Проза

органическая повесть

Начало

Окончание

Сергей очнулся, пытался подняться, острая боль пронзила правый бок,
перехватило дыхание. Он сел, отдышался, потом медленно
встал, перешел дорогу, и остановился у зеркальной витрины
магазина. Глаз припух, из разбитой губы сочилась кровь, на лбу
шариковой ручкой было написано: « Зенит чемпион!».

Сергей достал платок, стер кровь с лица, набрал в платок снег,
приложил к распухшему глазу, еще раз посмотрел на себя в витрину,
и поковылял прочь.

У въезда на мост творилась какая-то нездоровая суета. Сергей подошел
ближе. На проезжей части, мигая аварийными огнями, стояло
несколько машин. Двое крупных молодых мужчин с короткими
стрижками интенсивно жестикулируя, что-то объясняли заискивающе
улыбающемуся милиционеру. На асфальте, в свете фар, перед
разбитым бампером мерседеса, в луже крови лежала девица с
фиолетовыми волосами. На лице её застыло какое-то наглое,
похабное выражение, полураскрытый рот криво ухмылялся,
остекленевшие глаза с вульгарным прищуром смотрели на Сергея. Её тело
застыло в неестественной позе – правая нога была вывернута, в
руке она сжимала шариковую ручку. Чуть дальше, лицом вниз,
лежал светловолосый парень, в узкой, похожей на рабочую,
куртке и странного покроя широких штанах.

– Вот оно как, вот оно как бывает! – услышал Сергей хрипловатый голос.

Он оглянулся, чуть поодаль стоял бомж с набитой картоном
хозяйственной тележкой. Бомж съежился, ссутулился, сник, смотрел на
трупы подростков невидящими глазами, в которых искрились слезы,
что-то бормотал, периодически тяжело вздыхая.

– Что произошло? – спросил Сергей.

– Что произошло… Обычно что!– тяжело вздохнув, отрешенно сказал
бомж. – Выпили, травку покурили, команда их проиграла,
перебегали дорогу, эти двое не успели…

– А остальные?

– Остальные разбежались, зачем им проблемы!– Бомж тяжело вздохнул,
махнул рукой, и поплелся прочь, таща за собой тележку,
набитую картоном, поскрипывающую, готовыми вот-вот отвалиться,
маленькими колесиками.

– Вы что-нибудь видели? – услышал Сергей грубый, вульгарный голос.

Он обернулся – перед ним стоял милиционер с папкой в руках.

– Я спрашиваю…, – милиционер заглянул в лицо Сергею, увидел надпись
«Зенит чемпион!», засмеялся в кулак и в сторону, спросил:

– Ты, видел что-нибудь?!

Сергей отрешенно покачал головой.

– Тогда иди, иди отсюда, иди чемпион! – милиционер подтолкнул
Сергея, и пошел на ходу, через плечо крикнув: – Дорогу аккуратней
переходи, а то вот так, как твои кореша–болельщики,
закончишь!

Сергей стоял, смотрел в остекленевшие глаза девицы;

– Вот она, жизнь! – думал Сергей. – Была еще недавно, смеялась,
кричала, хотела чего-то непонятного... Куда-то, зачем-то бежала,
думала, наверное, о чем-то. Говорила странные, непонятные
слова, теперь ее нет! И смерти, смерти тоже уже нет! Это не
смерть–это тело! Смерть была какое-то мгновение, оборвала
жизнь, и умчалась прочь!

– Ребра целы, ушибы грудной клетки, обширная гематома, – сухо
констатировала врач–травматолог, разглядывая рентгеновский
снимок.– Разрыв нижней губы, требуются швы, сотрясение мозга,
необходим постельный режим…

– Работаете? – Это она уже обращалась к сидящему с отрешенным видом
Сергею. – Больничный нужен?

– Да, работаю, – безучастно ответил Сергей.

– Кто выиграл-то? – спрашивала она, стирая ватным тампоном со
спиртом надпись на лбу Сергея.

– Не знаю….– вздохнул Сергей, и добавил: – Думаю, что никто!

– Так, где Вы, говорите, упали? – допытывалась врач.

– Я не помню, на набережной где-то…

– Так, может быть, все-таки сообщим в милицию? Они поищут место
падения, песочком присыпят! – иронично говорила врач.

– Нет, не нужно уже!

– Нельзя же так оставлять, мужчина, понимаете?! – вспылила она. –
Если все вот так будут поступать, это хулиганье вообще
озвереет!

– Все? − переспросил Сергей.

– Все! Не первый Вы у нас! Как матч на стадионе − так вереница таких
как Вы, «поскользнувшихся»!

– Серега, привет! Как Ты? – звонил Нерчаев.

– Нормально!

– Чего нормального-то?! Мама сказала, что ты подрался с кем-то…

– Нет! Я не дрался, меня просто избили, – пояснил Сергей.

– Кто?

– Подростки, футбольные болельщики.

– За что?! – поразился Нерчаев.

– Ни за что, просто так, – спокойно ответил Сергей. – Команда их проиграла.

– Ну, блин, старик! Я, вообще уже не знаю, что это делается! –
взвился Нерчаев. – Народ как озверел весь! С чего бы?! Никто ведь
с голоду не пухнет!

– Никто не пухнет, – согласился Сергей.

– Я тут Ритке звонил, Светкиной подружке, помнишь? – помолчав
немного, переведя дух, продолжил Нерчаев. – Хотел ей головомойку
устроить! За то, что она вот так со Светкой меня прокатила! А
ее муж говорит: Нету, мол, ее, Риты то! Я спрашиваю: А
когда она будет? А он мне: Больше никогда! Я ему: брось ты!
Кончай мне голову морочить, скажи толком! Поссорились, что ли? А
сам думаю: Ага, правильно в народе говорят, яблоко от
яблока далеко не катится! Скажи мне кто твоя подружка, а я скажу
какая ты зараза! А он мне: Да не морочу я тебе голову,
Нерчаев! Убили Риту! Старик, я даже не сразу понял! Повесил
трубку, походил немного, потом перезвонил. Муж сказал, что она
вечером с работы из музыкальной школы возвращалась, в лифте
стукнули по голове. На следующий день нашли, на чердаке,
раздетую, изнасилованную, привязанную проволокой к трубам.
Замерзла она. Вот так, старик! Вот такие дела творятся! Ты-то там
как? Ничего тебе не сломали?

– Нет!

– Ну, ладно, старик, пока! Выздоравливай! От Светки тебе привет!

Нерчаев повесил трубку.

Сергей сидел отрешенно и слушал длинное, тягучее: «Ту-ту-ту…».

Подошла мама, взяла из его рук трубку, погладила по голове.

– Как ты себя чувствуешь, Сережа?

– Плохо!

– Что у тебя болит, сынок?

– Душа! – выдохнул Сергей. – Что же это делается, мама?! Ведь, не
война же, не голод, а люди звереют!

– Я не знаю, Сережа! Не знаю! – воскликнула Марина Михайловна, голос
ее дрогнул, в глазах мелькнули слезы.

Мама вздохнула, погладила его по голове. На кухне восемь раз пробили
ходики, с давно уже переставшей высовываться кукушкой.

– Полседьмого, – сказала мама. – Пойдем, пить чай, Сережа!

Туман за окнами растекся, лежал пластами, лениво колыхаясь на волнах
желтого света уличных фонарей.

Нажрался, наконец! – подумал Сергей. Звенящая тревога, висевшая до
того в воздухе, пролилась на него холодным, липким потоком.
Что-то у него внутри, в глубине, шелохнулось, и поднялось…
Поднялось, и разлилось по всему телу щемящим, сосущим,
покалывающим изнутри чувством. Стало трудно дышать, стало трудно
сидеть на месте.

– Надо что-то делать, что-то сделать!– бормотал Сергей. – Надо
куда-то идти. Он не зря так разлегся, этот туман!

Сергей поднялся, оделся, и вышел, бросив на ходу удивленно
смотрящей, испуганной маме:

– Я немного пройдусь, мама, туда, и обратно, не волнуйся!

Пряжка. Поздняя ночь.

– Вы же на больничном, – спросила сонным голосом, удивленно,
открывшая ему дверь санитарка.

– Да-да! Я просто шел мимо, – пояснил Сергей. – Дай, думаю, зайду,
посмотрю как, чего тут… ненадолго…

Санитарка недоверчиво посмотрела на него, но посторонилась, пропустила.

Сергей прошел по темному коридору, заглянул в ординаторскую. За
столом, уронив голову на сложенные руки, спала Анечка. Она
прерывисто дышала, иногда вздрагивала, что-то волнующе-неприятное
снилось ей.

Сергей прошел дальше. На кушетке в коридоре, заложив руки за голову,
шумно посапывая, бормоча и причмокивая губами, спал Леша.
Сергей отодвинул край занавески – в палате было тихо,
спокойно и мирно спали больные. Постель Иван Михайловича была
аккуратно, по-армейски заправлена, с подогнутым одеялом и
подушкой, стоящей треугольником. Тревожное чувство, до того
гнездившееся внутри, вдруг рухнуло, утащив за собой, казалось бы, и
сердце...

– Он ведь не вставал, никуда не ходил несколько недель! –
лихорадочно думал Сергей. – Только разве что в туалет…

Сергей вздрогнул, опустил занавеску, и на непослушных ногах пошел
дальше по коридору. Остановился перед дверями в уборную,
прислушался… Внутри было тихо…

Сергей толкнул дверь в туалет, и заглянул внутрь. На жгуте,
сплетенном из капельниц, привязанном к ржавому крюку на потолке,
висел Иван Михайлович…. Голова его неестественно наклонилась, в
расширенных остекленевших глазах застыло удивление. Рядом
на полу, обхвативши и прижав к себе ноги Ивана Михайловича,
сидел Семенов. Ритмично раскачиваясь, едва слышно подвывая и
бормоча: «Не вечер еще, еще не вечер…».

Журчала вода, что-то булькало в фановых трубах, в стекло ритмично
стучала раскачиваемая ветром голая заиндевевшая ветка тополя….

Кто-то оттолкнул Сергея от дверей. Туалет наполнился людьми в
халатах. Появился Леша со стремянкой, забрался на нее, перерезал
жгут. Тело Ивана Михайловича дернулось вниз, голова
перевалилась на другой бок, и множество рук подхватили его, и
опустили на пол.

Кто-то пытался разомкнуть посиневшие, намертво схватившие ноги Ивана
Михайловича, руки Семенова. Лёша что-то говорил ему тихим,
умоляющим тоном, гладил по голове. Семенов в той же
застывшей позе лежал теперь на полу, вцепившись в ноги Ивана
Михайловича, и бормотал: «Еще не вечер, не вечер, не вечер еще…».

Кто-то взял Сергея под руку и повел по коридору. Его усадили на
кушетку в процедурной, что-то кольнуло его в предплечье, перед
глазами все расплылось, и он провалился в пустоту...

Проснулся Сергей оттого, что кто-то гладил его по руке. Открыв
глаза, он увидел заплаканное лицо Анечки;

– Сергей Витальевич, все хорошо, все будет хорошо, обязательно все
будет хорошо! – говорила Анечка.

Затем перед ним возник человек в белом халате поверх милицейской
формы с воспаленными глазами на потертом лице, и запахом
перегара. Он о чем-то говорил, Сергей что-то отвечал, человек
кивал, что-то записывал, потом исчез.

Появился Леша, бессвязно ему рассказывающий о чем-то. В конце Леша сказал:

– Семенов совсем плох! Впал в кому! Думаем отправлять его в реанимацию.

Появилось лицо Анечки, кто-то погладил его по руке, что-то кольнуло,
мир перед глазами расплылся, рассыпался и Сергей опять
провалился в пустоту…

Под ногами хрустел смерзшийся грязный снег, тускло мерцали фонари
сквозь мелкое, серебристое крошево, с шуршанием ниспадающее с
низкого, черного неба.

Сергей шел по Невскому проспекту, ноги сами свернули налево, потом
направо. Перед глазами возникла надпись бледно-розовыми,
неоновыми, прописными буквами: Кафе «Патрисианна».

Сергей немного постоял перед дверью, как бы раздумывая, затем
решительно открыл дверь, и вошел! Дверь за ним закрылась, затем
погасла неоновая надпись, потом погас свет за рифлеными
стеклянными вставками дубовых дверей…

Волоча по снегу набитую картоном тележку с маленькими, скрипящими,
готовыми вот-вот отвалиться колесиками, прошел бомж мимо
серой, в трещинах, облупившейся, глухой стены…