Онтологические прогулки

Религия и Богопостижение в пульсационном воззрении Н.Е.Мартьянова

В «Письмах...» Мартьянов записал: «Духовное начало человека принципиально отличается от его материального начала своим стремлением к бытию вне времени и пространства, и это своё стремление человек осуществляет в меру знания. Познание – это конечная цель, абсолютное знание – это всемогущество!.. И нет потому никакого порока в «науке для науки». Не только наука, а всё, что имеет человек, должно служить науке, познанию как единственной и высшей его цели» (от 3.09.70г.) Отсюда Мартьянов выводит лозунг и знамя своего постижения, которые по замыслу должны стать возбудителем и методом пульсационного познания: «человек стремится к всемогуществу, то есть ...к Богу!» (от 3.09.70г.) Когнитивная формула Мартьянова – «человек стремится к Богу», – не только новаторская, но и парадоксальная, а точнее, парадоксальная потому, что новаторская, – ибо никто из натуралистов до Мартьянова не решался ввести в познавательную ткань естествознания фигуру Бога. И Мартьянов приходит к этому вполне логическим путём – через познание: Бог фиксирует высшую степень познания и Бог есть то, к чему приходит человек, овладевший всемогуществом знания. Среди богословов подобная точка зрения на Бога вполне приемлема, хотя далеко не достаточна.

Но и логический путь в данном случае приводит к явным сомнениям: если человек, обладая знаниями, может достичь всемогущества, то для чего ему стремиться к Богу? А если человек стремится к Богу как субъекту всемогущества, то зачем ему знания? Мартьянов отвечает: «Ведь я не сказал: человек – Бог. А сказал – человек богоподобен. Или вы не способны понять огромную разницу между Богом и богоподобным, или Вы не имеете прав (логических) утверждать, что когда богоподобный стремится к Богу, он стремится к себе» (от 25.03.72г.). Итак, в размышлениях Мартьянова о духовных составляющих пульсационного воззрения появляется, кроме Бога, конструкция богоподобного человека (судя по смыслу и тексту этих размышлений, богоподобный человек Мартьянова не имеет отношения к богословской аксиоме о человеке, сотворённом Богом по своему образу и подобию), а также богословско-важное суждение о том, что, стремясь к Богу, человек стремится к себе. В совокупности это выступает свидетельством, что религиозно-богословская тема в мартьяновских экзерцициях принадлежит не вольной игре неординарного ума, а определённому творческому замыслу. Но каким бы не было авторское намерение учёного, исключительно важно, что высказанные им суждения в этой сфере по духу согласуются с концептуальными постулатами русской духовной доктрины, – в частности, с учением о Богопостижении С.Л.Франка и постижением о Богочеловечестве Соловьёва-Бердяева-Булгакова. И при этом также важно знать, что в лице Н.Е Мартьянова заявляет о себе последний представитель русской школы дарвинистов (последний представитель русской духовной школы А.Ф.Лосев, также прошедший через ГУЛАГ, скончался в 1988 году).

Для более полного представления значимости духовных компонентов в творчестве Н.Е.Мартьянова кажется необходимым привести текст части письма Николая Евгеньевича ко мне, которая в силу нелепого стечения обстоятельств не попала в подборку «Письма Николая Мартьянова»(1996 г.):

Красноярск 25 марта 1972 г.

Истинную свободу и истинное её применение лучше всего характеризуют злоупотребления свободой.

Г.К.Лихтенберг

«<...> Богоподобность человека выражается в том, что когда он стремится понять окружающее, он неизбежно становится в положение творца сущего и размышляет о том, как же запустить этот perpetum mobile, чтобы он вечно работал....Но в том-то и дело, что человек всего лишь подобен Богу, но далеко не Бог! Ох, как далеко! Самое высшее, чего мы можем достигнуть, – это сколько-то приблизиться к пониманию природы....Сама Природа во всей её сложности всегда остаётся за пределами нашего понимания. Или, как я сказал, – «Природа всегда гениальна, чего никак не скажешь о человеке!». Далее Вы ставите мне в упрёк, что кроме всемогущества, я ещё говорю о Боге? Но, дорогой мой, а ведь я и отождествляю эти два представления, – Бог – это и есть всемогущество, которое во всезнании! Но необходимо понять и другое, что человек двойственен по своей сути. У него есть и духовная и материальная субстанции. Его материальная субстанция всецело подчинена материальному миру. Она существует строго привязанной к пространству и времени.. Она инертна! А вот его духовная субстанция стремится к бытию вне времени и пространства и это своё стремление она осуществляет в меру знания! Духовное начало, во внутреннем мире человека, проявляется в форме чувства прекрасного, хорошего...Реализация прекрасного осуществляется через порабощение материальной субстанции. В своё время я сказал: всё прекрасное, что создал человек (в том числе и сам он) есть плоды порабощённых страстей. Раз уж я начал Вам выбалтывать свою философскую систему (которую я назвал «Диалектический дуализм»), то буду её выбалтывать пополнее...

Неужели Вы, мыслящий человек, никогда не задумывались над смыслом выражения – «человек владеет собой»? Кто и чем владеет?! Разве уже из подобных выражений не вытекает со всей ясностью двойственная природа человека (как впрочем, и любого живого существа)? Что же есть, с этой точки зрения, труд? Это есть акт победы духовного над материальным. Ну, а что же делать, если духовное слабовато? Вот для этого случая люди и ввели принуждение. Принуждение, по своей сути, это есть восполнение дефекта духовных сил теми, кто обладает их избытком. Вся история общества и есть история изменения форм принуждения. Как тут не вспомнить Генри Форда: «Пора оставить сказку о том, что рабочие работают на меня. Они работают на меня, а я работаю на них! Хозяином является тот, кто им может быть»<...>.

Изложение своих духовных (совместно с философскими) соображений, по вполне понятным причинам, Мартьянов доверил эпистолярному жанру, где он упоминает о своей философской системе, именуя её – «диалектический дуализм». Таким образом, данная философская система или, по-другому, научное мировоззрение, необходимо, хоть и скрытно, включена в пульсационное воззрение и методологию Мартьянова. И, тем не менее, духовный материал Мартьянова не подлежит даже предварительному аналитическому обзору, а только лишь эмпирической фиксации отдельных признаков, ибо опубликованная эпистолярия Мартьянова недостаточна для этой цели, а на фоне имеющейся, но ещё укрытой, переписки великого геолога, сильно дефицитна. Эпистолярная форма, произвольная уже по своей природе, как показывает приведенный отрывок письма, состоит из множества неотсортированных интуиций, гроздей мыслей, игры ума и пламенной веры в человека.. Близость мартьяновского духостояния к русскому духовному порядку есть главный и неоспоримый итог обнародованной эпистолярии, но в отрывочном виде мартьяновские сентенции часто не находят коррелятного соответствия в русской духовной школе (так, в последней признаётся, что стремление к всемогуществу в любых видах губительно для человека, что всесилие знаний вовсе не есть благо для человека, что побуждение человека к бытию вне пространства и времени есть возможность человека, но далеко не всегда его актуальность, и прочая). На данный момент, имея в виду постановку в будущем более детального изучения творческого наследия русского гения, можно удовлетвориться номинальными истинами Мартьянова, имеющими отношение к познавательной сфере: «Между Наукой и Религией никакого противоречия нет» и «Атеизм – это опиум для народа».

Роль человека в пульсационном миропредставлении Н.Е.Мартьянова

Неординарное предназначение эпистолярного откровения в творчестве Мартьянова более всего раскрывается в теме о человеке, которой полнятся «Письма Николая Мартьянова», невзирая на всю разрозненность и отрывочность обнародованных источников. Требуется указать, что философская содержательность пульсационной логики, показанная Мартьяновым в своей эпистоле, принципиально определилась через тему о человеке, и это последнее резко разграничило по смыслу научный текст «Размышления...» и эпистолярную вольницу. В основном сочинении учёный не мог даже касаться предмета человеческого фактора, ибо казённая геология оканчивалась как наука как раз там, где начиналась повесть о гоменоидном герое – человеке. Мартьянов творил именно в той науке, которая по своей природе не была способна освоить величайшую истину естествознания, данную академиком В.И.Вернадским: человек – геологическая сила. Но Мартьянов относится к тому типу мыслителей, для которых научные константы не являются препятствием для воссоздания в самом себе вольной диалектики движения (по-другому говоря, научные постоянные не мешают ему видеть в них прекрасное и понимать истину через созерцание красоты, что не приемлется традиционно), и для того, чтобы ощутить человеческий фактор, ему вовсе не требуется человек во плоти или онтологический кристалл, что считается обязательным в обычных случаях. Так, рассуждая с пульсационных позиций о геологической истории Тихого океана или о гипотетическом Океане Констант, Мартьянов естественно упирается в проблему о происхождении жизни на Земле, хотя традиционная геологическая методология такого вовсе не требовала.

Осмысляя генезис живой жизни, которая, таким образом, введена Мартьяновым в храм геологической истории, учёный использует в своём умозрительном анализе чисто физические, а точнее, химико-климатические параметры (комбинации реакций кислорода, водорода, углекислого газа, анаэробные и аэробные условия и тому подобное), то есть, опирается всецело на логико-рациональные показатели точных наук, что по совокупности в корне отличается от решения проблемы возникновения жизни, принятой академиком В.И.Вернадским. Однако окончательное заключение Мартьянова никак не обосновывается ни фактическими данными этих показателей, ни логикой их рациональных выведений: «Поэтому представляется вполне правомерным вывод, что условия жизни на Земле создала сама жизнь» (2003, с.232; выделено мною – Г.Г.). Следовательно, за основу взят продукт интуиции, а не рациональный вывод, что кажется кричаще противоречивым, ибо опровергает собственный ход исследования и не согласуется с результатами физиократической методологии. Но зато, как производное интуиции, умозаключение Мартьянова почти дословно повторяет великий тезис В.И.Вернадского.

Мартьянов досконально, «логично, оригинально и смело», представил геологический мир в качестве пульсационной динамики сжатия и расширения земного вещества и, опасаясь прямо ввести в геологическую практику человека как такового, тем не менее, опосредованно, но настойчиво, заставляет обратить внимание на человека с пульсационной точки зрения. И оказывается, что все механические функции человеческого организма, – сердцебиение, кровообращение, дыхание, движение, некоторые операции кишечно-пищевого тракта,– сорганизованы в чисто пульсационном стиле того же сочетания сжатия и расширения, или, другими словами, человек есть образцовый макет пульсационной механики. Во весь рост встаёт главный пульсационный факт человеческой действительности: человек как самое сложное, самое гармоническое, самое совершенное изделие Природы осуществляет своё бытие в пульсационном режиме. Пульсация и философия здесь не просто сосуществуют, а органически сочетаются между собой как разные грани одного многогранника – человека.

В своё время Фридрих Энгельс совершил методологически очистительный приём в европейской философии, введя понятие об основном вопросе философии. Решение основного вопроса философии производилось посредством выбора верховенства одного их двух – материи либо духа; в первом случае философия называлась материалистической, во втором – идеалистической. Русский философ Г.В.Плеханов указал нагляднейшую и реальнейшую модель основного вопроса философии в действительности – человека, что само по себе прекратило распри между материалистическим и идеалистическим мировоззрениями, а впоследствии основной вопрос философии в общем онтологическом выражении с помощью сибирского геолога был поглощён пульсацией как процессом. Плеханов, совершив подобную реформацию в классической философии, взялся решать ранее недозволенную в материалистической философии проблему – роль личности в истории, и тем вызвал смещение эпицентра мировой философской мысли в Россию, что, в свою очередь, обеспечило появление, как полагает Н.А.Бердяев, своеобразного «русского философского ренессанса» (конец Х1Х – начало ХХ веков). Итак, познавательная триада – пульсация, философия и история – оказались связаны в нерасторжимо тугой узел в человеке, и помыслы Мартьянова о человеке, поэтому не только не шли в разрез с пульсационной идеей и идеологией, но и составляли необходимый и основополагающий фрагмент его вдохновенной (интуитивной) познавательной методики.

Не имея доступа к нормальной полемической деятельности в советской науке, Мартьянов обращается к эпистолярному, как бы приусадебному участку, и мысленно дискутирует с оппонентами, – необычайно интересный монолог у него получился по поводу книги «Вечное движение» (1973г.) видного советского генетика академика Н.П.Дубинина, который до этого не пожелал реагировать на призывы Мартьянова. Мартьянов цитирует академика: «Развитие космических исследований, начавшееся полётом советского спутника 4 октября 1957 года, показало, что Земля с её атмосферой, скрывающей жизнь от губительного воздействия радиации, с её океанами и континентами, с циркуляцией вещества в биосфере, – настоящая жемчужина Солнечной системы. Человек – уникальное звено жизни на Земле. Лишь будущее покажет, есть ли ещё во Вселенной разумная жизнь, подобная той, какая есть на планете Земля» (стр.421). Это банальное, вполне академическое словопрение воспалило неординарную, как по форме, так и смыслу, ответную реакцию Мартьянова и в «Письмах...» он написал: «Что касается указания на приоритет советских конструкторов в создании спутников, то это, несомненно, дипломатия, ловкость академика, которая и помогла ему стать таковым. Но главное – в этом высказывании чётко выпирает контекст, мысль о том, что для возникновения человека нужна-де вот такая жемчужина, как Земля, защищённая атмосферой от космических лучей, имеющая океаны и континенты и циркуляцию вещества в биосфере....Но позвольте, академик, а откуда же взялись все эти жемчужные условия возникновения человека? Как Вы смеете об этом не подумать прежде, чем вторично сжигать Джордано Бруно? Очень плохо, когда мне, геологу, приходится объяснять Вам – первейшему биологу страны, что жизнь – это совсем не то пассивное начало, каким оно вылазит из Вашей убогой головы. А напротив, начало весьма и весьма активное! Именно жизнь создала атмосферу и гидросферу. Именно её деятельность определила «циркуляцию вещества в биосфере». И, следовательно, зародившись на далеко не жемчужной планете, именно жизнь и превратила её в жемчужину, необходимую для появления человека» (от 13.12.73г.).

Повторив и почти дословно продублировав, – самостоятельно и независимо, – великие биосферные истины Вернадского, Мартьянов, однако, пошёл ещё дальше, как бы рисуясь мощью своей интуиции, а на самом деле увеличивая познавательный ресурс пульсационного воззрения. Великий геолог указывает, «...что история появления человека, после того, как весь биос приспособил для этого планету, явно свидетельствует о некой целенаправленности действий. На некотором этапе создание мыслящего существа есть цель, смысл всех действий. Чья цель? Почему такая цель? – Увы...мы не знаем. По-видимому, всё, что мы можем понять, – это то, что оно таки так! И в этот, далеко не материалистический тупик я упирался не один раз. Но такое представление удивительно соответствует системе Гегеля, – природа создаёт абсолютный дух для его самопознания...» (от 13.12.73г.). Мартьянов говорит здесь о существовании некоего демиурга, преследующего сознательную цель в сотворении мыслящего, сознательного же, сознания. Учёный не зря упоминает об «Абсолютном Духе» Гегеля (правда, Мартьянов ошибся: по Г.Гегелю, не природа создала Абсолютный Дух, а напротив, – Абсолютный Дух создал природу), ибо мыслителей издавна преследует фантом нематериального старателя или свободного радикала, задающего целеположенность не чему-нибудь, а законам.. Вот, к примеру, каким образом описывает это обстоятельство один из величайших математиков нашего времени Анри Пуанкаре: «Самая формулировка принципа наименьшего действия заключает в себе нечто, оказывающее на наш ум неприятное действие. Он гласит: при переходе из одной точки в другую материальная молекула, не подверженная действию никакой силы, но вынужденная двигаться по некоторой поверхности, пойдёт на ней по геодезической линии, то есть по кратчайшему пути. Эта молекула как бы знает, таким образом, точку, в которую желают её доставить: она как бы предвидит, сколько именно времени потребует у нея путешествие до этой точки, по тому или иному пути, и выбирает сообразно с этим самый удобный. Иными словами – формула закона наименьшего действия изображает нам эту молекулу в виде, так сказать, одушевлённого существа, обладающего притом свободной волей» (1906, с.132).

Эти глубокие и запутанные проблемы обязаны быть поданы в связи с мартьяновской интуицией, прежде всего для аргументации того, что подлинный пульсационизм Мартьянова нисколько не ограничивается примитивным механическим движением сжатия и расширения в геологическом мире. «Размышления...» Мартьянова есть не эмпирические описания, какими мастерскими бы они не были, не наглядные свидетельства, какими всесторонними бы они не были, а именно и прежде всего раз-мышления – плод многообразного коловращения мысли. Пульсационное воззрение Мартьянова содержит в себе в свёрнутом виде главное либеральное чаяние новейшей науки – логию о человеке, а, будучи частью большой науки, также несёт мистические и таинственные её моменты. И здесь раскрывается, пожалуй, наиболее парадоксальное качество новаторства Мартьянова: пульсационная концепция Мартьянова имеет главнейшее значение для геологии не единственно как учение о механических (геотектонических) движениях сжатия и расширения планеты Земли, а как фрагмент общего познания человека – идеального макета пульсационной механики – в условиях биосферы. Мартьянов указал в «Письмах...»: «если на Венере и на Марсе жизнь есть, то не потому она там есть, что там есть вода и кислород, а напротив – потому там есть кислород и вода, что там есть жизнь! Однако главнейшее в другом, – так было до появления человека! Человек же не подчиняется условиям среды и в частном случае: человек создаёт осадки, каких не было до него» (от 3.09.70г.)

Петрографическая сущность или способность человека создавать осадки проявляется у человека в силу того, что он стал действующим и всё более прогрессирующим агентом в геологическом мире, а динамическую активность в геологической действительности человек приобретает в силу того, что благодаря своей пульсационной механике вписался в общий пульсационный ритм планеты. Итак, с новой пульсационной стороны обнажается собственно биосферная истина о том, что человек есть геологическая сила, наряду с тем, что он есть биологической, психической и духовной силой. Если это величайшее открытие современного естествознания впервые прозвучало в русской науке как интуитивный дар гениального В.И.Вернадского, то онтологическое обоснование оно получило в пульсациях Мартьянова.. Человек воспринимается пульсационной геологией как повелительная геологическая сила, прежде всего потому, что реально становится в геологическом движении не просто фактором миграции элементов, а заявляет о себе как самый мощный в природе мигратоген. В таком качестве только пульсационная теория способна ввести человека в геологию и дать зеленый свет новаторству В.И.Вернадского, и нет ничего удивительного, что только в пульсационизме Мартьянова великий закон живой жизни Вернадского получил углублённую рефлексию, обретшую вид предпосылочной основы особого пульсационного гнозиса о человеке. В «Письмах...» Мартьянов известил: «В истории нашей планеты я усматриваю две крупные революции: 1. Появление жизни, которая сразу же, подспудно начала перестраивать своё жилище на благо собственного развития. И хотя каждый, не только индивид, но и вид был полностью подчинён существующим условиям, в целом жизнь на протяжении сотен миллионов лет изменяла условия жизни – изменяла планету. 2. Вторая революция – появление человека, где уже не вид, а даже индивид вступает в борьбу с условиями и побеждает их» (от з.09.70г.)

Таким образом, особенность пульсационной идеи Мартьянова, качественно отличающая её от аналогичных представлений зарубежной и отечественной геологии, является фигура человека, которая в «Размышлениях...», как законченного онтологического произведения, не имеет видимого приоритета, но постоянно присутствует в вольных размышлениях учёного, благодаря чему обязан высокий удельный вес философской печати в его сочинениях. Подобное несоответствие между онтологической и гносеологической частями пульсационной концепции Мартьянова в науковедческом отношении не может говорить в пользу последней. Однако данное положение неисправимо, ибо оно есть не вина творца, а его беда, и беда привнесена со стороны социальной детерминации советской науки, то есть, огрубляя, со стороны идеологии диалектического материализма, соответственно которого все эпистолярные рассуждения Мартьянова не имеют права на научное существование. Диалектика, принятая за основу последней, предназначена для осмысления всеобщего изменения материального мира, но свои собственные, диалектические, законы она трактует как неизменные внешние детерминаторы, на базе которых возросли такие уродцы, как мичуринская наука и союз философии и естествознания. Не должно удивлять, что вольно или невольно, но Мартьянов моментами попадает под государственно-организованный пресс догматической диалектики.

В «Размышлениях...» Мартьянов резюмирует: «Таким образом, в нашем представлении пульсации являются важнейшим всеобъемлющим законом природы, который непосредственно вытекает из законов диалектики, величайшего достижения человеческой мысли. И уже по этой причине, как мы полагаем, концепция пульсаций достойна того, чтобы лечь в основу главной задачи геологии» (2003, с.244). Изложенная силлогическая фигура несёт на себе ноуменальные неудобства, связанные именно с этой бедой творца. Во-первых, тезис Мартьянова «пульсации являются важнейшим всеобъемлющим законом природы», – главнейший итог мартьяновской пульсационной эпопеи, – не может быть именно «всеобъемлющим», если он исходит из чего-то, что, таким образом, становится ещё более всеобъемлющим. И таковым у Мартьянова оказываются законы диалектики, что, во-вторых. Диалектике в мартьяновской логической фигуре отведена роль внешнего демиурга или руководящей детерминации,– сказано, что законы пульсаций «непосредственно вытекает из законов диалектики», – и это всецело соответствует требованиям той идеологии, что отвергает не только духовные составляющие интуиции Мартьянова, но и саму интуицию как таковую. Именно эта последняя, свободная от принуждения внешних детерминаций, витает вне причинно-следственной связи и удостоверяет, что пульсации – это и есть сама диалектика в естественно-геологическом образе; на философском языке можно сказать, что пульсации – онтология естественной диалектики. И, наконец, в-третьих. Можно ли считать в свете изложенных соображений, что в силе остаётся утверждение о концепции пульсаций как «главной задаче геологии»? Эту задачу полезно представить в другом виде: соответствуют ли концептуальные параметры подлинного (дуалистического, диалектического, исторического) пульсационизма Мартьянова научно-познавательным запросам академической геологии, данной в официальном облике важнейшей отрасли естествознания? Данное вопрошание необходимо считать основным вопросом пульсационного воззрения Мартьянова.

Продолжение следует