Диалоги с Олегом Куликом #5. Животное. Как я стал собакой.
- Подошла минута показа. Что ты чувствовал?
- Сильнейший мандраж.
Потом это повторялось на каждом показе, всю жизнь.
Но тут особенно…
Дебют, всё-таки…
Я впал в ступор, представляя: вот я выбегу и тупо, вяло начинаю лаять.
Ни сил, ни энергии.
Надо водочки выпить.
Кто-то сбегал за бутылкой.
Но я, от волнения, пить её не мог: просто не лезла в горло, стоит колом.
Еле-еле.
Ничего не берёт.
- И ты, для того, чтобы успокоиться, начал приводить себя «в порядок», доводить до животного состояния. Гусиным жиром намазался, чтобы не околеть…
- И переусердствовал, обмотавшись скотчем больше, чем нужно. На колени, на ступни (вышло похожим на носки), на локти… А ещё скотч попался какой-то дурацкий…
- Зато Андрей Вознесенский на камеру потом говорил, что без скотча всё было бы более убедительным.
- Тогда Вознесенский был самым модным человеком. Некоторые рестораны давали ему 50% скидку: только бы он появился у них, осчастливил присутствием.
Постепенно мы разговорились, и даже забыли, для чего собрались, что нужно делать.
Потом Гельман вдруг резко встаёт: «Всё! Давай пошли! Вперёд!»
И ногой вышибает дверь.
- Галерея была закрыта, а публика стояла у дверей, и ожидала вернисажа.
- Я вылетаю, как ужаленный, и первый, кто попадается - какой-то телевизионный оператор.
Я бью ему головой прямо в яйца.
Бум.
Оператор падает на жопу.
Бум.
Я развернулся, увидел оператора, смутился: «Ёлки, человека обидели…»
Тут я встаю на четвереньки.
Разворачиваюсь, и бросаюсь на подвернувшуюся девицу.
Мужик от неё шарахнулся.
Я - на неё.
Оказалось, что это шведская журналистка, только вчера приехавшая в Россию. Это её первый день в Москве.
И тут на неё прыгает голый русский мужик. Причём, со всей страстью. Мне же страсть нужно изображать. Быть убедительным. Девушка сжалась.
- Говорят, на следующий день взяла билеты и улетела из дикой страны обратно.
- Я стал гонять по кругу.
Входить в раж.
Меня пробил драйв.
Чудовищный.
Я бегаю.
Люди от меня.
Машины сигналят.
Какой-то автомобиль едет прямо на меня.
Я разбегаюсь.
Хоп, заскакиваю на капот.
Ветровое стекло.
Мужик за стеклом.
Выражение ужаса.
У меня - новая порция адреналина.
Потом другая машина, третья…
- Ты не думал, что можешь пострадать?
- Бренер испугался и спас мне жизнь. Он держал меня на цепи, но когда я перепрыгнул через какую-то машину, цепь провисла и попала под колесо.
Саша резко дёрнул, и я остался жив.
Он меня перетянул.
Но после этого притих.
Даже про стихи забыл.
И я стал полностью управлять процессом.
Меня носило, таскало, я падал, поднимался, снова бежал…
- Ты людей узнавал?
- Нет.
- А когда завалил куратора пушкинского музея Марину Бессонову, ты это сделал специально?
- Я думал, что это - мужчина: она же была в штанах.
- Ты кусался?
- Честно: нет.
Я только обжимал людей и валил их на землю.
И потом укусить человека очень трудно.
Попробуй укусить одетого человека.
- То есть, себя ты контролировал?
- В какие-то моменты, нет.
Потом находило просветление.
Со стороны всё это напоминало эпилептический припадок, слегка контролируемый и концептуально оправданный.
- И ещё: эти же люди тебя хорошо знают. Случайных зрителей там практически не было.
- И вдруг я в таком состоянии, и не знаешь, что от меня ждать.
Я сам не знал.
- А что делала в это время Люда?
- Она взяла фотоаппарат, чтобы зафиксировать акцию, но, из-за страха, так бегала, что не щёлкнула ни одного нормального кадра. Все фотографы потом говорили, что получилось не больше двух-трёх кадров, так я активно передвигался.
- Ты это делал специально?
- Я бы в таком раже…
Камеры летят, люди бегают, никто же не ожидал, что это будет…
Один Мерседес сильно газанул, сдал назад, я покатился, слетел, сильно ударился…
- Что ты чувствовал?
- Я был совершенно счастлив. Абсолютная свобода и никакого ощущения, что меня воспринимают как голую собаку. Многие даже были уверены, что я был в трусах.
Никаких эротических позывов или сексуальных ощущений я не испытывал.
Какое там…
Потом, это, конечно, случалось.
Но уже на других перформенсах.
- Лаять было трудно?
- Конечно, трудно. Бренер мне помог: он постоянно меня придушивал. Удерживая от людей. На видео видно мою перекошенную, красную морду.
Полная потеря человеческого облика.
- Сколько это было по времени?
- У всех осталось ощущение, что я скакал целую вечность. На самом деле, по хронометражу, семь минут.
Через семь минут я начал чувствовать, что сейчас упаду.
Подбежал к водителю, он стоял за поворотом, весь побитый и ободранный.
В грязи.
Он открыл бутылку водки: «Олег Борисович, у вас по шее кровь течёт…»
И выливает её на меня.
И тут меня стошнило.
Хорошо, что в тот момент я был не в салоне автомобиля.
- А Бренер?
- Он был тут же: «Олег, тебе плохо? Езжай скорей домой…(переходит на шепот, проникновенно) А я пойду послушаю, что там о нас говорят…»
(все смеются)
- У него был такой одухотворённый вид, что он сказал только: «Это было та-ак охуительно…»
- После этого вы и перестали быть друзьями.
- Все газеты написали о перформенсе Кулика, упоминая Сашу на вторых ролях. Бренер же тогда был в трусах… А кому Бренер нужен в трусах…
- Совершенно несправедливая оценка роли Бренера.
- Согласен. Это была наша совместная работа. Без Саши не было бы этого кружения, не произошло бы это движение.
Возможно, моя роль была более яркой, как в театре, но критики оказались несправедливыми.
- И били по больному. Сам факт приглашения такого неуправляемого человека, как Бренер, не смущал ли тебя изначально?
- Тогда Саша ещё не делал перформенсов агрессивных по отношению к другим. До этого случая он осуществлял брутальные акции, но только по отношению к самому себе.
- Так это ты его научил? Выпустил химер из бутылки его подсознательного?
- Нет, не думаю. Хотя именно после этой акции Бренер начал делать жёсткие перформенсы. Я стал ему заклятым другом, агрессия его перенеслась на окружающих.
- Можно сказать, что на следующий день ты проснулся знаменитым? Не в какой-то там тусовке, но по настоящему известным всей стране?
- Даже Лужков потом выступил: «Мы уберём голых с улицы!» Как будто в Москве 1994 года, кроме голого Кулика, не было никаких проблем.
- А какие после этого были слухи?
- Мне рассказывали, что какие-то бешеные, оголодавшие люди бросались на Тверской на прохожих. И чуть ли не откусывают колёса у машин.
«Мегаполис-экспресс» вышел с заголовком «Люди-звери», и приплёл туда мутантов-крыс из московского метро, про которых тогда много говорили.
- Ты чувствовал удовлетворение от проделанной работы?
- Я сидел в машине, завёрнутый в какую-то простыню, и совершенно не понимал, что же произошло. Я помнил свою круговерть, машины, люди…
Приехал домой, потом домой вернулась Люда. Я спрашиваю её: - Ну, как? - Она туда же - Охуительно!
Но что она могла сказать? Хорошо? Плохо? По каким критериям оценивать?
Жив остался, и то хорошо.
- Говорят, что пробка из-за твоей акции стояла от набережной - через Большой Каменный Мост - до самой Тверской. Семь часов вечера, люди едут с работы… А ты представляешь повторение такой акции в 2002 году или в твоём боди-арте весом и важен эффект новизны?
- По психологическому состоянию такое возможно. Но важно, что этот перформенс был результатом некоторой культурной работы и идеально ложился именно на ту ситуацию. Я как бы хлопаю дверью…
Сейчас это воспринимается, как начало целой линии в Русском искусстве, а тогда это случилось как припадок или нервный срыв.
Всё это там и осталось, внутри той жизни.
- Ты же единственный, кто как бы не видел этого перформенса. А какова была твоя реакция, когда ты увидел себя на видео?
- Я себе понравился, но не сразу - надо было привыкнуть к тому что этот безумец - я.
- А как воспринимают эту акцию другие?
- Кто смеётся, кто-то говорит, что это было гениально. Некоторые просто визжат и не находят слов.
- Когда я первый раз смотрел это на видео, то поразился мощности воздействия. Меня плющило и колбасило.
- Все, кто видел перформенс в реальности и позже сравнивал с записями, говорят, что видео не передаёт и десятой доли энергии, которая выплеснулась тогда на улице.
- Сколько раз ты показывал «Собаку»?
- Немного. Первый раз в Москве, второй раз - в Цюрихе, третий раз - в Стокгольме, потом в Берлине и Страсбурге, после этого в Париже и в Нью-Йорке.
- Ты забыл акцию «Собака Павлова» в Роттердаме. Именно там и случился самый большой скандал?
- Нет, самый большой скандал вышел в Стокгольме.
- И тогда ты уже понимал, что и как надо делать?
- Нет. Ещё нет. Понимать, что со мной происходит, я стал только после Цюриха. Именно там, как мне кажется, и случился самый лучший мой собачий перформенс.
- В прессе его назвали лучшим перформенсом послевоенного времени.
- Да. По рейтингу Лондонской Тейт-модерн, которая купила у меня документацию этого перформенса.
- Что обычно представляет из себя документация акции. Видео и фотографии?
- 45 минут видеозаписи. Полная версия, а не та, которую я вчера показывал в подвале галереи «Робин-Бобин» на лекции.
- Для того, чтобы обозначить своё авторство, ты должен подписать кассету? Как это происходит?
- Заключается договор и я передаю им все архивные съёмки своей акции.
- И у них теперь есть на эту акцию права?
- Нет, у них есть теперь съемка в архиве.
- И сколько это стоит?
- Пять тысяч.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы