Загубленные гении России №3. Академик В.И.Вернадский – Homo sapiens faber (окончание)
Окончание
3. Учение о ноосфере земли В.И. Вернадского
Строгие науковеды не решились бы совокупность знаний о ноосфере, сообщаемых Вернадским, назвать учением в общезнаемом виде как систематизированном своде суждений и умозаключений, связанных посредством логического выведения. Представляемые Вернадским ноосферные знания и не могут быть оценены в системе традиционных измерителей духовных ценностей, ибо получены они с помощью нетрадиционных средств: квазиоткровенного мышления и научного мировоззрения русской духовной формации. Это значит, что некоторые теоретические концепты Вернадского, имеющие значение системообразующих суждений, вовсе не обладают рангом таковых в разрезе академических науковедческих требований социального института. К числу таковых относится методологическое обобщение Вернадского установочного типа: «Реально это единство человека, его отличие от всего живого, новая форма власти живого организма над биосферой, большая его независимость, чем всех других организмов от её условий, является основным фактором, который в конце концов выявился в геологическом эволюционном процессе создания ноосферы» (1989, с.194). «Единство человека», под которым Вернадский понимает целостный приоритет человеческого фактора в биосфере, показывает, что учёный вовсе не расширяет поле предикации академической науки о человеке – антропологии на естествознание, а имеет в виду особое качество человека – человека как духовную категорию, как носителя и создателя научной мысли. Это духовное предпочтение Вернадского, культивируемое им в материалистическом естествознании, выставляется социальным институтом наибольшим заблуждением учёного, попыткам очищения от которого посвящены par excellence (по преимуществу) многочисленные интерпретации и экзегетические обзоры сочинений Вернадского в советской науке.
Методологическим новшеством в учении Вернадского необходимо считать выведение нового параметра эволюции, взятого из арсенала пульсационной механики, – динамического состояния; то есть, фактором эволюции, по Вернадскому, служит не внешние активы и источники, а неумолкающий внутренний пульс системы, имеющий в биосфере трёхчленное строение. Учёный пишет: «Это новое состояние биосферы, к которому мы, не замечая этого, приближаемся и есть «ноосфера» (1988, с.503; выделено мною – Г.Г.). Этим прежде всего удостоверяется исторический характер ноосферы. После того, как новое динамическое состояние планетарной системы породило биосферу с живой жизнью, Вернадский прорицает исторически новое динамическое состояние, но уже биосферы, – ноосферы и нового ведущего – человека. Вернадский настойчиво взывает к пониманию того, что переход от биосферы к ноосфере суть процесс природный и естественный, осуществляемый со стихийной необходимостью, но базой этого процесса служит духовный рост человека. В свете этого требуется произвести уточнение понятийной и терминологической базы учения, чего Вернадский, по понятным причинам, сделать не мог. Логика помышлений Вернадского предусматривает, что пульсация динамических состояний земной материи непосредственно производит НЕ биосферу и НЕ ноосферу, а, в первом случае, «монолит жизни» или живое вещество, которое в силу закона живой жизни формирует среду своего обитания – биосферу, а, во втором случае, человека, но не первородного гоменоида, а мыслящего существа, средой обитания которого предназначается творимая им посредством того же закона, ноосфера как сфера разума. В условиях жесткого прессинга головной догмы социального института – первичность материи и вторичность сознания – Вернадский не мог высказать вслух своих мыслей о когнитивном превосходстве нематериальной инстанции. Но это не должно означать, что с появления ноосферы отмирает биосфера как таковая или же ноосфера, как новая оболочка, покоится на биосферном субстрате, – а значить это должно только одно: ноосфера суть стадия развитой биосферы и одновременно развитого человека.
Вначале свою рефлексию Вернадский строил на человеческом факторе в образе коллективного «цивилизованного человечества», явно в унисон с гносеологией западной концепции человека как члена человечества, и он написал: «Изучение истории человечества приводит к непреложному и чрезвычайно важному заключению, что цивилизованное человечество является огромной новой геологической силой в истории планеты... Ибо, изучая историю атомов – химических элементов – в биосфере, геохимия на каждом шагу сталкивается с цивилизованным человечеством, как с новой геологической силой, меняющей, по-видимому, коренным образом извечный, стихийный ход геологических процессов. То, что особенно останавливает внимание геохимика, это – всё увеличивающийся темп влияния человеческой жизни на земные химические процессы: невольно создаётся впечатление о возможном, в ходе времени, коренном их изменении под влиянием этой новой народившейся на нашей планете геологической силе. Возможно, что с появлением цивилизованного человечества на нашей планете создалась сила, которая заставляет совсем иными путями двигаться геохимические планетные процессы» (1989, с.173). А в форме итогового заключения звучит суждение: «В последние тысячелетия наблюдается интенсивный рост влияния одного вида живого вещества – цивилизованного человечества – на изменение биосферы» (1989, с.185).
Однако академик В.И.Вернадский не был бы русским духовником, если бы основополагание своего гнозиса доверил коллективному абоненту, да и судя по смысловому содержанию его размышлений, словоформа «цивилизованное человечество» впечатляет не столько как научный термин, сколько как сводный знак общего значения. А познавательную ёмкость своего постижения русский учёный передаёт через индивидуализацию «цивилизованного человечества» в форме научной мысли человека. Именно это последнее определяет собой и оригинальность, и уникальность, и самобытность научного творения Вернадского, который ноосферу или сферу разума сделал составной частью естествознания. У Вернадского сказано: «Эволюционный процесс получает при этом особое геологическое значение благодаря тому, что он создал новую геологическую силу – научную мысль социального человечества. Мы как раз переживаем её яркое вхождение в геологическую историю планеты... Под влиянием научной мысли и человеческого труда биосфера переходит в новое состояние – в ноосферу» (1989, с.185). В другом месте учёный расширяет и конкретизирует свою мысль: «Научная человеческая мысль могущественным образом меняет природу. Нигде, кажется, это не проявляется так резко, как в истории химических элементов, как в структуре биосферы. Созданная в течение всего геологического времени, установившаяся в своих равновесиях биосфера начинает всё сильнее и глубже меняться под влиянием научной мысли человечества. Вновь создавшийся геологический фактор – научная мысль – меняет явления жизни, геологические процессы, энергетику планеты. Очевидно, эта сторона хода научной мысли человека является природным явлением» (1988, с.215). Отсюда исходит эпохальное заявление Вернадского: «А так как среда жизни есть организованная оболочка планеты – биосфера, то вхождение в неё, в ходе её геологически длительного существования, нового фактора её изменения – научной работы человечества – есть природный процесс перехода биосферы в новую фазу, в новое состояние – в ноосферу» (1989, с.205).
Для духовника Вернадского словосочетание «научная мысль», хоть и есть научная конкретизация положения «цивилизованного человечества», но в собственном философском освещении, а таковое для Вернадского существует только в облике русской духовной формации,– суть не более, чем абстракция, то есть, обобщённое опосредование некоего духовного свойства индивида, суть которого в его определённости. Вернадский не мог обойтись без пояснения: «Научная мысль сама по себе не существует, она создаётся человеческой живой мыслью, есть её проявление. В мире реально существуют только личности, создающие и высказывающие научную мысль, проявляющие научное творчество – духовную энергию» (1988, с.216). Итак, человеческий фактор, которому Вернадский придаёт определённость научной мысли, несёт в себе содержание индивидуальной мысли, но именно научного качества, то есть, созидая научные ценности. Вернадский излагает свои постижения: «Человек ввёл в структуру планеты новую форму действия живого вещества на обмен атомов живого вещества с косной материей. Раньше организмы влияли на историю только тех атомов, которые были нужны для их роста, размножения, питания, дыхания. Человек расширил этот круг, влияя на элементы, нужные для техники и для создания цивилизованных форм жизни. Человек действует здесь не как Homo sapiens, а как Homo sapiens faber» (1983, с.257).Философский смысл соображения Вернадского закодирован в приставке faber (созидание, сотворение), которая на самом деле не прилагательное (не прилагается), а коренное существительное – существо мысли творца, выявившего особое качество человека, а точнее, новую грань в ореоле более глубоко познанного предназначения человеческой личности. Homo sapiens есть ранг человека как члена человечества – продукт и достоинство западной концепции человека, а в отличие Homo sapiens faber представляется созданием Вернадского, с которым он входит в поле предикации русской концепции человека. Вернадский провозглашает: «Homo sapiens faber – его мысль – есть новый факт, возмущающий вековой, геологически вековой, уклад биосферы» (1989, с.126).
Употребляемая Вернадским форма «человек» не может быть уравнена с понятийно насыщенным термином западных мыслителей, ибо в духовном плане русский учёный имеет в виду расширительное значение и пользуется ею в качестве термина вольного содержания, но в научно-конкретном смысле данная норма превращается у него в строго осмысленную идиому. Для Вернадского человек – это носитель и демиург научной мысли, и эта последняя не есть обобщённая отвлеченность, но сугубо индивидуальная константа, обязательно с созидательными функциями, через которые раскрывается самозначимость отдельного человека. Человек – faber есть имя научной мысли, которую Вернадский кладёт в основополагание своего гностического сооружения как человеческий фактор, которому предназначается роль организатора мира биосферы. Человек, следовательно, организует и направляет все изменения в геологической среде биосферы, а потому он становится в данном процессе НЕ духовной и НЕ биологической, но как раз геологической силой. Утверждение Вернадского, что «С человеком, несомненно, появилась новая огромная геологическая сила на поверхности нашей планеты», следует числить в ряду главных достижений эпохи. Скрупулёзно строгое понимание термина «человек как геологическая сила» должно включать в себя смысл того, что человек потому обращается в геологическую силу, что он есть и духовная, и биологическая стать одновременно. В этом плане закон живой жизни Вернадского является поведенческим регулятором человека как геологической силы в биосфере.
Будучи в историческом аспекте стадией развития биосферы, ноосфера онтологически знаменует собой высшую степень организованности биосферы, – в этом состоит первое отличительное свойство ноосферы. Учёный исходит из того, что с появлением цивилизованного человечества, одухотворённого научным сознанием, – а более точные исторические координаты: момент рождения научной мысли с сознанием человека-faber, отчленяющегося от сознания человека-sapiens, – на планете появилась сила, «которая заставляет совсем иными путями двигаться геохимические планетные процессы» и «Естествознание есть одна из тех сил, которой человек переделывает биосферу – переводит её в новое состояние, в ноосферу» (1989, с.180). Эта сила зарождается внутри биосферы и действует в режиме природного стихийного процесса не потому, что привносит в динамический контур биологического взаимодействия новый материальный фактор, а благодаря тому, что заставляет функционировать прежние отношения биосферы в другом ритме, пульсе и направлении, то есть организовывает отношения объективной реальности в соответствии с целевой установкой человека как геологической величины. Созидательная целевая установка есть душа и сердце Homo sapiens faber, который в своей целостности становится главным производителем ноосферы и в том же качестве человек приобретает право быть геологической силой.
Организованное преобразование биосферы под воздействием научной мысли, взятое в ракурсе истории, привело, однако, к созданию в реальном режиме исторического времени фаустовской науки и фаустовской действительности, то есть, фаустовского мира с торжеством sapiens, но отнюдь не faber, которому по определению чужды любые деструктивные катаклизмы типа войн, революций, освободительных битв. Но ноосфера принадлежит исключительно faber и Вернадский узаконивает это положение, выводя второе отличительное свойство ноосферы: ноосфера суть сфера будущего. Глубокомыслие учёного и философа полагается здесь в том, что sapiens и faber суть один и тот же процесс научной мысли, но протекающий под духовным руководством разных установок. Вернадский досконально обосновывает действующие пружины, причины и цели исторически неизбежного перехода в новое ноосферное состояние, но само наступление эпохи ноосферы относит к будущим свершениям человечества, а нынешние ноосферные знаки есть следы, ориентиры по пути следования: «Ноосфера есть новое геологическое явление на нашей планете. В ней впервые человек становится крупнейшей геологической силой. Он может и должен перестраивать своим трудом область нашей жизни. Перестраивать коренным образом по сравнению с тем, что было раньше. Перед ним открываются всё более и более широкие творческие возможности. И, может быть, поколение моей внучки уже приблизится к их расцвету. Здесь перед нами встала новая загадка. Мысль не есть форма энергии. Как же может она изменять материальные процессы? Вопрос этот до сих пор научно не разрешён» (1988, с.509).
Таким образом, в противовес реально существующему и активно действующему фаустовскому человеку «человек созидающий» Вернадского относится к ирреальному миру и представляет сферу мыслимого существования. Ноосфера, по своей познавательной сущности, является ни чем иным, как научным прогнозом и исторической перспективой человечества, но в то же время, по своей духовной природе, в настоящем исполняет облагораживающую миссию побудительного стимулятора и несёт в себе функцию целевой установки, противной ныне узаконенной фаустовской установки на борьбу за существование и господство человека в природе. Итак, учение о ноосфере, взятое в первородном авторском помышлении, есть не столько онтологическая вершина научной теории биосферы Вернадского, сколько credo его философии биосферы. В познание биосферы учёный интуитивно вложил философскую содержательность русского духовного мироощущения, выразив последнее ex professo (со знанием дела) в онтологические знаки и понятийные фигуры. Этим самым Вернадский распространил русскую концепцию человека на всю живую субстанцию и ввёл русское понимание человеческой жизни в институт живой жизни. Но поскольку русское понимание онтологизируется в признание за человеческой личностью ведущей функции процесса или состояния, то и Вернадский выставил подобный vis tegro (внутренняя движущая сила) биосферы в человеческом измерении, и им стал человек как геологическая сила, а Homo sapiens faber поставлен антитезой фаустовскому человеку. В этом состоит вклад великого натуралиста в русскую духовную философию, а его биосферную теорию возможно понимать, как расширенный онтологический раздел русской концепции человека.
Данный разрез ноосферы делает творение Вернадского уникальным и самобытным не только в собственно научном аспекте, но и в чисто философском контексте, выступающим особенно контрастно на фоне западной концепции ноосферы, выполненной Е. Ле Руа и Т. де Шарденом. Известно, что под влиянием лекций В.И.Вернадского в Сорбонне и Париже (1922-23 г.г.) французский математик Е. Ле Руа выступил с утверждением, что «существует человеческая сфера, сфера размышления, мысли в собственном смысле слова, сфера духа или ноосфера» (Le Roy E., 1927). Кроме термина «ноосфера», который Вернадский позаимствовал у французских мыслителей, и самой общей дефинитивной схожести в определении этого термина, других точек соприкосновения русской модели ноосферы Вернадского и западного представления не имеется. (Ссылка Вернадского на авторов западной концепции ноосферы всегда имеет в виду этот общеформальный, а не содержательный, аспект и даётся в описательном, а не когнитивном, порядке, – примером служит одно из основополагающих суждений Вернадского: «История науки и техники, вместе взятые, может быть рассматриваема в геологии и биологии как история создания на нашей планете в биосфере новой геологической силы – человеческого труда и мысли. Эта геологическая сила, медленно создававшаяся геологически длительно, в нашем столетии получила яркое проявление, и на наших глазах превращается, как выразились Леруа и Тейяр де Шарден, в ноосферу, т.е. охватывается научно-технической мыслью и переходит в новую геологическую стадию» (1988, с.271-272). Ничего, кроме почтения к научным коллегам, что совершенно естественно для интеллигента такого ранга, в суждении Вернадского нет. Но только не для социального института, который усматривает тут немалый идеологический грех, – как тогда выражались, «прислужничество перед буржуазной наукой», – и В.А.Анохин писал: «В.И.Вернадский, игнорируя материалистическую, марксистскую философию, заимствовал термин, а в известном смысле и понятие «ноосфера» у представителей идеалистической философии, что было определённой данью идеалистическому мировоззрению» (1982, с.38-39). C'est tour dire – этим всё сказано). Состояние брожения, наступившее в интеллектуальной среде Европы после Первой мировой войны, а точнее, после краха всех либерально-гуманистических идеалов, обусловившего эту мировую бойню, вызвало жгучий интерес к идее ноосферы как сферы человеческого разума, как иллюзии некоей панацеи от всеобщего безумия человечества. Время жесточайших катаклизмов первой половины ХХ века – войн, революций, гражданских смут, освободительных коллапсов, – почти целиком лишило спасительной веры в человечество как коллективного мудреца. Европейский разум, не отвергая полностью коллективный учредитель, взял на вооружение некоторые его свойства, в частности, научную мысль и общечеловеческие права, и европейская скарбница мудрости обогатилась новой разработкой – философией экзистенциализма, составной частью которой стала концепция ноосферы в редакции Т.де Шардена. Идеологии экзистенциализма (М.Хейдеггер, К.Ясперс, Ж-П.Сатр, А.Камю) выпало на некоторое время стать чаянием интеллекта Европы о возрождении человека, павшего в результате всеобщего деструктивизма и нигилизма ХХ века, термин «ноосфера» приобрёл роль прожектора, освещающего будущую перспективу человечества, а сочинение Т.де Шардена стало едва ли не бестселлером и социологической модой.
В «Современном философском словаре» (1998), в статье «Ноосфера» Д.М.Федяев сделал удачную аннотацию трактата Т.де Шардена: «Жизнь характеризуется: а) «изобилием», благодаря которому проявляется эффективность борьбы за существование; б) «изобретательностью», определяющей совершенство структуры живых организмов; в) «безразличием к индивидам»; г) «тенденцией всеохватывающего единства»... С появлением человека психогенез сменяется и поглощается более высокой функцией – вначале зарождением, затем последующим развитием духа – ноогенезом. Соответственно выделяется и новый покров Земли, «мыслящий пласт» – Н. С её появлением Земля «меняет кожу» и обретает душу... Т.о. мы снова приходим к науке – со-знанию рода, всеобщему разуму». Таким образом, здесь налицо набор концептуальных основ, типичных для полновесного классического гнозиса: «эффективность борьбы за существование», «безразличие к индивидам», коллективный пафос – «всеохватывающее единство», «всеобщий разум» и наука как «со-знание рода». К тому же де Шарден, уверенный, что ноосфера, как и любая сфера, обязана иметь свой центр, нарекает оный «точкой Омега» и помещает сюда особый параметр – «всеобщую любовь», то есть, любовь с коллективистской функцией. Точка Омега у де Шардена есть полная копия классических «первоисточников» (архе, первосущности, первоатома и прочая), а «всеобщая любовь» суть иносказание коллективно дискредитированного человечества, ибо она предназначается, по Д.М.Федяеву, для понятия об утопическом «всемирном государстве».
В этом контексте должно быть очевидно, что ноосфера Вернадского не может коррелироваться с ноосферой де Шардена ни по одному из оснований, ни порознь, ни тем более совокупно. Вернадскому принципиально чужда концептуальная конструкция заданной модели во всех проекциях, ибо русский духовник противостоит здесь адепту западной концепции человека как члена человечества. Вернадский в корне не приемлет «безразличие к индивидам», отвергает «эффективность борьбы за существование», утверждает не прогрессивную однонаправленную эволюцию по линии психогенез – ноогенез, а единственно эволюцию эволюции, где ноогенез суть тот же психогенез, но в особом состоянии, и, наконец, определяет науку отнюдь не как «со-знание рода», а исключительно как «со-знание вида». Итак, ноосфера де Шардена – производное западного воззрения и ноосфера Вернадского – продукт русского научного постижения принадлежат двум различным полюсам познавательного пространства человеческого духа..
В итоге следует, что как эмпирическая часть теории биосферы Вернадского не вмещается в академическое прокрустово ложе традиционных наук физического, биологического и геологического цикла, так теоретическая ноосферная часть полярно расходится с аналогичной европейской ноосферной генерацией в науках гуманитарного цикла. Здесь особо должна быть выделена геологическая отрасль знания как та обитель, откуда произросла биосферная эпопея Вернадского и которая, тем не менее, оказалась неприспособленной для радикальных новаций Вернадского. Для современной геологии кажется grande profundum (великая тайна) не только сентенция Вернадского о человеке как геологической силе, но и вся логия Вернадского в её новаторской ноосферной целокупности. Понятие «человек как геологическая сила» чуждо геологической науке по традиционному определению, ибо она не может ввести человека в разряд собственно геологических сил, участвующих в магматизме, метаморфизме, тектогенезе, седиментогенезе; в геологии человек закономерно воспринимается не как агент, а как жертва землетрясений, извержений, трансгрессий и регрессий, эрозионной стихии. Геология как наука заканчивает свою познавательную миссию там и тогда, где и когда появляется человек как природное явление. Следовательно, Вернадский, имея в виду огромный деятельный эффект человеческого фактора в биогенной миграции атомов и химических элементов, ставит вопрос о расширении традиционных познавательных границ геологической науки за счёт человеческой данности. (Вернадский реанимирует забытые мысли А.П.Павлова и Ч.Шухерта: «Они сочли возможным принять такое проявление Homo sapiens за основу для выделения новой геологической эры, наравне с тектоническими и орогеническими данными, которым обычно такие деления определяются» (1989, с.190).Кстати, подобное стихийно осуществляется в геологической практике).
Как далеко не ушла наука Вернадского от классической геологии, но всё же коренные предпосылки радикализма великого русского учёного таятся в недрах геологической дисциплины, которая снабжает все теоретические вымыслы фактическим материалом, и прежде всего в области геохимической деятельности человека.. Самый талантливый ученик Вернадского академик А.Е.Ферсман назвал геохимическую деятельность человека «техногенезом», а саму оболочку биосферы, поражённую активным технологическим творчеством человека, – «техносферой».Этим Ферсман онаучивает умозрительное утверждение своего учителя: «Человечество, как живое вещество, неразрывно связано с материально-энергетическими процессами определённой геологической оболочки Земли – её биосферой. Оно не может быть от неё независимым ни на одну минуту» (1988, с.505). В доказательство Ферсман представил прелестный этюд о промышленной биографии химического элемента железа, повторяя не только методический путь исследования своего учителя, но и теоретические выводы в отношении энтропии.
Ферсман повествует, демонстрируя немалый художественный талант: «И, наконец, вмешивается в геохимию железа сам человек, стремясь наперекор законам энергетического равновесия расплавить в условиях земной поверхности чистый металл, с гораздо большим запасом энергии, чем более устойчивое окисное его соединение, борясь против законов энтропии природы, сохраняя, защищая и покрывая железо от неизбежного хода природного процесса в сторону увеличения энтропии системы. В этой борьбе человека с законами природы, в успехах металлургии и химии, в создании новых устойчивых равновесий твёрдых сплавов, в механической защите железа оловом, цинком, краской, металлами – хромом, никелем, фосфатами – он открывает пути в защите железа от окисления, замедляя темпы увеличения его энтропии: создавая свои высокоэнергетические системы, он их использует в новом направлении и в новых подходах промышленности и хозяйства. В идеях Анри и Джинса, как бы ни спорны были их построения, человек продолжает победный путь над энтропией Вселенной, и железо – этот замечательный элемент, сочетающий устойчивость ядра с гибкостью строения наружных оболочек электронов, превращается в его руках в мощный рычаг борьбы с природой, борьбы с обесцениванием её материи, с рассеянием её энергии, рычаг борьбы за завладение и подчинение своей воле и своей мысли той единицы космоса, неразрывно слагающейся из вещества и энергии, которую мы называем атомом» (1937, с.368-370).
Громко озвученная патетика «борьбы» человека с природой и упоение «победами» человека на этом фронте отражает здесь публицистический пафос официального курса человека на «покорение» природы. Но ферсмановское воодушевление, стимулированное побуждениями его учителя, делает, однако, такой пафос ложным, ибо Ферсман передаёт восторг не от грубого насилия над природой, а от результатов со-трудничества человека и природы, в собственно ноосферном режиме Вернадского. Поэтому прямое уравнивание техносферы и ноосферы, получившее широкое хождение в советской геохимии, – А.И.Перельман безапелляционно заявил: «Та часть нашей планеты, которая охвачена техногенезом, представляет собой особую сложную систему – ноосферу» (1979, с.269), – противоречит коренным началам геохимии Вернадского-Ферсмана, невзирая на не совсем последовательные заявления последнего. Невольно техносфера стала той реально действующей инстанцией, где расхождения в понимании воззрений Вернадского и официозной точкой зрения в науке приобретают не только выразительный, но и принципиальный характер, где геохимия, ставшая генеральной дисциплиной геологического цикла, открыто заявляет об отказе от истории Вернадского-Ферсмана и переходе к эмпирии Кларка-Гольдшмидта, или, говоря в другом ракурсе, пренебрежением русской моделью в угоду западного макета.
Современная техносфера, которую ещё называют сферой взаимодействия общества и природы, обладает сложной внутренней структурой и собственной историей, зародившись где-то в недрах ХУ111 столетия. Но сторонников отождествления техносферы и ноосферы не настораживает тот факт, что В.И.Вернадский, обладая огромнейшими познаниями в области истории технического знания, не упоминает о ноосфере ни в связи с промышленной революцией ХУ111 века, ни по поводу грандиозных успехов техники Х1Х-ХХ веков, которые были видны Вернадскому достаточно, чтобы отнести ноосферу к будущему состоянию биосферы. М.С.Микулинский отмечает: «То состояние человеческого общества, которое он назвал ноосферой, по мнению Вернадского, только зарождается. Его расцвет наступит только тогда, когда станет возможным основанное на научных знаниях сознательное управление общественными процессами и взаимодействием общества и природы в глобальном масштабе» (1988).Если придерживаться определений, содержащихся в «Современном философском словаре» (1998), где под ноосферой понимается «сфера взаимодействия природы и общества, в которой человеческий разум при посредстве технически оснащённой деятельности становится определяющим фактором развития», то можно быть убеждённым, что «взаимодействие общества и природы в глобальном масштабе» уже наступило. И этот рубеж ознаменовался самым ярким феноменом ХХ века – научно-технической революцией (НТР), в содержательном поле которой происходит развитие и становление техносферы в её специфически-концептуальной форме, называемой в науке «экосистемой». А синтезированный процесс взаимодействия общества и природы В.М.Николин и М.С.Матлак называют «нообиогеоценозом» (1987, с.15), эклектически спаяв воедино ноо, био и гео.
Итак, техносфера, взаимодействие общества и природы, экосистема, НТР – суть различные наименования или, если угодно, синонимы того объекта, с которым отождествляется ноосфера Вернадского. Здесь отчётливо выступает первое принципиальное положение, препятствующее осуществлению данного отождествления: техносфера как детище НТР суть явление настоящего времени, разворачивающееся на наших глазах и охватившее своей деятельностью весь земной шар, тогда как ноосфера относится к будущему времени и, как сказал Вернадский: «Я считаю, что мы не можем в нашей работе не учитывать неизбежных тенденций будущего и с этой точки зрения отделять историю науки от истории техники» (1988, с.272).Итак, отделение науки от техники лежит в основе несовмещения техносферы и ноосферы.
Вторым принципиальным положением, ещё более препятствующим слиянию техносферы и ноосферы, служит то обстоятельство, что в настоящей техносфере человеческий разум «становится определяющим фактором развития», базируясь на ответственности законов, по преимуществу наук точного или физического цикла, тогда как недостаточность физического знания, прежде всего по причине приниженности в нём индивидуально-человеческого фактора, красной нитью проходит в учении ноосферы Вернадского. Достаточно вникнуть в смысл хотя бы одной из основополагающих деклараций Вернадского, чтобы ощутить идеологическую несовместимость проблемного поля науки Вернадского – nervus vivendi (движущей силы) ноосферы с когнитивными заботами физического познания – quinta essentia (основной сущностью) НТР и техносферы. Вернадский повествует: «Напрасно стал бы человек пытаться научно строить мир, отказавшись от себя и стараясь найти какое-нибудь независимое от его природы понимание мира. Эта задача ему не по силам; она является и по существу иллюзией и может быть сравнена с классическими примерами таких иллюзий, как искание perpetum mobile, философского камня, квадратуры круга. Наука не существует помимо человека и есть его создание, как его созданием является слово, без которого не может быть науки. Находя правильности и законности в окружающем его мире, человек неизбежно сводит их к себе, к своему слову и к своему разуму. В научно выраженной истине всегда есть отражение – может быть, чрезвычайно большое – духовной личности человека, его разума» (1988, с.221).
Современная техносфера или научно-техническая революция ХХ века создала самую яркую особенность этого времени, вписавшую данный хронон навечно во всемирную летопись, и эта особенность – глобальная экологическая катастрофа человечества. Суть экологической катастрофы состоит в том, что промышленное производство человека, удовлетворяя материальные потребности, одновременно разрушает благоприятную для существования человека как биологического вида внешнюю среду или, точнее, структуру биосферы. Тема НТР и экологического бедствия человека исключительно обширна и у меня нет возможности касаться её (в другом трактате «Философия геологии» я подробно рассмотрел её и вывел формулу экологической катастрофы – знание против сознания), и я сошлюсь только на высокоавторитетное мнение председателя экологической комиссии ООН профессора И.Ятамару, который в конце ХХ века подсчитал, что человечество погубит себя в ближайшие 200 лет.
Должно быть очевидным, что в свою ноосферу, как будущую обитель знания, Вернадский не мог допустить техносферу, где знания выступают против сознания, и самым активным протестантом здесь заявляется Homo sapiens faber – хозяин ноосферы, по Вернадскому. Степень отпора Вернадского можно определить, если сравнить новаторские пропорции знания Вернадского с тем пониманием биосферы, какое наличествует в казённой геологии и какое приспособлено к требованиям современной, порождающей экологический катаклизм, техносферы. Достаточно полно это последнее дано в рефлексии В.И.Николина и М.С.Матлака: «Современная область биосферы включает верхнюю часть литосферы, гидросферы и нижние слои атмосферы. Здесь осуществляется круговорот веществ и превращение энергии, вызванное каким-либо внешним вмешательством, вызывает ответную реакцию экосистемы, которая либо перестраивается, приспособляясь к изменившимся условиям, либо погибает. Во втором случае возникшая ситуация характеризуется как экологическая опасность или даже как экологический кризис» (1987, с.10; выделено мною – Г.Г.).
Это означает, что внутреннее содержание техносферы, выделенной академиком А.Е.Ферсманом в соответствии с онаученными духовными установками Вернадского, не сообразуется с качественной сущностью современной техносферы, а, следовательно, необходимо считаться с двумя функциональными типами техносферы: реальной техносферой, действующей ныне в биосфере как инструмент НТР, и некоей виртуальной техносферой, предназначаемой для будущей ноосферы. Вопрос о виртуальной техносферы является основным вопросом в учении о ноосфере Земли и он стоит как чисто онтологическая проблема, ибо теоретически и гносеологически он блестяще разрешён академиками В.И.Вернадским и А.Е.Ферсманом, из новаторских поползновений которых выкристаллизовался основной динамический принцип ноосферы – человек как геологическая сила. Расшифровывается это таким образом, что Homo sapiens faber – отец-основатель ноосферы – осуществляет свою faber-миссию непосредственно в природной геологической обстановке, руководствуясь не техническими законами, а исключительно законом живой жизни, то есть, своими собственными потребностями, и таким способом человек заявляет о себе как геологической величине. Следовательно, виртуальная техносфера несёт в себе в свёрнутом виде принцип человека как геологической силы. На этой умозрительной ноте обрывается учение о ноосфере и завершается творческая деятельность выдающихся русских учёных-натуралистов – В.И.Вернадского и А.Е.Ферсмана, которые скончались в один год (1945 год).
Итак, основной вопрос ноосферы спонтанно раскрывается в синтез человека и природы. При этом априорно ясно, что такой синтез должен иметь особую внутреннюю консистенцию, качественно отличную от промышленного взаимодействия общества и природы, каковое зиждется на противоборстве человека с природой, ведомого человеком во имя своего господства и с целью покорения природы. Именно такую синтетическую консистенцию представил академик Б.Б.Полынов в лице своей теории ландшафтов и, следовательно, основной вопрос ноосферы теоретически был решён и дан Полыновым через посредство особого атрибута – так называемого геохимического ландшафта. Однако учение о ландшафтах Б.Б.Полынова осталось незавершённым, а его идеи и замыслы не получили ни продолжения, ни понимания (прежде всего, понятие о геохимическом ландшафте), ни, тем более, развития. Академик Борис Борисович Полынов (1877-1952 г.г.) в 30-е годы подвергался тюремному заключению и научной дискриминации и также принадлежит к когорте загубленных гениев России.
Отождествление ноосферы с реальной техносферой относится к чисто научным заблуждениям и объясняется отсталым научным мировоззрением эмпирической геологии. Но даже в этом заблуждении биосфера, как объективная реальность, остаётся, – исчезают Вернадский и Ферсман. Но творение Вернадского подвергается деформации и искажению иного порядка, при котором исчезают и ноосфера, и Вернадский: речь идёт об отождествлении ноосферы и коммунизма как осознанном политическом действии. В условиях, когда европейская интеллектуальная корпорация после грандиозных катаклизмов ХХ века прониклась тревогой за общественное состояние человека и явился жгучий интерес к футурологическим предсказаниям типа ноосферы как будущей сферы разума, делом чести социального института стало выставление своей фундаментальной догмы о коммунизме в виде светлого будущего человечества в требуемом спасительном ракурсе и привлечение такого авторитета, как Вернадский, в качестве научного обоснования. Таким образом, воочию поставлена чёткая политическая цель и потому практически весь аналитический запал соответствующей направленности был сосредоточен почти исключительно на ноосферном разделе учения Вернадского. Отождествление ноосферы и коммунизма в той или иной форме, по существу, стало сквозным рефреном подавляющего числа комментариев трудов В.И.Вернадского.
В.П.Казначеев говорит об учении Вернадского о ноосфере: «Это учение следует рассматривать как гениальное естественно-научное обобщение закономерностей космопланетарной эволюции планеты Земли». Не совсем понятна суть «космопланетарной эволюции», но совершенно прозрачна ложность сделанного из этого соображения заключения о том, что с воззрением о ноосфере «...у учёного органически связаны его борьба против идеалистических философских течений, против субъективистских явлений в истории естествознания». Если бы не поразительный, но обязательный, догматизм деятелей социального института, то сей автор должен бы знать, что главные конструкты науки Вернадского – понятия о Homo sapiens faber и о ноосфере как сфере научной мысли – есть самые идеалистические образования в естествознании и этим обусловлен новаторский флёр всех ноуменальных сказаний Вернадского, а также должен бы видеть открыто демонстрируемую Вернадским принадлежность к наиболее идеалистическому лагерю в русской философии – русскому духовному воззрению. Казначеев продолжает: «При этом очень важно помнить, что в своих общенаучных обобщениях В.И.Вернадский даёт конкретно-научное образование закономерного характера преобразования биосферы Земли в ноосферу. Последняя понимается как состояние планеты, которое осуществляется по мере утверждения социалистической системы в глобальном масштабе» (1989, с.с.12,15,22,). Здесь используется логический приём, типичный для институциональных толкователей Вернадского: при истинных посылках (у Казначеева – суждение о закономерном характере перевода биосферы в ноосферу) следует ложное умозаключение (у Казначеева – суждение о «социалистической общественной системе» как моменте ноосферы). Намеренно ошибочное умозаключение в логике называется софизмом и софистикой пронизана вся силлогистика уравнивания ноосферы с коммунизмом. По отношению же к творчеству Вернадского она совокупно есть не менее, чем non sens (нелепость), ибо нелепо инкриминировать коммунистические побуждения учёному, у которого неприязнь к социалистическому идеалу выражена на уровне отвращения, а тезис «все социалисты – враги свободы» поставлен едва ли не научным credo.
Несколько иная софистская схема для процедуры отождествления ноосферы с коммунизмом представлена Ю.В.Олейниковым, который помещает ложный тезис в посылочную часть своего суждения. Первая посылка последнего гласит: «В.И.Вернадский же, исследуя с естественнонаучных позиций проблему влияния человека на природную среду, сделал вывод о необходимости коммунистических социальных преобразований», а вторая посылка более широкого профиля излагает, что «Именно с социализмом, открывающим возможности для планомерного, целенаправленного развития науки и техники и максимального использования их в интересах народных масс, связывается теперь сознательное стремление к построению ноосферы». На этой основе конструируется общий вывод с претензией на универсальный императив: «В этом смысле становление ноосферы и коммунизма есть единовременный естественноисторический процесс, который имеет одинаковую социальную направленность» (1987, с.с.118,116,124).
Но большинство аналитиков не считают нужным для данной процедуры прибегать к каким-либо логическим выведениям, а пользуются декларативными извещениями, типа: «ноосфера выступает в качестве естественной основы коммунизма, а коммунизм – в качестве социального воплощения ноосферы» (Ю.М.Манин,1979, с.133) или «Необходимая предпосылка ноогенеза – коммунистическое преобразование общества» (М.М.Камшилов,1979, с.232). Политизация ноосферы порой достигает неконтролируемых размеров, как это позволил себе академик А.Л.Яншин: «Ноосфера является результатом слившихся в единый поток двух величайших процессов современности: в области научной мысли, с одной стороны, и социальных отношений – с другой. Поэтому создание ноосферы возможно лишь как следствие прочного союза тех сил, которые являются основой этих процессов, т.е. союза науки и трудящихся. Сейчас мы видим, что в странах социалистического содружества такой прочный союз уже существует, и всё более ясные следы этого союза мы наблюдаем в жизни большинства развивающихся стран» (1988, с.501). Демагогичность данной декларации, нашедшей достойную оценку в факте коммунистического крушения в России, может быть достаточно полезной, если к нему подойти как к реальному опыту и историческому уроку, то есть, воспользоваться методологическим приёмом, культивируемым В.И.Вернадским в истории науки.
Стремление деформировать воззрения В.И.Вернадского, предпринимаемые со стороны науки – социального института, включает в себя и попытки фальсифицировать учение Вернадского, то есть стремление подвести под это учение нечто ему обратное, осуществляемое в рамках того же социального института. Такая попытка в развёрнутом виде представлена в последнее время авторитетным знатоком проблемы ноосферы в советской науке Н.Н.Моисеевым. Этот автор начинает с того, что «Основное содержание учения о ноосфере, часто называемое биосферно-ноосферной концепцией Вернадского, трактуется как переход от биосферы к ноосфере, который должен неизбежно произойти. Более того, в ряде работ говорится о том, что такой переход уже давно начал происходить – с того времени, как человек стал всё более активно вмешиваться в процессы, протекающие в окружающей среде. Мне кажется, что такая трактовка учения о ноосфере не только упрощена, но и искажает его глубинный смысл» (1989, с.99). А «глубинный смысл» учения о ноосфере, по Н.Н.Моисееву, состоит в том, что «...утверждение о неизбежности перехода биосферы в ноосферу мне представляется неправомочным: он не может произойти автоматически, человечество должно оказаться способным его осуществить» (1989, с.100). Но уже сама преамбула новой трактовки безапелляционно устраняет В.И.Вернадского от соучастия: «Благодаря стохастичности (изменчивости), изначально присущей нашему миру, предсказать более или менее точно особенности нового состояния невозможно, – невозможно в принципе! Будет ли место для человека в этой новой биосфере? Ответа пока нет» (1989, с.98). Столь решительное отрицание предсказательного способа мышления полностью обезоруживает Вернадского как учёного, а сомнения в гуманистической перспективе человека повергает Вернадского в нокаут как философа. Почему-то синонимируя стохастичность не со случайностью, а с изменчивостью, на базе которой отвергается предсказательный подход, Моисеев столь же решительно начинает предсказывать «особенности нового состояния»: о том, что переход биосферы в ноосферу осуществляется не в силу естественных причин, а под воздействию сознательной воли человека, опирающегося на так называемый экологический императив – «совокупности ограничений и запретов, выполнение которых необходимо для дальнейшего прогресса человека, развития биосферы, их совместной эволюции» (1989, с.100); о том, что появление ноосферы произойдёт не эволюционно-неизбежным историческим путём, а благодаря осознанному поведению людей, руководимых Разумом: «Согласно биосферно-ноосферной концепции Вернадского, процессы развития природы и общества должны стать направляемыми Разумом» (1989, с.112).
На точке зрения Н.Н.Моисеева можно было бы не задерживаться, ибо в принципе она трактует ту же излюбленную тему «сверхбиологического» человека, который призван господствовать и властвовать в природе, если бы автор не пошёл дальше своих единомышленников и не вскрыл самую роковую черту этого понимания. Последовательность Моисеева заключена в том, что он делает совершенно логичный вывод из всей совокупности воззрения о «сверхбиологическом» человеке: «Разум на определённом этапе развития планеты может стать основным фактором её развития и определить наступление эпохи ноосферы» (1989, с.106; выделено мною – Г.Г.) Таким образом, Разум, в сентенции Моисеева полностью уподобляясь известному Абсолютному Духу, несёт свою миссию «основного фактора» ноосферы вне человека, чем определяется «сверхбиологическое» состояние. И более того, Разум у Моисеева перерастает рамки даже Абсолютного Духа: «Он должен быть способен расширять своё воздействие на окружающую среду и перестраивать своего носителя – человека» (1989, с.118). Отчленённый от человека, а потому противопоставленный ему, Разум в новой трактовке ноосферы обладает единственной перспективой – быть божеством, ибо воздействуя на окружающую среду и перестраивая человека, Разум приобретает монопольные черты надреального («сверхбиологического») существа.
4. В.И.Вернадский о геологическом континууме
Со времени эллинских мудрецов утвердилось невысказанное правило, что любая наука может претендовать на статус совершенного и законченного знания, если она предоставляет новый взгляд на мир и принимает участие в научной картине мира. Греки первыми стали организовывать научное знание, конструируя особую естественную совокупность непрерывно связанных явлений, находящихся под протекторатом научного знания и сознания, или континуум, который больше известен под названием научной картины мира. Этот космологический подход древние греки воплотили в перипатетическую картину мира Клавдия Птолемея, осуществив ослепительный прорыв человеческого духа и создав вечный мавзолей доблести античного ума. Научные потрясения, перевороты, реформации (вульгарно называемые научными революциями) приобретают статус эпохальных только в случае кардинального изменения научной картины мира и соответственно внутренней структуры научного континуума. Вернадский, сообразно своему урождённому дарованию лидера науки, создавал новую форму научной совокупности знаний в биосфере, сочетающую в себе геологическую и биологическую дисциплины. Vis activa (побуждающая сила) для Вернадского явилось то обстоятельство, что его наука НЕ коррелируется ни с академической геологией, ни с традиционной биологией, и Вернадский, стало быть, создал научный континуум для своей науки. А поскольку последняя опирается на основополагающий тезис о человеке как геологической силе, то учёный сотворял специфический геологический континуум. Соответственно этому творец проводит рефлексию фундаментальных атрибутов континиуума – время и пространство, доказывая наличие в реальной геологической природе не общепризнанных констант физической картины мира, а самобытного геологического времени и специфического геологического пространства, за что не брался ни один теоретик естествознания ни до, ни после Вернадского.
Говоря о пульсирующем характере изменений природного состояния, эмпирически известном в геологии, и акцентируя внимание на необратимости эволюционного процесса, также эмпирически зафиксировано законом Долло в биологии, Вернадский прозревает в этом незнаемый ракурс и заключает: «Можно видеть, что она (необратимость – Г.Г.) связана с особыми свойствами пространства, занятого телом живых организмов, с особой его геометрической структурой, как говорит П.Кюри, с особым состоянием пространства» И факты, известные эмпирически, но не объяснённые теоретически, он кладёт в доказательную базу своего умозаключения: «Почвы и реки девона, например, иные, чем почвы третичного времени и нашей эпохи. Это область новых явлений, едва учитываемых научной мыслью» (1977, с.с.21,18). Суждения Вернадского о геологическом континууме могут служить хрестоматийным образцом синтеза научного и философского мышления, того, уже не разъединимого постижения, какое в теории всегда знаменует ослепительный взлёт человеческой мысли. Но чем более ослепляющим кажется пожар знаний, разожжённый одиноким творцом, тем более мощные средства тушения обрушиваются на него, – эта закономерность, увы, также сказалась на великом русском натуралисте.
Уже в 1938 году Вернадскому было известно, что «Мы переживаем сейчас в науке чрезвычайно важную эпоху её развития. Впервые объектом исследования является время, долгие века находившееся вне её кругозора. Это обстоятельство характеризует науку нашего времени и отличает её от науки Х1Х столетия. Сейчас становится ясным, что время есть чрезвычайно сложное проявление реальности, и содержание этого понятия чрезвычайно различно... Представление Минковского и его предшественников о времени, как о четвёртом измерении пространства, есть математическое отвлечение, логически не имеющее почвы в научной реальности, фикция, не отвечающая реальному содержанию науки, её представлению о времени. В геометрии, конечно, время может быть выражено вектором. Но явно такое его выражение совсем не охватывает всех его свойств в природных явлениях, изучаемых натуралистом, и ничего ему реального в смысле знаний не даёт. Оно ему не нужно. ...удобно отличать реальное пространство природы – в данном случае биосферы – от геометрического пространства, как пространство физическое, как это, кажется, предложил впервые Гельмгольц. Точно также и время натуралиста не есть геометрическое время Минковского и не время механики, и теоретической физики, химии, Галилея или Ньютона» (1992,с.259-260).Из этого умозрения следует следующий мандат: геологическое время – это не физическое время Эйнштейна, а особое «реальное время натуралиста», и геологическое пространство – это не физическое пространство Минковского, а особенное «реальное пространство натуралиста», которые в качестве опорных осей формируют самостоятельную систему координат – геологический континуум, объективно и когнитивно несовместимую с римановым физическим континиуумом.
В научных текстах Вернадского отсутствует данный мандат в авторском изложении, ибо на этом пункте прервалась постигающая деятельность великого учёного. Однако же оставшееся наследие учёного предоставило достаточно, чтобы без особого напряжения вывести замысленный, но не завершённый, когнитивный кодекс натуралиста в облике геологического континуума, и прийти к выводу об уникальности духовного подвига академика В.И.Вернадского. Возможно, неоконченность и незавершённость величественной былины Вернадского не следует считать познавательным недостатком, а лучше склониться к мудрости библейской истины, что есть время разбрасывать камни и есть время собирать камни. Может быть, время Вернадского есть время разбрасывать камни идей и мыслей, намёков и предположений, невысказанных истин и скрытых смыслов, а наше время есть время собирания разбросанных гением камней, попытке чего и посвящается следующее «Послесловие».
Послесловие
«У меня нет никаких сомнений относительно выдвигаемых мною доктрин; все мои сомнения относятся только к стилю и к расположению материала; больше всего я боюсь, что, может быть мне не удалось ясно показать, каковы те взгляды, которые я хотел бы отдать на суд беспристрастного исследования»
Давид Рикардо
При необозримом богатстве научного наследия академика В.И.Вернадского как-то в стороне остаётся момент, какой по своей познавательной ёмкости вполне претендует на роль основополагающей характеристики творческого портрета Вернадского. Вернадский не только учёный, то есть, творец научных ценностей, и не столько натуралист, то бишь исследователь и первооткрыватель тайн природы, а именно мыслитель в ранге мудролюбия, то есть философ. По творческому сочленению научных и философских знаний Вернадский не знает себе равных не только в естествознании, но и в научной сфере в целом. Вернадский был первый, кто во всеуслышание заявил о подобной методологии, и единственный, кто достиг на этом поприще блистательных успехов. Кровная и неразрывная связь сочинений Вернадского с идеалистической русской духовной философией, хоть не декларируется, но взыскуется учёным постоянно, – Вернадский приобщён к русскому духовному вещанию в такой степени, в какой отстранён от системы воинствующего материализма. А между тем Вернадский, как творец самой обширной теории в естествознании и как деятель самой материалистической из всех наук, не может не быть материалистом, и здесь не должно видеть парадокса. Вернадский, по существующей в философии градации, является уникальным творцом, совместившим в себе одновременно черты идеалиста и материалиста (тем самым доказывая несуразность и непотребность данной градации), и как материалист он примыкает не к ленинскому диалектическому материализму, чей догматизм отвращает учёного, а многочисленные и настойчивые попытки по обращению Вернадского закончились всемерным провалом, а к иной материалистической системе, бытующей в русской философии в конце Х1Х – начале ХХ веков и которую Н.А.Бердяев забыл приобщить к русскому философскому ренессансу, – материалистической системе Г.В.Плеханова
Следовательно, будучи идеалистом, Вернадский кровно связан с русской духовной философией, но как материалист, он раскрывается в материалистическую систему Г.В.Плеханова – великое достижение русского духа, входящее в состав русской духовной доктрины. Великий философ и крупный общественный деятель Г.В.Плеханов (1856-1918 г.г.) образует весомое звено в цепи загубленных гениев России и социальный институт изъял из системы Плеханова все внутренности, оставив за этим философом только роль, в действительности совершенно малосущественную, талантливого распространителя марксизма в России. Плеханов явился в истории русской философии первооткрывателем общественного феномена, который он назвал «общественной психологией» или «общественным мнением», и в противовес отдельным догадкам, заявляющим о себе ещё в античное время, а в известной мере в противоположность известному «Общественному договору» Ж.-Ж.Руссо, выступил зачинателем учения об общественном мнении. Как раз этого, а также положений о географическом материализме, социальный институт не может простить Г.В.Плеханову, ибо они не подпадают под догматизм воинствующего материализма, да и в целом Плеханов был стойким идеологическим противником В.И.Ульянова-Ленина и не признал Октябрьский переворот.
Однако, если парадокса не существует в том, что материалист Вернадский, отвергнув ленинскую схему воинствующего материализма, стал близким к философскому материализму Плеханова, то парадокс наглядно присутствует в том, что последний никак не отозвался на это обстоятельство, а точнее сказать: авторы «спороднённых» систем нигде и никогда не пересекались, не ссылались и не вспоминали друг о друге. Нелепо думать, что оба творца, пребывая как современники в одной стране и обладая оба феноменальной эрудицией и широчайшим кругозором, ничего не знали друг о друге. Стало быть, наличествовал некий веский и объективный повод для разобщения и он обнаруживается достаточно просто: признание социалистического идеала Плехановым и отрицание социалистического идеала Вернадским. При этом требуется знать, что в конце Х1Х – начале ХХ веков общественная жизнь России была предельно наэлектризована политикой и подобное разночтение именно в политической плоскости приобретало характер принципиального расхождения, а потому крупный политик своего времени Г.В.Плеханов (политика была роковой страстью великого мыслителя) не обращал внимания на деятеля науки В.И.Вернадского, равно, как и наоборот.
А между тем при несколько углублённой рефлексии оказывается, что социалистический тезис, употребляемый в норме идеала, именно в этом качестве не обладает требуемыми критериями и относится скорее к разряду лжеидеалов. На более глубоких уровнях у обеих проницаний бытует не просто нечто однотипное, а одно и то же плодоносное ядро, которое и называется этими авторами одинаково – свободный человек. Имея в виду свободного человека, Плеханов рассуждает о роли личности в истории и преподносит общественное мнение как степень зрелости свободного человека, а у Вернадского свобода человека выступает необходимейшим условием научной мысли. Особенность тут заключена в том, что и Плеханов, и Вернадский НЕ доказывают необходимость или наличие свободного человека, а берут эту константу как данность, как действующую преамбулу, ибо представление о свободе и свободной личности обладает в русской духовной доктрине специфически русской нормативной формой. Русская духовная школа несёт в себе философию свободы как диагностическое свойство и выставляет необычайно звучного глашатая – Н.А.Бердяева, которого называют «философом свободы» (из многих трудов и учебников этого автора достаточно назвать некоторые с примечательными титулами – «Философия свободного духа», «О рабстве и свободе человека», «Философия свободы»). Только один факт использования свободного человека в качестве действующего персонажа в ноуменальных упражнениях делает Плеханова и Вернадского членами одной масонской ложи – русского духовного корпуса, а эта спороднённость по мощи на порядок превосходит любые политические расхождения.
Итак, Плеханов обосновывает принципиально новое для материалистической философии положение: через общественное мнение – принадлежность свободного человека – реализуется роль личности в истории на современном этапе человеческой цивилизации, и этой концептуальной базе основывает учение об общественном мнении. Но, аналогично Вернадскому, его логия не подходит под номенклатурные признаки учения как такового, – скорее всего, это следует называть апорией Плеханова, ибо в порядке постановки вопроса философ сформулировал только противоречивые составляющие особого общественного конструкта. Плеханов утверждает: «1) Общественное мнение управляет миром; оно определяет взаимоотношение членов общества; оно создаёт социальную среду. 2) Человек – продукт социальной среды, его мнения определяются особенностями этой среды». Последующие уточнения основной мысли приводят к следующему силлогизму: «Для диалектических материалистов мнение людей, конечно, управляет миром...Но это не противоречит тому, что «общественное мнение» имеет свои корни в социальной среде и в конечном счёте в экономических отношениях; это не противоречит тому, что всякое данное «общественное мнение» начинает стареть, как только начинает стареть вызывающий его способ производства. Экономика формирует «общественное мнение», которое правит миром». И, наконец, ещё одно суждение: «Чтобы понять историю научной мысли или историю искусства в данной стране, недостаточно знать её экономию. Надо от экономии уметь перейти к общественной психологии, без внимательного изучения и понимания которой невозможно материалистическое объяснение истории идеологий» (1956,т.11, с.с.134,178,247). Итак, с одной стороны, – общественное мнение, которое «управляет миром», а следовательно, и экономикой; с другой стороны – экономика, формирующая общественное мнение, и, значит, влияющая на мир, и, наконец, с третьей стороны – некое взаимодействие между экономикой и общественной психологией, – такова материалистическая апория Плеханова.
Поставив свободного человека производителем научной мысли, Вернадский со своей стороны также наталкивается на трудно разрешимый казус (апорию). Учёный обнаруживает эмпирическую закономерность, что научно обогащённые личности появляются в истории науки редко и хаотично, то есть, совсем не показательны для людского сообщества: «Ибо мы знаем, что такие личности в общей массе человечества всегда редкое явление, не всегда имеющее место. Надо ждать иногда века, чтобы после ухода из жизни вновь появились люди, способные уловить нить, оставленную ушедшими... Иногда надо долго ждать, чтобы вновь появились равные им умы или равные им таланты; иногда они не появляются» (1988, с.с.216,217). Следовательно, люди, обладающие «духовной энергией», редки, случайны и не характерны для человечества, что видимо противоречит априорному постулату о постоянной и неиссякаемой духовной активности человека, и не соотносится с доктриной о научной мысли как планетарном явлении, действующего со стихийной неизбежностью. Своё противоречие Вернадский обозначает чисто натуралистически: «Мы не знаем пока, почему, как и отчего происходит такое нарождение талантливых людей, орудий научной мысли, и их скопление в близких поколениях, отсутствие их в других» (1988, с.217). Итак, содержание научной мысли в понимании Вернадского составляет ключевое смысловое затруднение ноосферного учения, или, другими словами, идеалистическую апорию Вернадского.
Таким образом, творческий эффект сочетания двух систем зависит от того, будут ли данные апории суммироваться в одну общую либо каждая из них станет решением или средством для решения другой. Важно, что решения проблем, скрытых в потенциале каждой из апорий, нельзя найти в авторских первоисточниках, ибо обе системы – Плеханова и Вернадского – обрываются как раз на данных моментах, но именно на этом этапе, на стадии постановки задачи, между этими системами наличествует полярное разногласие, какое и не позволило сблизиться, несомненно, самым ярким деятелям русского духовного общества, разрушенного большевистским режимом. Синтез апории Плеханова и апории Вернадского является главной задачей, оставленной в наследство гениальными русскими мыслителями.
Итак, первым шагом на пути этого синтеза является осмысление общественного мнения, как общественного параметра, в условиях ноосферы. По утверждению Вернадского: «Биосфера ХХ столетия превращается в ноосферу, создаваемую прежде всего ростом науки, научного понимания и основанного на ней социального труда человечества» (1975,кн.2,с.31). В соответствие с утверждениями Плеханова это означает, что ноосфера формируется на базе превращения научной мысли в общественное мнение, а научный труд обретает характер социального явления. Как элемент общественного мнения, свободный человек выступает с претензией на ведущую динамическую роль в ноосфере и в таком качестве научная мысль кажется способной преобразовать геобиологическую совокупность биосферы в некие «начальные» структуры ноосферы. По сути дела и воочию любая оформленная научная мысль, каждая онаученная идея несёт в себе зачатки «элементарной» почки ноосферы, а главным механизмом преобразования биосферы в ноосферу Вернадский называет «научный аппарат». Однако рефлексия Плеханова отвергает столь гладкий ход процесса с такими радужными перспективами. Ни научная мысль, ни научный аппарат, по Плеханову, не могут единолично олицетворять общественное мнение в полном спектре и широкого общественного круга, поскольку в данных атрибутах выступает общественное мнение узкой, в общественном масштабе, группы людей, а именно профессионального научного слоя, что является в известной мере иной проекцией социального института.
Уравнивание общественного мнения с ноосферой, где эволюирующей ячейкой выступает научная мысль, с этих позиций неизбежно приводит институт общественного мнения в состояние, где приоритетным будет научное мнение, то есть, форма специализированного сознания, адекват классового сознания. Ещё А.И.Герцен предупреждал, что «Республика учёных – худшая республика из всех когда-либо бывших, не исключая Парагвайской во время управления ею учёным доктором Франсиа» (1948, с.60). Плеханов решительно выступал против господства в общественном мнении каких-либо особых форм сознания, а особенно кастовых и групповых, за что подвёргся обструкции со стороны советской аналитики. А сам Вернадский блестяще доказал ведущую роль отдельной личности в научном познании, а отнюдь не корпораций, гильдий или академий учёных.
Следовательно, приобщение доктрины ноосферы как сферы научного мандата, по Вернадскому, к институту общественного мнения в истолковании Плеханова привело обе системы не к схождению, а к расхождению по, казалось, существенным концептуальным моментам. Но, как и предыдущее политическое, это расхождение оказывается на деле видимым и формально поверхностным. Расхожее понимание ноосферы как сферы разума или научной мысли не пригодно для плехановского воззрения в силу того, что предикат «разум» не может быть общественным мнением из-за своего своеобъемлющего контекста, а предикат «научная мысль» не в состоянии обеспечить достаточную полноту общественного мнения из-за своего узкопрофессионального аспекта. Другими словами, русский философ Плеханов по когнитивному содержанию своей логии органически не приемлет западную концепцию ноосферы, которую выражали Э. Ле Руа и П. де Шарден и у которой учение Вернадского, также будучи содержательно несовместимым с европейской схемой, позаимствовало только термин и дефинитивное определение ноосферы.
Присматриваясь к сочинениям Вернадского с такой точки зрения, можно без труда увидеть, что смысловое значение термина «научная мысль» сплошь и рядом выходит в текстах Вернадского за рамки тривиального содержания научной мысли как таковой и под этим термином у русского учёного скрыто нечто иное, превосходящее значение научной мысли как единозначного источника знаний, поставленного во главу угла у Э. Ле Руа. К примеру, говоря о признаках ноосферного состояния в современной биосфере, Вернадский отмечает: «...надо выдвинуть влияние ещё одной черты нового времени – распространение единой культуры, или во всяком случае доступность единой культуры для всех стран и для всех народов, для всего человечества... Нельзя не отметить, что и здесь развитие науки является одним из главнейших факторов, если даже не самым главным фактором, обусловливающим единство человеческой культуры. Ибо научное знание есть единственная форма духовной культуры для всего человечества...» (1989, с.162; выделено мною – Г.Г.) Итак, вполне очевидно, что, говоря о ноосфере как сфере научной мысли, Вернадский предполагает на самом деле ноосферу как сферу культуры, а в самой научной мысли функцию источника культуры определяет важнейшей и первейшей перед функцией источника знаний. Таким образом, русское понимание ноосферы, выведенное независимо друг от друга Г.В.Плехановым и В.И.Вернадским, не адекватно первоисточнику Э. Ле Руа.
Понятно, что, взятая в чисто духовной ипостаси, культура относится к более высокому уровню и другому рангу духовных сущностей, чем научное сознание, которое она включает в себя как свою составную часть. Это положение, затуманенное в суждениях Вернадского с терминологической стороны, настолько ясно по смысловому содержанию, что возможно вывести своеобразное авторское определение культуры, лежащее в основе ноосферной вариации культуры: культура – это природа (биосфера) в человеке. Этим фиксируется факт наличия оригинального качества культуры, свойственной ноосфере, когда она понимается не столько сферой научной мысли, сколько сферой культуры. Мыслится, что рефлексия ноосферной модификации культуры принадлежит будущим прелестям аналитических упражнений. Здесь же есть место только для эмпирической констатации признаков ноосферной культуры и для устранения с когнитивной помощью этой последней апорий Плеханова и Вернадского, которые до настоящего времени существуют как самозначимые независимые атрибуты.
Однако свободный человек, став главным действующим лицом в системах Плеханова и Вернадского, уже не согласен мириться со своим раздельным существованием в автономно независимых областях, – и в этом сказывается отнюдь не субъективная воля какого-либо творца, а вполне объективные, если можно так выразиться, потребности русского духовного осязания индивидуальной личности. Культ единичной особи, – сугубо русская идея, – приняв форму свободного человека, уже не может быть отвлечённым индексом теоретического умозрения, имея перед собой такие необозримые пространства жизнедеятельности, как общественное мнение Плеханова и ноосферную перспективу Вернадского. Он неотвратимо ощущал в себе силу и настоятельную потребность соединения этих пространств в единое поле своей объективации, понукаемый к тому пафосом faber. Следовательно, творческий синтез апорий Плеханова и Вернадского спонтанно выдвигается как объективная основополагающая задача теоретизирования ноосферы в новом определении сферы культуры.
Решением идеалистической апории Вернадского становится некая сентенция, какую можно вывести в качестве непосредственного следствия из того понимания культуры («культура есть природа в человеке»), которое великий натуралист интуитивно вкладывал в термин «научная мысль» во всех своих инновациях, и это следствие гласит: в ноосфере культура слагает форму организованности (или в обобщённом виде – форму государственности). В свете этого суждения вспышки и прорывы неординарной научной энергии, которые осуществляются в истории науки спорадически и хаотично и которым Вернадский не мог подыскать рационального объяснения, всегда есть шедевры культуры и пропедевтически представляют собой первофеномены высшего ноосферного состояния духа, а на фоне засилия настоящего и прошлого они суть проблески будущего. Но как только эти проблески теряют аромат будущего свершения, они лишаются ноосферного статуса стимула и маяка, погружаясь в общий фон для последующих проявлений, а как шедевры культуры они остаются в вечности. Хаотичный и беспорядочный характер их появления необходимо закономерен, ибо, как правило, они рождаются не рациональным следованием мысли, а вдохновенными извержениями духа, и по этой причине научная мысль в биосфере неидентична научной мысли в ноосфере, иначе ноосфера не была бы духовно отличима от биосферы и она не могла бы представлять собой высшую ступень последней.
Чисто умозрительное представление даёт необычайно сложное переплетение в ноосфере противоположных тенденций: организованности и рациональной поступательности, с одной стороны, и вдохновенных интрузий и новообразований, – с другой стороны. Только квазиоткровенный способ мышления Вернадского мог справиться с такой сложностью. Не вдаваясь в неясные для него детали, Вернадский описывает этот умозрительно видимый процесс, упирая на созидательный (faber) характер общей целевой установки: «Научная работа этих эпох имеет яркий созидательный, а не разрушительный характер. Строится и созидается новое; оно для своего созидания часто использует, перерабатывая до конца, старое. Обычно выясняется, неожиданно для современников, что в старом давно уже таились и подготовлялись элементы нового. Часто сразу и внезапно это старое появляется в новом облике, старое сразу освещается... Это есть образ созидания, но не разрушения, образ невидного нам раньше, но явно закономерно шедшего процесса, ожидавшего для своего выявления своего завершения. Такой ход научного сознания наблюдается всегда, на всём протяжении истории мысли. Он лишь более интенсивен и охватывает большую область в периоде переломов. Всегда для него характерно созидание нового и сохранение ранее достигнутого» (1988, с.215-216).Итак, Вернадский мыслит науку культурой, ибо культура всегда была демоном созидания, культом faber, а культуры разрушения не существует. Учёный также выводит конструктивный мотив, по которому организовывается культура, – «созидание нового и сохранение ранее достигнутого», – что подразумевает форму государственности в ноосферном обществе.
Ещё более сложные ноуменальные катавасии отмечаются в материалистической апории Плеханова, которая возникла на базе неопределённости и противоречивости отношений общественного мнения и экономики. По сути дела, проблема тут возникла в силу того, что Плеханов в параметре «экономика» наряду с общезнаемым и неопровергаемым её значением выявляет некий нетривиальный контекст. Общезнаемое значение «экономики» составлено так называемыми политэкономическими учениями и в грандиозном виде представлено теорией Карла Маркса.. Исторически непреходящая заслуга марксизма таится в том, что К.Маркс с огромной ноуменальной силой доказал экономическую природу бытия современного человечества. Ключевой и опорный тезис экономического бытия человечества гласит: экономика – это природа для человека. Самый блестящий апологет и соавтор марксизма Фридрих Энгельс разъяснил: «Условия жизни, окружающие людей и до сих пор над ними господствовавшие, теперь подпадают под власть и контроль людей, которые впервые становятся действительными и сознательными повелителями природы, потому что они становятся господами своей обобществлённой жизни. Законы их собственных действий, противостоявшие людям до сих пор как чуждые, господствующие над ними законы природы, будут подчинены их господству» (1948, с.267; выделено мною – Г.Г.).
Насилие человека в природе, предусматриваемое марксистской доктриной и экономическим тезисом человечества, в данном отношении не может не ущемлять свободу человеческой личности, особенно как производителя общественного мнения по Плеханову. Всяческие насильственные императивы прежде всего идут во вред самой личности, – если это уложение исходит из общетеоретических духовных предписаний, то современная экологическая катастрофа свидетельствует об этом со всей наглядностью эмпирической очевидности. Марксистская установка на господство в природе воочию олицетворяется в реальной техносфере и прямым курсом приводит к глобальному экологическому бедствию человечества. Понятно, что Вернадский, сооружающий ноосферное сообщество под созидательным знаменем faber, не может допустить сюда человека с задатками хищника.
У Плеханова нет прямых отрицаний категоричности экономической установки на господство в природе, но в его рассуждениях на этот счёт явственно звучат немарксистские рулады. Оригинальное учение Плеханова, называемое «географическим материализмом», насквозь пронизано нетрадиционными нотами, из которых возможно составить опосредование, являющееся по смыслу антитезисом марксистскому потребительскому тезису о человеке – повелителе природы. Новаторский плехановский модус гласит: экономика – это человек в природе. В расшифрованном виде это означает, что человек в природе, будучи свободным, обладает правом выбора и может склониться не только к общественно действующему экономическому принципу, но и к целевой установке, противной стратегии покорения природы. Хотя у Плеханова нет силлогически выраженного предпочтения, но явная симпатия к последнему отчётливо ощущается как индивидуальная позиция. Ранее подобное предпочтение в воззрении Вернадского было условно определено как виртуальная техносфера и в этом проявилась прочная точка соприкосновения двух апорий, общим основанием для которой стала стойкое неприятие деструктивизма традиционной политэкономии или реальной техносферы. Именно реальная техносфера осуществляет свою общественную функцию через диктат над общественным мнением, культивируя свою первичность и исключая решающее влияние общественного мнения, а тем более, взаимодействия между общественным мнением и экономикой, что ожидается Плехановым.
Ожидание Плеханова сместилось, таким образом, в сектор виртуальной техносферы Вернадского и отсюда вытекает идеологически связующая спороднённость главных уложений двух систем: у Вернадского – культура – это природа в человеке, у Плеханова – экономика – это человек в природе. Следовательно, апории Плеханова и Вернадского сливаются в одном знаменателе – культуре и именно культура становится важнейшим, если не единственным, динамическим рычагом в институте общественного мнения. Со своей стороны общественное мнение даёт новый выход культуре на общественную арену: культура всецело охватывает процесс общественного мнения в его целокупности, будучи определителем и одновременно определяемым общественного мнения, а также продуктом взаимодействия. Разрешение материалистической апории Плеханова, равно как и в случае с идеалистической апорией Вернадского, приводит к появлению новой сугубо ноосферной максимы: ноосфера есть общество, где культура выступает производительной силой.
Итак, в недрах русского континуума за счёт горения и бурления исключительно русского духа предъявлено представление, неизвестное в академической культурологии, декорированной именами, теориями и традициями, – ноосферная разновидность культуры, которой презентуется ноосфера per se как сфера культуры. Как видно, особый вид культуры в ноосфере базируется на двух парадоксальных с традиционной точки зрения опорах: 1.ноосферная культура как форма государственности и 2.культура как производительная сила ноосферного общества. Обе опоры при всей их взаимоисключаемости и взаимодополняемости сплавлены в единый гештальт (целостное образование) «пламенной страстью» созидания или законом faber и главный действующий персонаж здесь – человек-творец (Homo sapiens faber, по Вернадскому).
Культурное духотворение человека в ноосфере не есть, однако, собственнический продукт вольного ноуменального производства таких гениев отвлечённого мышления, как Плеханов и Вернадский. Хотя в их творениях отсутствуют указания на подобный инновационный оборот, но оказалось, что их тенденции и потенции имеют непосредственный выход в русскую духовную сферу. Русская духовная философия включает в себя в качестве одной из познавательных ценностей и украшения русского духа изысканное учение С.Л.Франка о предназначении человека быть творцом в любом реальном бытие. Франк исповедует, что «Всякий человек, вносящий отпечаток своей личности в окружающую его среду, всякая жена и мать, вносящая какой-то свой собственный нравственный стиль в жизнь семьи, свой эстетический стиль в домашнюю обстановку, всякий воспитатель детей есть уже творец» (1965, с.280). Следовательно, культура, будучи вершиной творения, понимается Франком не просто как цель жизни и не только как смысл жизни, а в качестве деятельностного акта повседневной жизни. Именно таким отношением к культуре человек ноосферы отличается от человека биосферы, данного, как правило, в западной консистенции и для которого занятие культурой – удел избранных и при том в среде высших духовных сфер; если современный человек биосферы, а точнее сказать, производитель реальной техносферы, имеет себя как властелин техники, то будущий человек ноосферы мыслится в форме продукта культуры.
Таким образом, в ноосферном эпосе плотно сплелись идеалистический, материалистический и научный виды русского постигающего духа и самым загадочным в этом невыразимом симбиозе кажется тот элемент, который был назван «виртуальной техносферой». В умозрительном ракурсе, в каком дан этот параметр будущей ноосферы, по сути дела, нет ничего рационально аргументарного, кроме отрицательного знания, полученного от реальной техносферы, то есть, понимание виртуальной техносферы слагается из совокупности того, что отрицается в системе реальной техносферы. И тем не менее в недрах русского континуума, во чреве той же русской науки, наличествует концептура, дающая полное разрешение данной проблемы и способная создать объективное заполнение виртуальной техносферы. Речь идёт о научной мысли высшего порядка: теории генетической селекции и законе гомологических рядов академика Н.И.Вавилова. Если в пантеоне загубленных гениев России нельзя выделить ни самого первого, ни самого яркого гения, то можно назвать имя, более других вызывающее в душе едкую боль: академик Н.И.Вавилов – великомученик русской науки. О трагедии Вавилова, а точнее, трагедии всей русской науки, аналога которой не известно в истории мировой науки, будет рассказано в особом разделе данного цикла.
Итак, духоведческий итог постижения академика В.И.Вернадского закодирован в формуле: ноосфера суть сфера культуры. Будучи плоть от плоти русского постигающего духа, данное творение уникально в русской науке по глубине разработки темы биосферы и беспрецедентно по полноте философского обоснования. Новаторская заслуга, а точнее, величие духовного подвига, великого натуралиста состоит, однако, не только в научном объёме познания биосферы и ноосферы, но и в том, что в совокупном виде был явлен монолитный цоколь неизвестной неклассической русской либеральной науки. А на этом цоколе нашли плодородную почву три мыслительные цвета дивной красоты: теория пульсаций Н.Е.Мартьянова, теория ландшафтов Б.Б.Полынова и теория генетической селекции Н.И.Вавилова.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
