Фундаментальная наука осуществляет редукцию высшего к низшему,
разделяя сложное на части, упрощая. В конце концов, получается
так, что в основе всякого сложного лежит простое. Можно, конечно,
считать, что это всего лишь прием, что редукция не отменяет неисчерпаемость,
которая есть неограниченность познания, в том числе, проникновения
вглубь материи. Однако сегодня мы видим претензии физиков на окончательную
«теорию всего».

Дело в том, что физика вступила в фазу чисто математических конструкций.
Основная движущая идея ее теорий – объединение. которое реализуется
в образах уже недоступных воображению. Ее основной принцип симметрии
исчерпал себя и, по-видимому, настал черед принципа голографии.
Вероятно, теперь под «неисчерпаемостью» нужно понимать неисчерпаемость
новых принципов. Но что-то не очень верится в такую рациональную
неисчерпаемость. Скорее всего, это движение быстро приведет нас
к принципам жизни.

Цель объединительной теории несколько иная, чем цель теории, объясняющей
опыт. Она имеет больше эстетический, философский смысл. Человек
стремиться к объяснению, которое удовлетворяет его вкусы и мировоззрение.
В попытке найти наиболее общее содержание, мысль теоретика все
больше углубляется в структуру материи, все меньше ощущая поддержку
эксперимента. Но объяснений можно найти много, и они начинают
обретать черты религиозной парадигмы (см. далее).

Эффективность математики

В математике нет строгого определения строгости, и на сегодняшний
день существует много несовместимых математик, например – логицизм
(Б. Рассел и др.), интуиционизм (Л. Брауэр и др.), формализм (Гильберт
и др.), теоретико-множественное направление (Э. Цермело и др.).
Выбор того или иного математического основания есть акт веры.
Главная опора современного научного метода держится на тех же
ногах, что и религия. Но, слава Богу, в сфере приложений это расхождение
не катастрофично.

Почему природа так легко покоряется математике? Ведь математическое
откровение возникает «до опыта» (сколько было знаменитых «кабинетных»
открытий!). Конечно, мозг наш состоит из тех же атомов, что и
остальной мир, но ведь не из атомов приходит к человеку математика.
Могут ли законы природы войти в сознание человека через субстанцию
его плоти? Скорее всего, нет.

Математика, с одной стороны, как бы уже присутствует в природе
без нас. А с другой – мы, сидя за столом, ее выводим. В опыте
лишь подбирается подходящий раздел математики – только в этом
состоит практика. Почему же логика, присутствующая в человеке
с момента рождения, оказалась логикой природы? – вот главный вопрос.

Похоже, связь между поведением природы и познанием носит «эйдический»
характер. Видимо, есть некоторое универсальное представление идей
– аналог платоновских эйдосов, скажем, – вечные «гены поведения»
мира, которые, быть может, размещаются в голове человека; и математика
это наиболее ярко демонстрирует. Увы, материалистическая идеология
ни в какой форме не допустит существование эйдосов. «Идеи привносит
человек» – говорит она. Но где он их берет? Ведь у животных нет
идей, и невозможно представить себе промежуточный эволюционный
этап между состояниями «нет идей» и «есть идеи».

Но все это выглядит еще плачевнее. Дело в том, что в современной
фундаментальной науке математика служит не просто средством моделирования
явлений, но генератором идей ее основания. Cложные геометрические
образы, калибровочные поля, пространства бесконечного числа степеней
свободы, теории различных симметрий, суперструн, твисторов и т.д.
– все это чисто математические структуры. Отвергая идеи, как первооснову
мира, материалисты именно идеи видят в его основании. Тут явно
что-то не в порядке с представлением о реальности. Но «верю ибо
абсурдно» вполне все объясняет.

Пространство-время

Что касается замены физических образов математическими, то подчас,
случается так, что мы попадаем в математический капкан навсегда,
без всякой надежны от него избавиться. Пример – инерциальная система.
Это математическая абстракция. Физики ищут инварианты от нее независящие,
т.е. независящие от того, чего нет в природе, но без чего математический
метод координат невозможен. Однако инварианты до конца «не очищают»
математику для физики от несуществующего. Она уже обрела стартовый
импульс в его идее, и развивает лишь то, что в ней самой (идее)
присутствует. Наверно в природе что-то есть подобное, но только
ли это есть в природе? Сколько же лишнего нужно перелопатить,
чтобы обрести умение! Обретается ли при этом знание, и какое знание?
– вот вопрос.

А вот пример, в котором математика нас полностью лишает возможности
что-либо вообразить, хотя речь идет об очень важной физической
категории – о пространстве и времени. Известно, что в малых размерах
две фундаментальные физические дисциплины – квантовая механика
и теория относительности приходят в противоречие. Для его разрешения
создаются теории (например, теория суперструн), в которых элементы
мира обретают размеры, отличные от точки. В них, в частности,
порождаются гравитоны – частицы гравитации. Однако, гравитоны
искривляют пространство-время, и возникает странная ситуация:
элементы (струны) должны априори располагаться во вместилище,
которое они сами искривляют и тем самым создают. (Что-то напоминающее
Мюнхгаузена, вытаскивающего себя за волосы.) Отказавшись от точечного
представления элементов, физика породила некоторый образ, который
невозможно представить.

Невообразимость физического образа – один из козырей физиков.
На самом же деле невообразимыми являются математические модели.
Но кто может дать гарантию применимости математики к физике? Можно
ли, например, успешно применять математику к описанию человеческих
отношений? Хотя, мы вполне четко их представляем.

Сложность и информация

Биологическая клетка – самое загадочное произведение природы.
Вряд ли в ближайшие годы человечество удовлетворит свою любознательность,
стремясь постичь клеточную механику в предположении, что это не
более чем механика. По крайней мере, ни сейчас, ни в ближайшем
будущем нам не сконструировать предприятие, обладающее свойствами
клетки, из гипотетических строительных блоков – молекул. Такой
проект не под силу ни инженерам, ни биологам. Вопрос один: как
такая механика может управляться и самовоспроизводиться? Мы знаем,
что если бы нечто подобное пришлось создать «в металле», то не
обошлось бы без самых мощных вычислительных систем, начиненных
сложными программными комплексами. Как клетка реализует эту сложность?
Максимум, что мы познаем – устройство «каталогов» программ, но
сами программы уходят за пределы молекулярной биохимии.

Много надежд возлагается на неравновесную термодинамику открытых
систем. Но она описывает происхождение порядка из хаоса, а этот
порядок имеет очень низкую сложность. Клетка ставит нам другую
задачу – объяснить переход от низкой сложности к высокой. К сожалению,
феномен сложности, который занимает важное место в кибернетике,
не нашел еще должного внимания в теории информации. (Слова «сложность»
даже нет в Энциклопедии информациологии, выпущенной в 2000 году
в издательстве «Информациология».)

Сложность – это абсолютная «креативная» характеристика объекта,
информация – относительная. Алгоритмическая сложность связана
с первым появлением идеи объекта, информация – с ее воспроизведением
средствами, доступными человеку. Это различие особенно рельефно
в случае объектов живой природы. Было ли реальное начальное созидание
или нет – вопрос мировоззренческий, но сложность оценивается длиной
алгоритма потенциально предполагаемого процесса, осуществляемого
процедурами универсального робота. По большей части алгоритм нам
не известен, но речь идет о сравнительных оценках.

Процесс воспроизведения на основе информации экономит труд повторного
созидания, поскольку алгоритм воспроизведения проще алгоритма
создания. Обычно это означает наличие процедур, сходных с матричными,
которые, собственно, и представляют стержень информационного процесса.
Рассмотрим пример: Пусть нужно вырастить злак. «Информационный»
алгоритм прост: внеси удобрение, выбери время, посади семя – вырастит
злак. Сложность же злака не меньше количества элементов его генома.

Алгоритмическое основание феноменов сложности и информации роднит
их. Но лишь информация обладает атрибутом ценности, который заключен
в относительной простоте процедур воспроизведения. Последние избавляют
разум от труда познания сложности. Информация эффективна тогда,
когда экономит усилия, главное из которых – изучение деталей внутреннего
устроения компонент и продуктов процесса. Информация избавляет
нас от сложности. В этом факте заключается глубинная причина повышенного
внимания к информации.

Информация и теория информации

Вышеизложенное имеет отвлеченный характер и не связано непосредственно
с научной дисциплиной «теория информации». Рассмотрим такой пример:
Необходимо изучить заболеваемость людей некоторого района. Решение
этой проблемы разбивается на три этапа: (1) сбор данных, (2) обработка
данных, (3) изучение результатов обработки данных. Лишь на первом
и третьем этапах мы имеем дело с содержательным смыслом задачи.
На втором – этот смысл отсутствует и заменяется смыслом математической
модели. Происходит архивация, шифровка, пересылка, статистическая
обработка и т.д. Но именно этот этап является собственно областью,
где данные выступают в роли информации.

Я хочу сказать следующее: единственным смыслом информации в ее
классическом понимании является смысл математический. Связующий
переход к смыслу потребителя – есть акт интерпретации данных,
в котором действует сознание и его языковые системы, трансформирующие
указанные смыслы друг в друга. Потребительский смысл не участвует
в формальном информационном процессе, но он первичен, и возникает
вопрос: картина заболеваемости сама по себе – это только интерпретация
или все же информация? Конечно, в широком понимании, это информация,
но в строго научном – интерпретация. Вот и получается: научная
дисциплина «теория информации» информацией в широком понимании
не занимается. Это не предмет науки. Здесь мы сталкиваемся с общей
проблемой формализации: смена смыслов чревата потерей информации.
В данном случае этот факт имеет буквальное выражение. Но ведь
материализм признает только научную истину.

А человек живет и с успехом пользуется своим «ненаучным» знанием.
Наиболее сложное знание, которым он наполнен – знание неформальное.
Наука возможна лишь там, где в хаосе переплетения идей обнаруживаются
устойчивые повторяемые суперпозиции. «Вера» в науку стоит на убеждении
в том, что (1) эта повторяемость, действительно, пребывает в мире
повсеместно и, (2) что она является главным, определяющим фактором
в свойствах интересующих нас процессов. Таков ли мир? Подчас,
уникальные индивидуальные качества нас интригуют больше, чем обобщенные.
Никакая, например, философия человеческих отношений не поможет
в общении с родными и близкими. И так будет всегда.

Научная парадигма и научная гипотеза

Большинство апологетов материализма были людьми, не очень преуспевшими
в собственном благополучии. Для себя они полагали примитивным
занятием тратить жизнь ради материального счастья, что не мешало
им утверждать первостепенное значение материального благополучия
для людей из народа. По сути, это есть завуалированная форма идеализма
– модельное представление счастья простого человека, идеализация
его примитивного образа. С другой формой проникновения идеализма
в сознание человека, полагающего себя материалистом, мы сталкиваемся
на ниве творчества научной парадигмы. Здесь мы обнаруживаем и
другое интересное явление, а именно: религиозное творчество с
использованием научной фразеологии, фактически демонстрирующее
концептуальное (мировоззренческое) бескультурье, опасность которого
заключена в фетишизации избранных рациональных абстракций, в попытке
построения на их основе этической доктрины.

Термин «парадигма», применительно к науке означает систему понятий
и представлений, дающую внешнее объяснение истока «всего и вся».
Наука в своем предмете и методе оставляет над собой нечто такое,
что принципиально вне ее досягаемости, и парадигма отражает этот
факт. Парадигма – это сфера мыслительных спекуляций, пребывающих
между наукой и мировоззрением.

Первостепенная роль мировоззрения в формировании парадигмы не
всегда осознается ясно. В противном случае, всякое творчество
в этой сфере было бы изначально именно мировоззренческим. Но необычайная
красота и простота общетеоретических установок, порой, кажется
самодостаточной. Однако это хорошо только для научной гипотезы.
В чистом виде для ученого самостоятельной проблемы парадигмы не
существует. Есть лишь две главные личные задачи: (1) поиск научного
ответа на вопросы практики и (2) необходимость разобраться с собственным
мировоззрением. Первая задача решается на основе научной культуры,
вторая на основе гуманитарной, общечеловеческой. Но именно последней
оказывается недостаточно технократическому сознанию, пытающемуся
в научной парадигме найти ответы на фундаментальные вопросы мироустройства.

Разница между парадигмой и научной гипотезой заключается в том,
что гипотеза (например, тождество инертной и тяжелой масс в теории
относительности) является внутренним компонентом науки, парадигма
– внешним (примеры: золотая пропорция в основании мира, информация
в электроне, множественность вселенных, творческий вакуум, инварианты
на масштабной оси мира, многомерность мира, живая земля, фрактальность
вселенной и т.д.). Изменение парадигмы не влияет на результаты
науки, главные из которых – алгоритмы, систематизация фактов,
опыта. Гипотеза же обладает, по выражению К. Поппера, свойством
фальсифицируемости. Это означает, что (1) она должна предсказывать
эффекты, которые не следуют из предыдущих теорий, (2) должно существовать
описание хотя бы одного реального эксперимента, в котором она
рискует быть опровергнутой. (Таковым для общей теории относительности,
например, был эффект отклонения луча света при прохождении его
вблизи Солнца.)

Если мировоззрение подкреплено развитой религиозной верой, то
парадигма, в целом, теряет свою привлекательность и, по большому
счету, не нужна. Если этого нет, то парадигма исполняет роль такого
подкрепления и становится религиозной идеологией, где на передний
план выходит проблема онтологии мировых начал. Ее задача – согласовать
рациональную реальность с этической, а науку – с ценностными представлениями
индивида. Творчество парадигмы становится религиозным. Но, раз
так, есть смысл обратиться к мировому опыту. А он показывает,
что религии изначально базируются на нравственных ценностях бытия.
В противном случае имеет место идолопоклонение избранным феноменам
рационального мышления, отражающим вкусы и научную фантазию автора.

Свобода манипулирования постулатами, игнорирование этической логики
выбора пути исследования сформировали в настоящее время атмосферу
безопорного диффузного мышления. Лучшие годы жизни люди тратят
на возведение ажурных конструкций основанных на песке теорий,
чтобы в конце концов оказаться у «разбитого корыта».

Материализм и этика

Априорный смысл

Самым главным, определяющим моментом этики материализма является
уверенность в отсутствии изначального смысла в мире (одно из основных
отличий материализма от идеализма). В рациональной сфере это приводит
к трудностям и неполноте определения таких понятий, как «информация»
и «сложность». В этической – к осознанию цели жизни только как
продление существования. Ничтожность нашего затерянного во вселенной
мира лишь подчеркивает ничтожность наших целей. И, если смысл
моей жизни – существование, то я сам, мои дети, мой род, нация
мне ближе, важнее, ценнее, чем все остальные. Религии, порой,
выплескивают в мир фанатизм своей исключительности, но и материализм
здесь ничем не лучше. Патриотизм, переходящий в нацизм, расизм
– вполне реальные следствия простой цели выживания, которая не
выделяет человека из окружающего мира. Человеческое «я» ассоциируется
с телом, и уникальность личности не восходит выше уникальности
особи популяции биологического вида.

Мысль о случайности, бессодержательности мироздания переносит
основное внимание человека с цели существования на процесс (по-существу,
бессмысленного) проживания. А это, зачастую, инициирует и оправдывает
грех чревоугодия, сладострастия и др.; деградация человека сдерживается
только его интуитивно-идеалистической составляющей. Состояние
сознательной одухотворенной любви не является прямым следствием
основных ценностей материализма. Бытие определяет сознание – таков
его лозунг; вначале вещи, потом любовь. Критика материализма,
по этой причине, не ущемляет нравственных отношений людей. И наоборот,
атеизм по сути их разрушает, ибо религиозное чувство по большей
части состоит из любви.

Мировая асимметрия и сложность

В материальном мире имеет место принцип симметрии, которому в
философии соответствует диалектический закон единства и борьбы
противоположностей. Этот закон можно разложить на две составляющие:
(1) Всякому началу соответствует противоположное начало. (2) Действие
имеет противодействие. Первую составляющую назовем потенциальной
противоположностью, вторую – актуальной. Наличие второй опирается
на существование первой, но существование первой не обязательно
в реальности обуславливает вторую, которой, собственно и соответствует
термин «борьба». Потенция борьбы не означает ее реальное наличие.

Существует очень важный феномен, предотвращающий трансформацию
потенциальной противоположности в актуальную, – сложность. Чем
«умнее» объект, тем меньше ему приходится бороться («умный гору
обойдет»). Собственно говоря, только это обстоятельство и заставляет
природу усложняться. Метафизическая доктрина признает существование
начала, обладающего бесконечной сложностью, которое по большей
части исключает борьбу, как способ существования. В этом смысле
мир асимметричен. Если бы симметрия всех мировых начал была бы
реально осуществлена в действии, то мира не существовало бы.

Вероятно, усложнение можно интерпретировать, как перенос противоположностей
внешних действий во внутренние, но тогда мы должны констатировать
асимметрию внутреннего и внешнего. В Мире Разума все является
только внутренним. В этом и заключается его целостность.

Человек же способен свою сложность обрушить на мир, особенно,
если он руководствуется тезисом о неизбежности борьбы и бессмысленности
вселенной.

Академик и проповедник

Человек выделяется из природы тем, что он не только умеет, но
и объясняет свое умение. Объяснение, порой, важнее умения. Но
можно все знать и быть несчастным. Можно многое уметь и не знать
истины.

Для того чтобы привести в движение популяцию разума, требуется
не рациональное знание, а любовь, обращенная к сердцам людей.
Академик «знает», проповедник умеет. Умение такого рода творит
вселенную. Оно в основе бытия, и одними законами объяснить вселенную
невозможно. Для «знатока» эффект, творимый любовью, кажется парадоксальным,
случайным, обидно дармовым, необъяснимым. Он не понимает, как
одно лишь этическое состояние перемещает миры, как любовь рождает
разум.

Цели академика проповеднику чужды, и вселенная – это айсберг,
подводная часть которого движется механизмами проповедника. По
большому счету, человек не должен уметь (уметь должна лошадь),
человек – аристократ знания. В будущем умение перейдет к роботам,
и главным занятием человека останется толкование, объяснение происходящего,
т.е. то, чем занималась догалилеевская наука. Там, где появляется
бесконечность, кончается рациональная реальность. Ее замещает
реальность этическая. Этическое знание есть гнозис. Этическое
умение есть уместность, и гнозис с любовью является лишь в уместном
познании.

В чем прав материализм

Бытие определяет сознание – это факт. Но факт констатирующий характер
поведения, а не факт истины мира. Действительно, большинство озабочено
материальными проблемами и ведет себя, как материалисты. Однако
большинство не право.

Здравый скептицизм – нормальное состояние убежденного материалиста.
Глядя на тупые нагромождения косного мира, поневоле ощущаешь опасность
и бессмысленность его . Фраза «Бог бы такого не допустил» содержит
горькую правду: Полагать, что все это (и наши страдания) возникает
по Его воле – значит допустить мстительность и жесткость Его справедливости.
Кому нужен такой Бог? У нас и так хлопот много. Однажды я спросил
религиозного человека: «Если Бог всемогущ (именно таким он представляется
чаще всего), то почему допускает страдания детей? Зайдите в любую
детскую больницу, и вы увидите множество бледных, вопрошающих
лиц, и помочь им мы не можем» Вот ответ, который я получил: «Они
страдают ради будущего». Для атеиста – замечательный повод посмеяться.

Дарование свободы человеку не освобождает Бога от необходимости
быть милостивым, но, если милости Его оказалось недостаточной,
чтобы спасти детей Беслана, значит такой ее просто нет. А это
возможно лишь при условии, что нет у Бога и всемогущества.

Материализм, мне кажется, прав – Бог материю не творил. Это не
должно противоречить позиции идеализма. Разделительная грань лежит
в плоскости ценностных приоритетов и признания существования априорных
смыслов. Мы ждем появление парадигм, содержащих генезис материи.

Мировоззрение и ценности

Когда мы говорим о мировоззрении материалистическом или идеалистическом,
то более или менее уверены в теме разговора, но когда речь заходит
о материалистах и идеалистах, то эта уверенность пропадает. В
природе нет чистых «пород» и тех, и других. Можно провозглашать
любую мораль, но поступать по-своему. Можно исповедовать любую
теорию, но забывать о ней в конкретной ситуации. Далеко не всегда
идеологические установки, импонирующие сознанию человека, обретают
надежное основание в его душе. Для того чтобы это произошло, необходима
полная согласованность ценностей человека с предлагаемыми ценностями
идеологии, что практически бывает не часто. Ценности не подразделяются
строго на противоположные классы. Но именно шкала ценности определяет
характер мировоззрения индивида, влияя на каждый шаг его жизненного
выбора.

Люди вообще редко осознают свое мировоззрение. В жизни можно встретить
идеалиста, называющего себя материалистом и защищающего материализм
(например: ученый-физик, революционер). А многие из тех, кто посещает
храм и говорит, что верит в Бога, на деле, – обычные материалисты
в своих жизненных принципах. Но важно то, что фраза «побойся Бога»
не лишена для них реального содержания. И вот они-то и есть идеальные
жители Земли – этакие не простые материалисты. Ибо человек телом
земной, а духом – нет. Конечно, материальная составляющая нашей
жизни играет первостепенную роль, но правота материализма усредненная,
обобщенная, а люди все разные, и их разнообразие не суммируемо,
хотя суммируемо желание поесть, одеться, согреться. Для отдельно
взятого человека эти желания вовсе не важнее желаний уважения,
любви, свободы, истины.

Центральной составляющей мировоззрения является осознание реальности.
Здесь прячется основная коллизия отношений истины и ценностей.
Проверка истины осуществляется практикой, а значимость области
практики определяется ценностями.

Заключение

В чем разница между материалистом, жившем на рубеже смены вех
от средневековья к просветительству, и материалистом современным?
Разница в том, что первый еще хранил в себе элементы религиозной
культуры. Все великие просветители, так или иначе, – суть ренегаты
идеализма. Во всяком случае, они имели хорошее религиозное воспитание,
ибо школы принадлежали церкви. Они знали альтернативы материализма,
но не догадывались, к чему приведет его господство. Они видели
недостатки религиозных идеологий, но в борьбе с ними применили
слишком жесткое оружие – «вместе с водой выплеснули ребенка» –
идеализм.

Нынешние материалисты, подчас, борются с тем, что сами себе придумали,
полагая, что именно в это верят верующие. Они преследуют и верующих,
и свои фантомы. В отличие от просветителей, они хорошо осведомлены
о том, что защищают. Нет религий без недостатков, но, сражаясь
с идеологией, не нужно безапелляционно отвергать все то, на чем
базируется нравственное начало жизни.

Мысль человека мечется между взаимно исключающими крайностями,
и нет никакой науки, чтобы доказать правоту любой из них. Но есть
опасность заблуждения в выборе жизненной позиции. Что лучше –
быть ли идеалистом, ошибочно лишившим себя упоения благами этого
ограниченного мира, или оторвать себя от вечной истины божественного
присутствия, оставшись наедине с материальными радостями? Большинство
религий полагает, что душа человека бессмертна. Материализм нас
оставляет с безысходностью смерти. Мы имеем право на ошибку, но
печален бездумный выбор.