Комментарий |

Диалоги с Олегом Куликом #5. Животное. Как я стал собакой.





- Подошла минута показа. Что ты чувствовал?



- Сильнейший мандраж.


Потом это повторялось на каждом показе, всю жизнь.


Но тут особенно…


Дебют, всё-таки…


Я впал в ступор, представляя: вот я выбегу и тупо, вяло начинаю лаять.


Ни сил, ни энергии.


Надо водочки выпить.


Кто-то сбегал за бутылкой.


Но я, от волнения, пить её не мог: просто не лезла в горло, стоит колом.


Еле-еле.


Ничего не берёт.



- И ты, для того, чтобы успокоиться, начал приводить себя «в порядок», доводить до животного состояния. Гусиным жиром намазался, чтобы не околеть…



- И переусердствовал, обмотавшись скотчем больше, чем нужно. На колени, на ступни (вышло похожим на носки), на локти… А ещё скотч попался какой-то дурацкий…



- Зато Андрей Вознесенский на камеру потом говорил, что без скотча всё было бы более убедительным.



- Тогда Вознесенский был самым модным человеком. Некоторые рестораны давали ему 50% скидку: только бы он появился у них, осчастливил присутствием.


Постепенно мы разговорились, и даже забыли, для чего собрались, что нужно делать.


Потом Гельман вдруг резко встаёт: «Всё! Давай пошли! Вперёд!»


И ногой вышибает дверь.




- Галерея была закрыта, а публика стояла у дверей, и ожидала вернисажа.



- Я вылетаю, как ужаленный, и первый, кто попадается - какой-то телевизионный оператор.


Я бью ему головой прямо в яйца.


Бум.


Оператор падает на жопу.


Бум.


Я развернулся, увидел оператора, смутился: «Ёлки, человека обидели…»


Тут я встаю на четвереньки.


Разворачиваюсь, и бросаюсь на подвернувшуюся девицу.


Мужик от неё шарахнулся.


Я - на неё.


Оказалось, что это шведская журналистка, только вчера приехавшая в Россию. Это её первый день в Москве.


И тут на неё прыгает голый русский мужик. Причём, со всей страстью. Мне же страсть нужно изображать. Быть убедительным. Девушка сжалась.



- Говорят, на следующий день взяла билеты и улетела из дикой страны обратно.



- Я стал гонять по кругу.


Входить в раж.


Меня пробил драйв.


Чудовищный.


Я бегаю.


Люди от меня.


Машины сигналят.


Какой-то автомобиль едет прямо на меня.


Я разбегаюсь.


Хоп, заскакиваю на капот.


Ветровое стекло.


Мужик за стеклом.


Выражение ужаса.


У меня - новая порция адреналина.


Потом другая машина, третья…



- Ты не думал, что можешь пострадать?



- Бренер испугался и спас мне жизнь. Он держал меня на цепи, но когда я перепрыгнул через какую-то машину, цепь провисла и попала под колесо.


Саша резко дёрнул, и я остался жив.


Он меня перетянул.


Но после этого притих.


Даже про стихи забыл.


И я стал полностью управлять процессом.


Меня носило, таскало, я падал, поднимался, снова бежал…



- Ты людей узнавал?



- Нет.



- А когда завалил куратора пушкинского музея Марину Бессонову, ты это сделал специально?



- Я думал, что это - мужчина: она же была в штанах.



- Ты кусался?



- Честно: нет.


Я только обжимал людей и валил их на землю.


И потом укусить человека очень трудно.


Попробуй укусить одетого человека.



- То есть, себя ты контролировал?



- В какие-то моменты, нет.


Потом находило просветление.


Со стороны всё это напоминало эпилептический припадок, слегка контролируемый и концептуально оправданный.



- И ещё: эти же люди тебя хорошо знают. Случайных зрителей там практически не было.



- И вдруг я в таком состоянии, и не знаешь, что от меня ждать.


Я сам не знал.



- А что делала в это время Люда?



- Она взяла фотоаппарат, чтобы зафиксировать акцию, но, из-за страха, так бегала, что не щёлкнула ни одного нормального кадра. Все фотографы потом говорили, что получилось не больше двух-трёх кадров, так я активно передвигался.



- Ты это делал специально?



- Я бы в таком раже…


Камеры летят, люди бегают, никто же не ожидал, что это будет…


Один Мерседес сильно газанул, сдал назад, я покатился, слетел, сильно ударился…



- Что ты чувствовал?



- Я был совершенно счастлив. Абсолютная свобода и никакого ощущения, что меня воспринимают как голую собаку. Многие даже были уверены, что я был в трусах.


Никаких эротических позывов или сексуальных ощущений я не испытывал.


Какое там…


Потом, это, конечно, случалось.


Но уже на других перформенсах.



- Лаять было трудно?



- Конечно, трудно. Бренер мне помог: он постоянно меня придушивал. Удерживая от людей. На видео видно мою перекошенную, красную морду.


Полная потеря человеческого облика.



- Сколько это было по времени?



- У всех осталось ощущение, что я скакал целую вечность. На самом деле, по хронометражу, семь минут.


Через семь минут я начал чувствовать, что сейчас упаду.


Подбежал к водителю, он стоял за поворотом, весь побитый и ободранный.


В грязи.


Он открыл бутылку водки: «Олег Борисович, у вас по шее кровь течёт…»


И выливает её на меня.


И тут меня стошнило.


Хорошо, что в тот момент я был не в салоне автомобиля.



- А Бренер?



- Он был тут же: «Олег, тебе плохо? Езжай скорей домой…(переходит на шепот, проникновенно) А я пойду послушаю, что там о нас говорят…»



(все смеются)



- У него был такой одухотворённый вид, что он сказал только: «Это было та-ак охуительно…»



- После этого вы и перестали быть друзьями.



- Все газеты написали о перформенсе Кулика, упоминая Сашу на вторых ролях. Бренер же тогда был в трусах… А кому Бренер нужен в трусах…



- Совершенно несправедливая оценка роли Бренера.



- Согласен. Это была наша совместная работа. Без Саши не было бы этого кружения, не произошло бы это движение.


Возможно, моя роль была более яркой, как в театре, но критики оказались несправедливыми.



- И били по больному. Сам факт приглашения такого неуправляемого человека, как Бренер, не смущал ли тебя изначально?



- Тогда Саша ещё не делал перформенсов агрессивных по отношению к другим. До этого случая он осуществлял брутальные акции, но только по отношению к самому себе.



- Так это ты его научил? Выпустил химер из бутылки его подсознательного?



- Нет, не думаю. Хотя именно после этой акции Бренер начал делать жёсткие перформенсы. Я стал ему заклятым другом, агрессия его перенеслась на окружающих.



- Можно сказать, что на следующий день ты проснулся знаменитым? Не в какой-то там тусовке, но по настоящему известным всей стране?



- Даже Лужков потом выступил: «Мы уберём голых с улицы!» Как будто в Москве 1994 года, кроме голого Кулика, не было никаких проблем.



- А какие после этого были слухи?



- Мне рассказывали, что какие-то бешеные, оголодавшие люди бросались на Тверской на прохожих. И чуть ли не откусывают колёса у машин.


«Мегаполис-экспресс» вышел с заголовком «Люди-звери», и приплёл туда мутантов-крыс из московского метро, про которых тогда много говорили.



- Ты чувствовал удовлетворение от проделанной работы?



- Я сидел в машине, завёрнутый в какую-то простыню, и совершенно не понимал, что же произошло. Я помнил свою круговерть, машины, люди…


Приехал домой, потом домой вернулась Люда. Я спрашиваю её: - Ну, как? - Она туда же - Охуительно!


Но что она могла сказать? Хорошо? Плохо? По каким критериям оценивать?


Жив остался, и то хорошо.


- Говорят, что пробка из-за твоей акции стояла от набережной - через Большой Каменный Мост - до самой Тверской. Семь часов вечера, люди едут с работы… А ты представляешь повторение такой акции в 2002 году или в твоём боди-арте весом и важен эффект новизны?



- По психологическому состоянию такое возможно. Но важно, что этот перформенс был результатом некоторой культурной работы и идеально ложился именно на ту ситуацию. Я как бы хлопаю дверью…


Сейчас это воспринимается, как начало целой линии в Русском искусстве, а тогда это случилось как припадок или нервный срыв.


Всё это там и осталось, внутри той жизни.



- Ты же единственный, кто как бы не видел этого перформенса. А какова была твоя реакция, когда ты увидел себя на видео?



- Я себе понравился, но не сразу - надо было привыкнуть к тому что этот безумец - я.



- А как воспринимают эту акцию другие?



- Кто смеётся, кто-то говорит, что это было гениально. Некоторые просто визжат и не находят слов.



- Когда я первый раз смотрел это на видео, то поразился мощности воздействия. Меня плющило и колбасило.



- Все, кто видел перформенс в реальности и позже сравнивал с записями, говорят, что видео не передаёт и десятой доли энергии, которая выплеснулась тогда на улице.



- Сколько раз ты показывал «Собаку»?



- Немного. Первый раз в Москве, второй раз - в Цюрихе, третий раз - в Стокгольме, потом в Берлине и Страсбурге, после этого в Париже и в Нью-Йорке.



- Ты забыл акцию «Собака Павлова» в Роттердаме. Именно там и случился самый большой скандал?



- Нет, самый большой скандал вышел в Стокгольме.



- И тогда ты уже понимал, что и как надо делать?



- Нет. Ещё нет. Понимать, что со мной происходит, я стал только после Цюриха. Именно там, как мне кажется, и случился самый лучший мой собачий перформенс.




- В прессе его назвали лучшим перформенсом послевоенного времени.



- Да. По рейтингу Лондонской Тейт-модерн, которая купила у меня документацию этого перформенса.



- Что обычно представляет из себя документация акции. Видео и фотографии?



- 45 минут видеозаписи. Полная версия, а не та, которую я вчера показывал в подвале галереи «Робин-Бобин» на лекции.



- Для того, чтобы обозначить своё авторство, ты должен подписать кассету? Как это происходит?



- Заключается договор и я передаю им все архивные съёмки своей акции.



- И у них теперь есть на эту акцию права?



- Нет, у них есть теперь съемка в архиве.



- И сколько это стоит?



- Пять тысяч.

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка