Проза

теоретическая повесть

Начало

Продолжение

Ноги сами свернули налево, потом направо. Уже переходя улицу,
Кормлев почувствовал, что что-то не так… Что-то было не так! Кормлев
остановился посредине улицы, оглянулся по сторонам. Что не так?!
− спрашивал он себя.

Та же улица, снежная, грязная каша. То же ощущение пустынности
и нелюдимости, и какой-то странной тишины.

Такая тишина, наверное, бывает после контузии, – подумал Кормлев.
– Что же не так?!

И вдруг он содрогнулся от понимания... Свет! Бледно-розовый, неоновый
свет… Блики на грязном снегу, на раскисшей снежной каше, на гранитных
бордюрах, на его промокших башмаках.… Этот свет − его не
было! Кормлев остолбенел. Липкое, гадкое, холодное, вязкое предчувствие
стало закрадываться ему в сердце.

Кормлев собрался с духом, вздохнул и на негнущихся ногах медленно
пошел дальше, изо всех сил стараясь не впускать в себя это предчувствие,
эту уже ставшую явной догадку.

Улица закончилась как-то неожиданно и неприятно быстро. Кормлев
ступил на тротуар, дошел до середины… и не увидел крыльца.

Внутри у него что-то рухнуло, так, наверное, падает большая стеклянная
люстра, гулко, со звоном и безнадежностью. Кормлев глубоко вздохнул,
собрался с духом и поднял глаза…. Он уже знал, что увидит. И это
знание, может быть, потрясло его больше, чем глухая, серая, облупившаяся
стена перед ним…

Кормлев стоял, смотрел на стену, внутри у него было пусто и гулко.

Неизвестно зачем, он вдруг начал разглядывать трещины, сколы,
облупившуюся краску и думать о том, как это все ловчее и лучше
отремонтировать.

−Т-а-а-к! Твою налево! Опять ты?! Опять встал, не пройти–не
проехать!

Кормлев оглянулся. Перед ним стоял всё тот же бомж с набитой картоном
тележкой.

−Куда оно делось? – спросил Кормлев.

− Кто делось? − удивился бомж.

− Кафе.

− Какое кафе? Ты где так нализался? − вроде бы искренне
недоумевал бомж.

− Кафе, «Патрисианна»… Здесь было кафе, – Кормлев указывал
пальцем в стену.

− Патриси… что? − переспросил бомж недоверчиво прищурившись.−
Как?

− «Патрисианна»! Кафе. Оно здесь было!

− Не было здесь никакого кафе, мужик! Я здесь каждый день
езжу…

− Как это не было? Розовая надпись…

− Мужик, ты чего такое выпил?! − саркастически ухмыльнулся
бомж.

Бомж махнул на Кормлева рукой, кряхтя и борясь с громоздкой тележкой,
объехал Кормлева и заковылял дальше.

Кормлев тупо смотрел на поскрипывающие, готовые вот-вот отвалиться
колеса удаляющейся в темноту тележки, оставляющие на рыхлом снегу
удивительно ровную, глубокую колею. Сквозь скрип он слышал недовольное
бормотание бомжа:

− Придурки! Нажрутся чего ни попадя, потом стоят, ни пройти
– не проехать! Кафе ему! Глюк тебе прокисший, а не кафе!

Кормлев стоял будто в оцепенении, смотрел вслед удаляющимся, поскрипывающим
колесикам, потом вдруг спохватился и кинулся вслед за бомжом.

− Эй, подождите! Товарищ! Как вас там?! Оно ведь было!

Бомж остановился, удивленно-испугано таращась на бегущего Кормлева,
потом засеменил быстрее, подергивая неповоротливую тележку и постоянно
оглядываясь. Когда до него оставалось совсем чуть-чуть, бомж будто
спохватился, чертыхнулся, плюнул, бросил тележку и неожиданно
ловко и быстро побежал прочь.

Кормлев споткнулся о брошенную тележку, упал на развалившиеся
коробки и, съехав вместе с ними на дорогу, как-то сразу сник и
обмяк.

− Постойте, постойте же! Я ведь только хотел спросить… Мне
важно, вы понимаете? Мне это очень важно, – сдавленным голосом
говорил Кормлев вслед улепетывающему бомжу.

Затем он встал, в колене что-то хрустнуло и больно кольнуло. Видно
расшиб, когда падал,– подумал Кормлев.

Сам не зная зачем, он стал собирать валяющиеся на дороге картонные
коробки, прихрамывая носить их на тротуар и аккуратно складывать
около тележки, бормоча про себя:

—Мне важно! Понимаете! Мне это очень важно!

Он все бормотал, носил и складывал, но, вдруг, когда он подошел
с очередной намокшей, грязной коробкой к тележке, его взгляд наткнулся
на отвалившееся кривое колесо…. Вид этого колеса неожиданно выдернул
Сергея из отупелого состояния. Всё вдруг ему показалось каким-то
диким и нереальным! Эта ночь, безлюдная улица, эти катонные коробки
бомжа, которые он аккуратно собирал и перетаскивал.

−Отвалилось-таки! – вздохнул Кормлев рассматривая колесо.

В памяти вдруг всплыл испугано улепетывающий бомж. Кормлев засмеялся
как-то нервно и надрывно, как, может быть, смеются люди над собственными
слезами. Он бросил коробку и заковылял прочь прихрамывая на разбитое
колено.

− Алло, справочная? – Сергей сидел на кухне перед раскрытым,
потрепанным справочником «Весь Петербург».

−Да, здравствуйте! − ответил ему приятный, спокойный
женский голос.

− Девушка, телефон кафе «Патрисианна», пожалуйста, – сдавленным
голосом попросил Сергей.

− Извините, такого кафе у нас в городе нет! − немного
помедлив, видно сверяясь с информацией, уверено ответили ему.

− Как это нет? Девушка, вот у меня справочник, здесь оно
есть! − запротестовал Кормлев.

− Ну, вот и звоните тогда по Вашему телефону! −предложила
ему «девушка».

− Я звонил! Много раз – никто не берет трубку. Может быть,
телефон поменялся? − предположил Кормлев.

− Извините, у нас в базе данных такого кафе нет! – в трубке
раздались длинные гудки.

− Нерчаев! Ты такой коньяк «Николе-Коля», знаешь? −
спросил Сергей набрав номер.

Нерчаев славился как искушенный коллекционер вин. Искушение его
заключалось в том, чтобы аккуратно, шприцем высосать вино из бутылки,
выпить в одиночку, наполнить бутылку подкрашенной водой и водрузить
на полку, а потом отчаянно и самозабвенно верить в то, что в бутылках
действительно находится лучезарная, живительная влага с благословенных
античными богами полей!

− «Николе-Коля»? – Нерчаев присвистнул. – Редкая марка,
очень дорогая!

− Сколько стоит?

− Ну-у, по-разному, мюсье Серж, по-разному! − ехидничал
Нерчаев.− В зависимости от года!

− Сорок второй! − уточнил Сергей.

Нерчаев поперхнулся…

− Полторы тысячи «баксов»! – сдавленным голосом произнес
он. – Полторы штуки, каждая пузатая бутылочка!

− Это сколько в рублях?

− Не спрашивай, старик! У тебя такая сумма в голове не поместится!
− заверил его Нерчаев.

− Нерчаев, я тебя еще хотел спросить….

− Подожди, подожди, я еще твой предыдущий вопрос не переварил!
– взмолился Нерчаев.

Повисла пауза, Нерчаев пыхтел на другом конце провода, и что-то
бормотал. Сергею казалось, что он даже слышит, как в голове у
Нерчаева решительно щелкают большие канцелярские счеты…

− Уф! Ну, давай теперь, пытай меня дальше, Инквизитор! −
вновь присоединился к разговору Нерчаев.

−Ты такого Панфилова помнишь?

− Панфилова?

− Да, Сергея. Я с ним в школе, за одной партой сидел…

− Та-а-а-к! – протянул Нерчаев. − Ты сегодня меня
доконать решил, да?

− Да нет, я серьезно, мне надо знать! − уверил его
Сергей.

− Ты что, Монплезир, коньячку укушался? − ехидно вопрошал
Нерчаев. − Ты с третьего класса со мной сидел! А до третьего
с Людкой, пока она тебя по башке «арифметикой» не съездила, и
вас не рассадили, на мою беду! У тебя, что, последствия начались?
Сильно, конечно, тебя Людка тогда треснула, но все-таки! Кто бы
мог подумать?! Да, кстати, − вспомнил Нерчаев,− Людка
эта теперь в нашей школе работает. Не поверишь, математику преподает!
От тебя, значит, отрекошетило тогда, и ей влетело! – давясь от
смеха, говорил Нерчаев.

− А в классе, в классе у нас был такой Панфилов? −
допытывался Кормлев.

− Не было у нас никакого Панфилова в классе! И в параллельном
тоже не было! − начал раздражаться Нерчаев.− Всё,
старик, мне пора! Позже поговорим про твою амнезию! – Нерчаев
повесил трубку.

«Администрация Центрального района» – гласила лаконичная надпись
под бронзу на крупной стеклянной вывеске. Сергей толкнул дверь
и вошел.

− У вас здесь было кафе «Патрисианна», рядом с Невским.
Мне бы адрес, телефон,– говорил он невысокой, стройной девушке-секретарше
с любопытными, озорными глазами.

− «Патрисианна», «Патрисианна»… что-то не припомню я такого,
− наморщила лоб девушка.

− Девушка, может, вы узнаете где-нибудь, мне очень надо!
− взмолил Кормлев.

Девушка взглянула на него, пристально, наклонив голову, кивнула
и вышла. Спустя некоторое время она вернулась, разочарованно развела
руками:

− Нет в нашем районе такого кафе, извините! И никогда не
было, мне очень жаль…

− Как это не было? – забормотал Сергей, суетливо вынимая
из внутреннего кармана пальто вчетверо сложенный желтый лист бумаги.

− Вот, в справочнике – кафе «Патрисианна». По телефону никто
не отвечает. – Сергей, разглаживая измятый лист, тыкал пальцем
в название.

Девушка взяла листок, внимательно посмотрела, повертела, приговаривая:

− Не было у нас такого кафе, это какая-то ошибка, опечатка!

Вдруг ее лицо осенила радостная мысль:

– Знаете что? Вам в редакцию надо! В редакцию этого справочника,
и у них там спросить!

− Да-да! – засуетился Сергей. – Спасибо вам, спасибо! −
и заспешил к выходу.

− Где вы это взяли? – спросила Сергея полная, ухоженная
женщина и так, и эдак разглядывая листок.

− В справочнике! Я вырвал это из вашего справочника «Весь
Петербург», − заверил ее Сергей.

Женщина вздохнула, укоризненно посмотрела на Сергея, тяжело поднялась
и взяла с полки, стоящей за ее креслом толстый, увесистый справочник.
Пролистала его, совместила страницы, еще раз вздохнула, подняла
на Сергея усталые глаза и спросила:

− Вы меня разыгрываете? Зачем?

− Нет, нет, – засуетился Сергей. – Вы вот там напечатали,
я просто хотел узнать...

− Мы никогда, ничего подобного не печатали! – устало вздохнула
женщина.– Вот, посмотрите сами, − предложила она и придвинула
Сергею справочник. − Вот Ваша страница, вот аналогичная
ей наша… Плохие шутки, мужчина!

Сергей заглянул в справочник. При совершенной идентичности страниц,
там не было объявления: «Кафе «Патрисианна» – ждем вас в любое
время!». Сергей схватил свой листок, попятился к выходу, ошалело
глядя на женщину. Губы его шептали: «Извините меня, извините!».
Он сбил стул, спохватился и стремглав выскочил на улицу.

Сергей шёл неизвестно куда, не разбирая дороги, он просто двигался
в потоке людей. Человеческая река несла его по нескончаемой, грязной
снежной каше.

Как это? Боже мой, мамочка, что же это? Как это, может быть? –
проносилось в голове у Сергея.

Вдруг он резко остановился, как бы натолкнувшись на невидимую
стену.… Сзади его несколько раз толкнули, что-то говоря раздраженным
голосом. Взгляд его впился в ровную глубокую колею, оставленную
на рыхлом снегу маленькими колесиками хозяйственной тележки. Он
не заметил сам, как пошел по этому следу, петляющему, извивающемуся,
прерывающемуся на пешеходных переходах, то пропадающему, то появляющемуся
вновь. След свернул направо, потом налево, прошел по грязному,
захламленному двору глухого колодца и уперся в обитую ржавым железом
дверь в подвал. Сергей толкнул дверь, та жалобно скрипнула, и
его обдало затхлой, тёплой, вязкой сыростью из темного, уходящего
куда-то в чрево подвала узкого коридора.

Где-то в глубине мелькнул луч света. Сергей наклонился и вошел.
Он на ощупь пробирался по тесному, захламленному коридору, то
и дело спотыкаясь обо что-то и смахивая с лица липкую, пыльную
паутину. Коридор свернул налево, и в проеме Сергей увидел качающуюся
на проводе подслеповатую, грязную лампочку освещавшую убогое помещение,
хаотично набитое ржавыми трубами, обернутыми в драную, пыльную
мешковину.

Сергей вошел. Какая-то тень мелькнула справа и скрылась в нагромождение
труб, уходящих в полумрак.

− Эй, кто там? – крикнул Сергей. – Есть тут кто? Я хочу
вас только спросить!

Из-за труб в полосу света высунулась помятая, обросшая щетиной
физиономия в грязной вязаной шапке.

− Ты кто такой, чего тебе надо? – угрожающе зашепелявила
физиономия.

− Я Сергей! Ищу своего знакомого… с тележкой, он мне нужен.

− А-а! Знакомого! Знакомый, значит! – физиономия расплылась
в улыбке, обнажив остатки гнилых зубов.

Из полумрака вылез отряхиваясь, бомж, а за ним, по очереди, еще
два такого же вида. Доброжелательно, но с опаской поглядывая на
Сергея, они вышли на середину, и расселись на перевернутые деревянные
ящики из-под фруктов.

− Ну, садись, раз уж пришел. Меня Дима зовут,– сказал бомж
в вязаной шапке, приглашая Сергея присесть на пустой ящик.

− Ему Некрасова! Сергеича ему! Валентина Сергеича надо,
– заикаясь, дергал за рукав Диму его аналогичный приятель.

Дима отпихнул догадливого приятеля, шмыгнул носом и уже как-то
серьезно и делово сказал присевшему на ящик Сергею:

− Нету твоего Сергеича, ушел! Сиди, уж…. Скоро придет! Дела
у него, понимаешь?

Бомж разлил из странного вида бутылки по грязным пластиковым стаканам
какую-то жидкость, протянул один стакан Сергею и скорее утвердительно,
чем вопросительно сказал:

− Будешь? За знакомство?!

Сергей хотел было отказаться, но махнул рукой, взял стакан, и
залпом выпил. Горло обожгло, в нос ударил едкий запах какой-то
технической жидкости…

Ацетон?!! – подумал Сергей глядя на осклабившуюся физиономию бомжа
видно довольного таким эффектом.

Его замутило, в глазах поплыло, закачалось, замелькали ящики,
открытые консервные банки, улыбающееся лицо бомжа, трубы, лампочка,
грязная вязаная шапка в полоску….

Сергей очнулся оттого, что кто-то тормошил его и шептал шепелявым
голосом.

− Эй, Серёга, вставай, пришел твой приятель!

Сергей открыл глаза. Из радужных размытостей перед ним появилось
улыбающееся, радостное лицо Димы. Напротив, на ящике сидел новый
персонаж в потертой, залатанной дубленке, отличавшийся от прежних
только этой дубленкой, и, изрядно помятой, зелёной ковбойской
шляпой. Рядом с ним стояла хозяйственная тележка с притороченной
клетчатой, грязной сумкой.

− Это не он, – не узнавая своего голоса, прохрипел Сергей.

− Как это не он? – лицо Димы приняло растерянно-огорченное
выражение. – Он это! Некрасов, Валентин Сергеевич! Во всей своей
красе! – Дима толкнул Сергея в плечо. – Ты чего?!

− Я пойду, мне надо идти, – борясь с тошнотой, сказал Сергей,
и на непослушных ногах, на ощупь пошел по коридору к выходу. Ему
что-то кричали вслед, но он уже не слушал, продираясь вверх по
загроможденной сырой лестнице, стряхивая с лица липкую пыльную
паутину…

Сумерки, туман, капающий кран…

Повесть… Повесть… Он говорил о повести. Что мне нужно было там
сделать? – вспоминал Сергей. − Изменить финал? Да, он так
и сказал, этот Семенов: «Измените финал, остальное все гениально,
уважаемый автор! Измените финал, и мы её напечатаем, и люди будут
носить вас на руках!»

−Повесть. Моя повесть! – Кормлев вскочил с кровати.

Тёмно-зеленая, потрепанная папка, с полуоторванной надписью «Бухгалтерский
учет»! − вспомнил он.

Такие папки, и эту, его мама в свое время во множестве приносила
с прежней своей работы. Всякий раз, пересматривая или ликвидируя
«старые дела» документы уничтожались, а папки предназначались
на выкид. Мама приносила их домой, те что получше, и Сергей использовал
их для личного архива.

Кормлев заметался по комнате, сбрасывая всё с полок, вытряхивая
из ящиков письменного стола.

− Повесть, моя повесть… Папка... Зелёная папка! – бормотал
Кормлев, лихорадочно перебирая бумаги.

− Мама! Ты не видела зелёную папку?! – крикнул Кормлев в
открытую дверь.

− Папка? Какая папка, Серёженька? – спросила появившаяся
в дверях растерянная и встревоженная мама. – Что с тобой, сынок,
происходит? Зачем ты всё швыряешь? То лежишь сутками, то встаешь
и всё швыряешь! Что происходит? Какая папка, зачем тебе папка?
Серёжа, давай вызовем доктора!

− Мама! Мне не нужен доктор, мне нужна папка! – умоляюще,
с надрывом вскричал Кормлев.

− Ну, ладно, ладно! Какая папка, Серёженька?

− Старая, зеленая, с моей повестью, мама!

− Зелёная папка лежит в коридоре, Серёжа! Ты принес ее с
месяц назад и положил на полку для обуви…. Я не стала трогать,
ты ведь не любишь, когда я трогаю твои бумаги.

Кормлев метнулся мимо встревоженной мамы в коридор к обувной полке,
схватил папку, нервно развязал непослушными, трясущимися руками
грязные, бывшие когда-то белыми завязки, открыл папку, включил
бра…. Оглянулся на растерянную маму, поднес открытую папку ближе
к свету.

На титульном листе большими, крупными, печатными буквами было
написано:

− Какой сегодня день, мама? – надломленным голосом спросил
Кормлев.

− Господи! Серёжа, 29 ноября, среда, уже… День твоего рождения,
Серёжа!