Литературная критика

Дмитрий Бавильский и Сергей Юрьенен о литературе и о себе. Часть 2.

Начало

Беседа затевалась как интервью, которое один писатель берет у другого писателя. А вышла беседа, точнее беседка двух самодостаточных величин, беседка, в которой оба обмениваются, можно сказать, сокровенным – опытом своей писательской жизни. У каждого она, понятно, своя. Именно поэтому, время от времени, возникают в беседке и параллельные темы. О мизантропии. О Рубене Гальего. О русском Букере, бессмысленном и беспощадном. Да еще и много о чем, чего сразу и не упомнишь...

Сошлись два эмигранта, внутренний и внешний, завели разговор – про то, что больше всего волнует эмигрантов – о том веществе, из которого состоят их сны. То есть, о литературе. Диалог длился больше года. За это время один из них успел поменять страну проживания, а другой... У другого вообще ничего не изменилось.

Сегодня и ежедневно за письменным столом

Д. Бавильский

Я про другое. Тебя тянет в социум, а меня в экзистенцию...

Какие факторы оказались определяющими? То, что писал всегда, сколько
себя помню и однажды количество перешло в качество. Или то, что
в пять, что ли, лет, мама записала тебя в детскую библиотеку и
расчертила тебе тетрадь под «Дневник читателя», где ты обязан
был дать краткий пересказ книги и выставить ей оценку? Так я и
работал над собой, а над чем ты работаешь, Серж? Или над чем только
что закончил работать?

С. Юрьенен

Есть рукопись, которую рано показывать, – про Париж 70-х-80-х.
Есть третья книга рассказов под рабочим названием «Опыт пределов».
Есть «Германия, рассказанная сыну» – книга факта, которую мы наговорили-написали
с мамой за три месяца в Праге, как раз на фоне невероятной мерзости,
которая происходила… Любопытно, что тошнотворность оставалась
по ту сторону, я же тогда, перед своей «гражданской казнью», как
это назвал правозащитник и писатель Тенгиз Гудава, необычайно
расписался. «На крыльях «Мулен Руж», «Холодная война», «Лавруша»…
Серию «евророманов» закончил текст «Входит Калибан». Предложил
флагману московского либерализма, после продолжительного раздумья
получил отказ. Но равнодушным сочинение не оставляет. Один наш
классик вдохновился даже на экспромт, который не рискую привести
полностью: Однажды старый каннибал жену приятеля…. Это короткий
роман о том, что в советский период называлось деликатно: взаимопроникновение
культур. Запад-Восток. Там я в кругу своих привычных тем, но с
экстремальными антигероями.

Д. Бавильский

«Классик» – это, как я понимаю, Юз Алешковский (вот бы его в «Топос»
затащить!) Размыто рассказываете про последний роман, чтобы не
смазать впечатление? Или чтобы дебютную идею не украли? А, вообще,
много воруют? А ты, много воруешь?

С. Юрьенен

Просто предпочитаю не говорить о том, что пока не стало достоянием
узкого круга читателей, страшно далеких от народа. Защитой же
копирайта не особенно озабочен. Краду ли? Нет. Сознательно, во
всяком случае... Или ты имеешь в виду интертекстуальность? Меня
однажды смутил не кто иной, как бывший глава НТС – помните такую
аббревиатуру? Г-н Романов приехал в Париж склонять новоприбывшего
члена СП СССР (а это помнишь?) к редакторству в журнале «Грани».
Сейчас все это трудно объяснить, но я, сын честно погибшего советского
офицера и пасынок офицера честно выжившего, держался – как бы
тебе сказать? Заложив руки за спину.

Именно в такой позе мы прогуливались по рю Бломе, что есть 15-ый
аррндисман, на утреннем солнце, и вдруг от главы знаменитой политической
организации слышу, что мальчик на лестнице в моей повести «Пятый
угол» напомнил ему мальчика в рассказе Андрея Битова. Страшно
был сконфужен. Во-первых, не помнил, где это у Битова мальчик
на лестнице, во-вторых, мою питерскую лестницу заслужил себе сам,
а в третьих – генсек НТС попал прямо в точку.

Битов был вторым писателем, которого в жизни я увидел «лайв».

Д. Бавильский

А первый?

С. Юрьенен

Казаков Юрий Павлович. Третий же – вышеупомянутый Юз.

Д. Бавильский

Когда я задумываюсь – зачем всё это, писать, издавать, переживать,
напрягаться, то не нахожу ответа. Вот, скажем, Рита Меклина сомнений
не знает, она говорит, что внутри неё заложена программа на осуществление
какого-то количества текстов, которые кроме неё материализовать
никто не в состоянии. Когда я думаю о себе, у меня нет такой уверенности.
Понятно, что писать надо, исходя из того, что регулярное письмо
даёт мне ощущение поведенческой нормы. Это как вовремя помыться,
принять душ. Ну, да, отмыться или прокакаться. Хотя почему-то
не хочется говорить о своей деятельности в сублимационных каких-то
терминах. Я пишу, потому что я пишу. Вот сейчас не пишу. И ведь
испытываю по этому поводу реальный дискомфорт. Но чтобы говорить
о каком-то предназначении... Мне не нужна иголка от вечного примуса,
я не хочу жить вечно.

С. Юрьенен

Кто же хочет…

Д. Бавильский

Кто-то, может, и хочет... Но вернемся к нашей сладости –письму.
Как с этим у тебя? Почему ты вообще пишешь? Как регулярно? Нужно
ли писать регулярно?

С. Юрьенен

Лучше графа Толстого, вопрошавшего себя об этом, не придумаю…
Инстинкт. Да, постоянно. Что значит, на практике, дискретно. Как
у всех. Но все равно все воедино связывает литература. Нерегулярно
нельзя, наверно – без угрозы атрофии. Помните знаменитое начало
романа Чарльза Буковски «Женщины»: когда их у него не было, а
длилось это целых четыре года до 50 лет, герой поддерживал кровоснабжение
мануально. Sine linea ни дня…

Д. Бавильский

Меня всегда поражали люди, способные ввязаться в текст с места
и в карьер. Какая-то сложно выразимая эмоция, и этого оказывается
достаточным, чтобы начать. Для того, чтобы мне решиться на нечто
объемное, прежде всего, мне нужно найти такую «корневую» (как
я её для себя называю) метафору. Которая должна отстроить здание
романа на всех уровнях. Она должна всё обобщить и стянуть всё
и всех в единый узел. Это самое трудное – найти, вычленить такую
метафору, которая бы работала, как-то описывала современность.
Именно поэтому я особой своей удачей считаю, если удаётся что-то
придумать. Не чаще одного раза в пару лет. Начиная текст, какие
задачи ты перед собой ставишь?

С. Юрьенен

Узнать нечто новое, чего никогда не узнаю, если не напишу… Развлечь
себя. А в идеале удивить.

Д. Бавильский

Такой подход мне близок. Есть в этом что-то – узнавать посредством
письма. Для того, чтобы понять, что я думаю о том или ином предмете,
мне сначала о нём написать нужно. Я часто говорю, что думаю руками,
кончиками пальцев, с той скоростью, какой они бегают по клавиатуре.
Для меня письмо и есть способ познания, формулирования. Но, как
правило, я узнаю и фиксирую что-то внешнее. Обо мне самом письмо
рассказать не в состоянии. А в большинстве твоих романов явное
автобиографическое начало. Ты все еще способны удивлять себя сам?

С. Юрьенен

Реальность приходит мне на помощь. Спустя четверть века вышибающая,
к примеру, с насиженной позиции, где писатели предыдущих поколений
– тот же Газданов – работали до упора на благо своей страны. Смотрите
сами: где был я, когда мы начинали этот трёп? Где оказался? Жизнь
есть сюжет, слагаемый не нами… И в конечном счете я все это приветствую,
всю синусоиду, все «американские горки», называемые «русскими»
в Америке, все ап энд Дауны, надиры, апогеи и ведомую высшими
силами со мной игру окказиональностей…

Д. Бавильский

Кому посвящен твой текст «Платформа Токсово», в мерцании которого
угадываются знакомые черты? Впрочем, мнения по поводу прототипа
внутри редакции разошлись...

С. Юрьенен

Правильно угадываются, классиков должно знать.

Д. Бавильский

Должна ли быть у писателя «система письма»? Как должна строится
твоя «система письма»?

С. Юрьенен

Сидел бы где-нибудь в американском кампусе – другое дело. Но я
на Западе даже не столько выбрал, сколько продолжил заданное мне
существование, которое продолжает дробить меня – хотя бы только
в смысле географии. Все те же скитания, иногда с видимостью респектабельности,
иногда ganz unten – совсем, совсем внизу… Не самый идеальный образ
жизни для системного подхода. Когда-то в юности я нашел образ
для своей литературной жизнедеятельности. Ботанический. Капустно-луковый.
Отслаивание.

Д.Бавильский

Каким будет текст, когда ты дойдешь до кочерыжки? Или метафору
эту опасно продолжать?

С. Юрьенен

Основа лампочки, которая озаряет мое чтение перед сном, привинчена
к сборнику дзен-буддистких коанов. Время от времени отвинчиваю
этот сборник. Сказать откровенно, на 95 процентов тексты древних
кажутся туповатыми, но иногда попадается коан – как палкой по
голове. Тогда понимаешь Сэлинджера Джерома Дэвида, который на
волне мирового успеха ушел в свой бункер.

Продолжение следует.