Литературная критика

Дмитрий Бавильский и Сергей Юрьенен о литературе и о себе. Часть 4

Начало

Вокруг да около

Д. Бавильский

Впервые я встретил термин «евророман» именно у тебя (как
подзаголовок к «Беглому рабу»). Это действительно твой термин? Как он
тебя нашел? Что ты под ним понимаешь?

С. Юрьенен

Не могу не подтвердить право на кроху интеллектуальной
собственности. С этим подзаголовком «Беглый раб» был опубликован в 1991
(«Стрелец», № 1). Еще до того, как в России появился
неологизм «евроремонт». Как нашел? Принцип экономии, который я тогда
культивировал, последовательно привел меня от сокращения
словаря за счет элиминации наречий с прилагательными к
редукции самой формы. В термине слышится некоторая полемичность по
отношению к нашим «кирпичам» – так и умышлялось. Нет,
господа, не повесть временных лет, а именно роман. Но только
«евро». Креативный ответ на ваш цейтнот. И способ выжить...
Потому что я всю жизнь работал, чтобы финансировать свою
прозаическую активность.

Я не пытался издавать «Беглого раба» по-французски, так что во
Франции не стал первопроходцем жанра, но сейчас, по прошествии
лет вижу, что и там – в Европе вообще – романы сократились до
100-150 страниц. Приятно взять такую книгу в руки. Хотя
недавно купил одну и выронил через минуту. Несмотря на название
«Одиннадцать минут». Впрочем, роман бразильский…

Д.Бавильский

Работа на радио, радиоэстетика – как она влияла и влияет на твое
письмо? По себе знаю, что сильно. Сильно. Собственно, об этом и
было мое эссе «Пепельная среда», которое ты упомянул в
самом начале.

С. Юрьенен

Про это говорить хочется менее всего... Ладно. Если эфир вернул меня
к короткой фразе, первым учителем которой все же был
Эрнест, то я в долгу не остался. Принес свою эстетику –
«просвещенного» диалога с реципиентом. Возможно, слишком полагался на
всепонимание, но тут эксцессы неизбежны. Могу сказать, что
слов на ветер не бросал. Продумывалось каждое.

Д.Бавильский

Как достичь в тексте объема? Можно ли словами передать запах? Звук?

С.Юрьенен

Ты имеешь в виду то, чему Хемингуэй учился у Сезанна?

Д. Бавильский

А Джойс у музыки. Вспомнилось соответствующее место в «Улиссе».
Набоков (кажется, в «Даре») переживал, что невозможно превратить
читателя в зрителя. Несмотря на все онтологические
достоинства, литра действительно проигрывает, например, музыке или
кино (так, по крайней мере, устроен мой личный хит-парад
искусств, где литра с большим отрывом занимает почётное третье
место, после музыки и кино). Особенно в современной жЫзни. У
тебя, Серж, нет такого ощущения?

С. Юрьенен

Поэтому в идеале и надо бы так писать, чтобы было непереложимо ни в
кино, ни на музыку. Оперу по нашему с тобой «Улиссу» я еще
могу представить, но кино… нет, не пошел бы.

Д. Бавильский

С кино, кстати, ещё проще. Нужно просто поручить каждый эпизод
снимать созвучному эпизоду режиссеру. В его неповторимой
стилистике. Кроме трех первых, которые выдержаны в одном дискурсе и
их может снять кто-то один. Скажем, последний эпизод
«Улисса» – это же чистый «Blue» Дерека Джармена.

Ты многому научился у европейского и американского модернизма. А
чему именно? Можешь сформулировать главные уроки?

С. Юрьенен

Главным был урок практический, который привел к тотальному разрыву с
тоталитарно-авторитарной моделью мира – я имею в виду
писательского. Большая литература – множественность истин,
созвездие разных, но равнозначных «эго». Вывод отсюда простой, но
очень трудный, особенно в начале. Безоглядно следовать за
импульсами собственной неповторимости. Безраздельно доверять
себе – любимому или нет, но только. Еще немного, и начну
цитировать…

Д. Бавильский

Я учился много у кого. У тебя, жанровый прообраз твоего «Беглого
раба» угадывается в очертаниях моего «Семейства пасленовых». У
твоего радийного коллеги З. Зиника, много рассуждавшего о
сюжете и романном этнографизме («в романе все должно быть как
в жизни, но только чуть-чуть иначе», говорил он мне). И даже
у В. Маканина его рваному ритму. Или бесстрашию, с каким
Сорокин воюет с литературным языком и с литературой. У
Кортасара его джазовым импровизациям, у Остера его сюжетной
легкости, да мало ли у кого еще. Дух веет, где хочет. Так что
называю первых пришедших в голову. Не говоря уже о классиках...
Хотя у современников учиться интереснее и важнее. У кого
можно и нужно учиться?

С. Юрьенен

Кому? Тем, кто намерен писать короткую прозу? Сознавая, так сказать,
контекстуальную непопулярность в интеллигентских массах, я
бы все же советовал держаться американцев.

Д. Бавильский

А в чем их непреходящее, всемирно-историческое значение? Именно их.
Имен не назовешь?

С. Юрьенен

Как это у Фолкнера: мученики и страстотерпцы, ангелы и серафимы… Но
мы про них не будем: когда здесь был По, у нас работал его
поклонник Федор Дост… «Грязных реалистов» в виду имею –
хемингуэевскую линию. Реймонд Карвера. Ричард Форд. Тобайес
Вольф. Тим О’Брайен. Бэрри Ханна.

Д. Бавильский

Вот Стивен Кинг считает (кстати, совершенно справедливо), что
употребление наречий и избыточная атрибуция диалогов способно
убить самую качественную литературу. Когда пишешь, понимаешь,
что текст болеет той или иной болячкой – вдруг начинает
выпирать и доминировать слово-паразит или ненужная вводная
конструкция. Когда я писал «Семейство пасленовых», то вытравлял и,
с помощью поисковых систем, заменял синонимами противный мне
тогда глагол «было», «был». У «Едоков картофеля» возник
паразит – пустотное слово «самый» и почти пустотное «свой». В
«Ангелах» яркость языка сопротивлялась стремительности
сюжета. « меня много таких заморочек, которые возникают интуитивно
в соответствии с тем, как я понимаю «хороший вкус». Что
такое хороший вкус в прозе?

С. Юрьенен

С детства влекло к литературе эксцессов и трансгрессий. Любимая
книжка – Рабле, что вы хотите. Хороший вкус связан с нарушение
«хорошего вкуса». Достоевский. Джойс. Селин. С точки зрения
«вкуса», к каждому можно предъявить претензии. Неоспорима
только сила нарушений.

Д. Бавильский

Проза как поэзия, проза сделанная с помощью поэтических средств –
мешает ли это складыванию сюжета?

С. Юрьенен

Кортасару вот не помешало. Из другой оперы – Томас Харрис, уроженец
штата Миссиссипи, который нашел эффективный и
сверхрентабельный путь между поэзией, которая его питает (вплоть до
сталиниста Неруды, кстати сказать), и сюжетосложением его
поп-романов.

Д. Бавильский

Кортасар – особый случай. О нем следует говорить отдельно (хотя
когда и где?!) Обычно способ выражения мысли есть ее содержание.
И ее содержание тоже. Это хорошо знают в театре: одну и ту
же реплику можно подать массой самых разных способов. Если
форму романа вынести за скобки, то все его содержание можно
вполне втиснуть в одну конкретную фразу. Что вообще важнее –
сюжет или формальная оболочка?

С. Юрьенен

Движение должно быть. Prosus, по определению, процесс
поступательный. Вот и ты, Дима, все еще оставаясь поэтом в критике, в
прозе отнюдь ведь не витийствуешь? Напротив – стремишься к
протокольному изложению экзистанса?

Д. Бавильский

Ой, я даже не знаю, как ответить на этот вопрос. Что я излагаю? То,
что трогает, повседневно занимает. Просто я не могу делать
это напрямую, да и кто я такой, чтобы грузить людей своими
собственными проблемами? Кому они вообще могут быть интересны
– проблемы существования частного, отдельно стоящего дерева.
Поэтому и нужен сюжет, как конвенция, как чисто
писательская вежливость, проявляющаяся в том, что ты развлекаешь, а
решение собственных экзистенциальных вопросов – этакий бонус.

Главное, конечно, чтобы он не выпирал. А то получим какую-нибудь
«татьяну толстую».

Окончание следует.