Искусство

Олег Кулик. Тема Лолиты с вариациями. 2000. XL, Москва.

От редакции

Осенью в ОГИ выходит очередная книга Дмитрия БАВИЛЬСКОГО «Скотомизация. Челябинские диалоги с Олегом Куликом». Слово «скотомизация» не имеет отношения к скотам. К чему оно имеет отношение будет возможность в подробностях узнать из самой книжки, которая станет увлекательнейшим чтением. Здесь же, следуя обещанию исследовать феномены современной русской культуры, «Топос» начинает серию публикаций, любезно предоставленных автором для этой именно цели. Предмет их - актуальное искусство и личность яркого представителя современного авангарда - Олега КУЛИКА.

Кулик влюблённый

- Мы не виделись с тобой какое-то время. Я тебя увидел и просто не узнал, с тобой что-то произошло.

- Просто я встретил девушку по имени Сарра…
Сарра для меня - имя почти неприличное. У меня тетушка носит такое же трогательное имя. Нежная и ранимая, внимательная, очень трогательная.

- У тебя есть в родне евреи?

- У меня в родне есть все. Но я считаю себя чистокровным украинцем и не хочу во всём этом разбираться. Хохол в Москве - это уже не национальность - судьба.
Считается, что градус ненависти к хохлам в Москве превысил отношение к чеченцам. Среди простых людей (среди интеллигенции слова «хохол» вообще нет). Евреи на третьем месте.
Дело в том, что в Москве много украинских гастарбайтеров. Вот я и отдуваюсь за весь великий народ. (смеётся) Плюс Геращенко в банке и Матвиенко в правительстве, но то - люди высшего полёта…

- И вот ты встречаешь женщину по имени Сарра.

- На дискотеке. (долгая пауза, вспоминает) На вечере, посвящённом хануке в клубе «Министерство», куда я пришёл в майке с большой ! звездой на груди. Познакомились и стали общаться, даже обменялись майками. Я надел её, женскую, которая обтянула мне торс до невозможности.

- Почему эта встреча произвела на тебя такое сильное впечатление?

- Это совпало с сильной душевной травмой: на эту вечеринку я пришёл с пробитым сердцем. До этого у меня была другая девушка, назовем ее Елка - самая талантливая и красивая художница Восточной Европы. Классические холодные черты лица, голубые глаза, чёрные волосы, белая кожа…
Мы с ней познакомились в Прибалтике на большой международной выставке. Елка пригласила меня на море купаться. В море мы занялись любовью часа на полтора. И когда мы вышли окончательно, все люди на пляже стояли к нам спиной.
Я был без очков, и мне казалось, что все люди - далеко. Когда я надел очки, то увидел, что камень, за которым мы и не пытались укрываться, находится в метрах двадцати от отдыхающей публики.
Что мы вытворяли… Причём девушка руководила мной… С этого начался бурный роман, который тянулся месяца полтора. Мне было уже сорок, но я впервые ощутил странную особенность: «чем больше пьёшь - тем больше хочется»… Впервые! Это было что-то невероятное.
До этого я много читал и думал о любви. Но мне казалось, что всё это - натяжки. В жизни много чего было, но такого сильного эмоционального напряжения я не испытывал.

- А разве для художника любовь и влюблённость это не главные движители творческой активности?

- До этого меня двигало только честолюбие. Only. Чудовищное, гипертрофированное, болезненное тщеславие. Плюс природная энергия и работоспособность. Всё!

- А любовь?

- Любовь - это огромные силы и средства. Ну, хорошо, я готов тратить и силы и средства, но где ж она есть, эта любовь-то?
Вопрос не в том, что ты влюбился и трахнулся (всякое бывало), просто однажды ты понимаешь в реальности, что же такое есть любовь на самом деле.

- И что такое любовь?

- Я пошёл к Мише Алшибая, знакомому кардиохирургу, который, к примеру, спас Аллу Пугачёву, когда ей откачали две тонны жира, и занесли заразу…
И вот ему я начал рассказывать про свою большую любовь. Он мне говорит: «Олег, ну это же химия, что вы все волнуетесь: возраст пришёл, аминокислоты в движение…» Очень долго мне объяснял: типа, H2O влили в HCO3 и так далее…
А я сказал ему: «Миша, вижу, что вы травмированы женщинами. Вы не испытали этого чувства. Да, вы благодарны женщинам, которые были для вас приятными спутниками и собеседниками, но когда у вас никогда не случалось ситуации, когда вы теряете себя, перестаёте себя контролировать, значит, вы этого не испытали… Вот и я до сорока лет был уверен, что этого нет.»
Пока история с Елкой воспринимается для меня как травма. Когда мы с ней расстались, было много непонятных мне обид и истерик. Столько во всё это было инвестировано эмоций, я просто уже не мог на неё спокойно смотреть… Постоянные взаимные претензии, постоянный бред… То ли я неадекватный, то ли она не совсем нормальная…
Сейчас мы с ней созвонились - через два месяца, и мы до сих пор не можем объяснить друг другу, почему мы расстались. Вместе было невозможно, но до сих пор я чувствую неземное ощущение…
Но я очень рад, что из него выскочил, вышел… Ибо во всём этом я терял себя, - такое удушающее наслаждение. У меня в Париже было открытие двух важных выставок, на которые я приходил за полчаса с отсутствующим видом, даже не представляя, как развесили мои работы. По фигу абсолютно: мне всё нравится, я всем доволен, лишь бы она была рядом.

- Это очень странное зрелище - влюблённый Кулик

- Я смотрел фильм, в котором мафиози (его играет Роберт де Ниро) обращается к психоаналитику: он начинает испытывать жалость к своим жертвам (изображает проникновенный тон): «Я не могу работать, я не могу застрелить какого-то подлеца, который должен мне кучу денег, мне жалко его, я рыдаю, когда приставляю пистолет к его наглому подбородку…» (входит в роль, показывает).

- Я тоже видел этот фильм.

- Вот и я начинаю воспринимать себя в такой роли.
Происходит странное перерождение…
В этом фильме персонаж де Ниро требует, чтобы его вылечили: «Но если я стану пидарасом, я тебя убью…» Возможно, поэтому мы и не смогли с Елкой.
И тут я встречаю Сарру, отношусь к вспыхнувшим отношениям как к лёгкой интрижке, прикрывая дырку, которая во мне все не заживала. Я с ней общаюсь, я чувствую себя с ней удивительно легко, и она настолько быстро в меня входит… Я опять не готов к такой легкости. Как будто я заранее инфицирован вирусом любви.
И я снова не могу уже ни о чём думать, и снова возникают проклятые вопросы: «Что же это такое?!»
И я пытаюсь с ней не встречаться, отказаться от отношений, начинаются муки, страдания. И с её стороны происходит нечто подобное...
У неё настолько налаженная, идеальная и совершенная жизнь, что трудно понять - зачем ей-то это надо?! У неё есть всё, она объездила десятки стран, в неделю тратит тысячи долларов, просто так…
И вдруг она тоже подсаживается на наркотик наших отношений.

- И что теперь?

- (долго думает) Может быть, это, конечно, химия, но такого высокого полёта, что всё остальное кажется уже неважным. Я к этому что-то совсем не готов.

- Обрати внимание, ситуация эта совпадает с исчерпанностью твоего акционистского периода. То есть, получается, что ты на перепутье?

- На этом фоне я начинаю думать о том, как же мне быть дальше в профессиональной деятельности. Я начинаю пересматривать свои проекты и вижу: они все холодные, интересные конструкции. Но это не химия, а, скорее, физика…

- Физиология…

- Даже арифметика: сложение разных деталей…

- Конструктор «Лего»?

-Да, да, да. Совершенно неживые вещи. Стыдно сказать. Боже мой, столько сделано. А всё какое-то неживое. Пожалуй, кроме «собаки»…

- А «Пятачок раздаёт подарки»?

- «Пятачок» - тоже конструкция, за которую нужно было ответить. И я сделал это.

- Тогда объясни разницу более подробно.

- Вероятно, это вопрос характера. Не искусства. Какие тут могут аналогии?
Грубо говоря, ты не любишь женщину, но, как амбициозный человек, обязан её удовлетворить. Даже больше чем ту, которую любишь. Но это же будет другое. Это и женщине станет понятно, и тебе: это голая техника. Механика.
Эмоции не в том, чтобы трахаться. Эмоции в том, чтобы от каждого общения заряжаться. Другое дело, если ты не умеешь себя контролировать, возникает опасность вхождения в состояние полного душевного беспорядка и беспредела.
Что для меня ещё важно в Сарре: она умеет это контролировать. Видит, что я захожусь и временно прерывает отношения. На неделю. У меня возникает натуральное бешенство, но через неделю я успокаиваюсь, мы встречаемся снова.
Так мы сохраняем эти отношения.
Если дать волю мне, это просто катастрофа.

- А что может быть?

- Я не знаю. Это как опьянение. Ты пьёшь, пьёшь, пьёшь… Что случается дальше? Можно ногу сломать, голову разбить, просто жизнь потерять…
У меня механизма контроля нет, и это неправильно: я уже выпадаю из всех разумных эмоций и чувств… !!!

Поэтому, однажды, ты и решил конвертировать чувства в художественные объекты?

- Всю жизнь я свои страхи и комплексы сублимировал с помощью искусства. Но это были вещи несколько надуманные.
Все эти фобии и опасения не так серьёзно меня задевали. Не по настоящему. А этих любовных метаний я боюсь. И я благодарен Сарре, что она умеет меня контролировать.
Она живёт в слишком жёстком мире, и я, скорее, выступаю для неё развлечением. Что очень странно для меня, но, тем не менее, я такую ситуацию принимаю: сейчас это единственная форма спасения. Без любви я не могу, с любовью я погибну.
Компромиссный вариант контролируемой любви - идеальное состояние, к которому я потихоньку привыкаю. Нельзя в сорок лет начинать с нуля. (назидательно) Поздно. Смерти подобно.
Наш великий украинский политик Кочубей влюбился в панночку восемнадцати лет и проиграл государство, потерял все нити управления и весь контроль.
До этого он и с Карлом дружил, и с Петром общий язык находил, воевал со всеми… И от Польши отбился, и от крымских татар, на Украину же все зарились как на молодую девицу.
Можно только представить, как это было: когда в шестьдесят лет ты западаешь на юную красотку…
Об этом написана лучшая украинская опера…

- Если ты думаешь о любви, значит, ты думаешь и о смерти?

- Моя девушка смертельно больна. На следующей неделе она ложится на операцию. Она подписала документ о том, что она не имеет претензий в случае летального исхода.
Для меня Сарра и есть объект, который, вполне вероятно, сейчас уйдёт. Может уйти. Для меня каждое расставание с ней и есть смерть. Это как у собак. Хозяин не уходит и возвращается, а умирает… и воскресает. Умрёт ли она под ножом хирурга или отлучится к парикмахеру - я одинаково парализован ожиданием.

- А думаешь ли ты о своей смерти?

- Уже давно не думаю. Перестал этим баловаться после перформенса «Два кулика» в Риге (1998).

- Расскажи поподробнее

- Сегодня меня очень приятно встретили в Челябинске. Похожая ситуация складывалась тогда и в Риге, тьфу-тьфу-тьфу, именно поэтому я и не делаю перформенса здесь.
И там меня встречали возле самолёта видеокамеры, и город был завешан цветными афишами, повышенное внимание СМИ и общественности…
А я запланировал самый невинный перформенс: клювом, надетым на нос, я должен разбивать стекло.
Я разговариваю со своим отражением, и оно меня ругает.
Голос этот олицетворяет обывательский взгляд на современное искусство, на меня: «Ты - бездарный художник, ты не собака, ты - говно, отпусти меня, надоело мне твоё искусство…»

- А как это сделано технически?

- С другой стороны на стекло идёт видеопроекция, Выходит, что со мной разговаривает моё лицо. А у меня стальной птичий клюв, которым я рисую свой портрет - обвожу контуры.

- Голый?

- Обнажённый. И я, вдохновлённый, в импозантной форме, рисую, а мне навстречу несётся отборный мат. И звучит драматическая мелодия Тома Вэйтса «Русский танец»: ту-ду-ду-ду (экспрессивно напевает).
До перформенса я провожу лекцию в кинотеатре «Андалузский пёс», люди висят гроздьями и я немного перегибаю с пафосом. Я говорю о своей жертвенности, о мании искусства, все немного наигранно, но вполне искренне.
Да, и кто-то, вдруг, говорит: «Вот вы рассуждаете о жертвенности и об искусстве, но вы, всё-таки, собака, и в ваших устах это выглядит немного смешно…» И я отвечаю, что это совершенно не смешно, это - не постмодернизм…
И со смыслом объясняю, что завтра всю эту нешуточность вы увидите…
Перформенс этот действительно производит впечатление: в конце я разбиваю стекло, раздаётся вопль убитого в зазеркалье человека, создавая иллюзию, что там, по ту сторону, кто-то действительно погиб.

- Сколько раз ты его показывал?

- Версию эту я делал 11 раз.
Но следует понимать, что один и тот же перформенс я не показываю никогда. Меняются названия и музыка, слова и инсценировка, появляются дополнительные экраны…
И на Ригу выпал раз пятый-шестой.
То есть, казалось, что технология уже отработана до мелочей. Хотя до этого, однажды, во время исполнения, выскакивал Бренер, произошла драка.

- Давай скажем, что это типичная тактика художника-акциониста Александра Бренера - встраиваться в чужие тексты.

- В тот раз все были уверены, что драка подстроена и организована. Потому что когда я его ударил, и он свалился со сцены, моё отражение заорало, я немедленно клюнул стекло и оно эффектно разбилось.
Осталось ощущение полной срежисированности происходящего.

- Вы с Бренером всё время ходили где-то рядом…

- Но только в тот раз ему, впервые, съездили по физиономии. В первый, и, по моему, в последний. Я ударил его так сильно, что он упал как картонная коробка. Возможно, это и его традиция, но и моя тоже. (смеётся)

- У тебя-то постоянно какие-то истории случаются…

- А с этим перформенсом всё время происходила странная вещь: он простой и красивый, даже театральный, драматичный, но всё время выскакивает какая-нибудь подлянка, которая пытается всё разрушить.
Возможно, потому что в нём я касался почти метафизических или же психосоматических глубин, когда моя собственная личность сопротивлялась моим собственным схемам.

- И что же произошло в Риге?

- Представь: лучший зал в городе, в первом ряду сидят депутаты сейма, во втором и третьем - довольно выразительные товарищи с золотыми цепями, а дальше - кураторы и критики, прочая культурная общественность.
Темнота, играет музыка, я выхожу на подиум, и я театрален как никогда, как всё здорово!
Подходит момент кульминации, я подбегаю, вытаскиваю кисть, и клювом со всего маху бью в это стекло…
Бу-бу-ффф (изображает).
И будто в бетонную стену.
Стекло - полтора метра на метр: огромное, толщиной в три мм, и оно должно было разбиться на мелкие стеклышки. А оно только дрожит…
Я бью раз десять, пока у меня подбородок не рассекается.
И не понимаю, что происходит.
И тогда, со всего маху, бью рукой - я просто обязан разбить это стекло: такая нагнетена атмосфера. Спасовать нельзя…

- Как перед нелюбимой женщиной…

- Да нет, это уже как раз наоборот - умереть в любимых руках…

- А ты трезв?

- Совершенно. И я отскакиваю от этого стекла, и со всей силы бью его… рукой... (пауза, Олег осматривает себя)
Темно, свет идёт только от экрана…
Сначала я думал, что я описался: по мне широкими потоками льются чёрные потоки.
На полу растёт лужа - как от свиньи.
Я смотрю на руку - она разрезана прямо до кости, вижу слои жира, мяса, кость…
Кровь фонтанирует.
Я зажимаю руку, со мной случается истерика: «Свет! Свет!»

- А все думают, что так и надо?

- Никто ничего не понимает. К тому же, темно, музыка играет. Что-то льётся. Поэтому я говорю себе: «Держи себя в руках, ты умираешь…»
Я сказал это себе совершенно осознавая то, умереть нужно достойно.
Есть люди значительно героичнее меня, - они спасают утопающих и выносят собак из объятого пламенем здания, но в тот момент я просто зашёлся от собственного героизма. Наступило совершеннейшее спокойствие, когда я понял, что умираю, но, главное, я спокоен, я не ору, не визжу как свинья.

- И тащишься от собственной силы.

- Или бессилия… Подходит какая-то корреспондентка, спрашивает, что со мной. Я отрываю руку от тела, показываю, и она, фью-ить, хлопается в обморок. Началась паника. Два депутата потеряли сознание. Бандиты встали: «Нас не обманули, действительно крутой мужик».
(все смеются)

- Хорошо, что нашёлся опытный врач. Потому что все стали завязывать руку возле локтя, а нужно ниже. Он быстро скрутил полотенце, завязал, взял и разбил стул, воткнул её в полотенце и начал скручивать жгут. Боль была: кости трещали. А у меня слабость и отчего-то водки захотелось…

- Последнее желание приговорённого…

- Не поверишь. (шепчет) «Дайте водочки…» Мне хорошо, тепло. Приносят стакан водки, и я - хлоп, - и теряю сознание. Уже потом, много позже, начинаю приходит в себя, слышу голоса: «Ну, надо же, столько крови потерял… Как свинья…»

- Это ты уже на том свете?

- Меня везут на скорой помощи. Я открываю глаза и передо мной - лампочка: «Сделано в СССР». И приятное ощущение снова накатывает на меня волной.

- Это и стало поворотным пунктом в твоём отношении к смерти?

- После этого я смерти уже не боюсь. Вернее я не боюсь своего поведения. Я понял, что смерть может быть предметом красивого героизма, и манипулирования. Для меня... Сказал и почувствовал холодок по спине.

-А любовь, любовные чувства и эмоции?

- Нет. Тут уже я сам оказываюсь во власти неподконтрольных процессов.

Продолжение следует...