Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Наш общий знакомец Антон Хусейнов, учился в другой школе, но дружил
с нами: играл в хоккей на нашей коробке, танцевал на вечерах
в школе, и его принимали как своего.

Есть люди изначально комичные. Любые их начинания, какими бы
вертикальными не были, в итоге превращаются в фарс, в прыск, в
пародию... Человек идет совершать подвиг, но спотыкается и
квасит нос о штакетник, закидывает уду на щуку, но ловит себя
крючком за ухо. И , в конце концов, от высокого дела – от
славы, от подвига, от гибели или даже от денег – его спасет
судьбоносный понос, или враг бесшабашности, друг степенности и
береженого долголетия, – геморрой.

Взять даже внешность. Казалось бы, у Антона правильные черты лица,
хорошая стать, безукоризненная речь и даже череп, – арийский
слепок! Но при глупейших обстоятельствах, бесовской каверзе
звезд двуликий Янус поворачивает не ту ягодицу – и меняется
судьба, весь образ, – он ломается, словно в мутных потоках
дождя за стеклом. И правильная фигура кажется однобокой, лицо
плебейским и даже череп становится похож на рахитическую
тыкву обритого под лоск тибетского монаха.

Вот красавцем Антон стоит высоко на сугробе против дверей школы, он
ждет товарищей с уроков. Родители купили ему драповое
пальто, литые плечи и каракулевый воротник, на голове пыжится
дорогая шапка. Вчерашний мальчик – он уже не мальчик: там, где
присыхали сопли, теперь темнеет пушок. Антон красуется на
сугробе, статен! И льнут старшеклассницы к окнам, подзывают
подруг, начинаются расспросы, возможно, кто-то напишет – и
завтра ему передадут стихи…

Но ухмыляется подлый Янус.

Антон видит выходящих друзей. Они ему машут, он тоже, вот тянет
вперед руку, делает шаг …но проваливается одной ногой в сугробе,
другая зависает... Он летит нырком в снег, шапка катиться,
обнажая сплюснутую голову, а руки улезают в сугроб, задрав
рукава пальто, обнажая костлявые, еще детские локти... И
разочаровано удаляется томные взоры от окон, и не будет уже, ни
стихов, ни записок.

Антон поднимается как ни в чем не бывало, вытрясает из рукавов снег.
Смеясь, о чем-то рассказывает, и при этом умудряется даже
заикаться, чего прежде за ним никогда не наблюдалось.

Таков был Антон.

И вот этот вчерашний отрок влюбляется в нашу Наталью.

Кто такой? – спрашивает она у подвильнувшего дипломата.

Антон. Ну, Антон!

Это, который… «скворечник»?

Скворечник – это кличка Антона. Дело в том, что в детстве ему на
голову падал скворечник. Обыкновенный, деревянный. Торчал на
высокой жердине в дальнем углу на границе с соседним участком.
И вздумалось мальчугану переместить его поближе к своим
яблоням, чтобы ели скворцы только своих вредителей. Но как
снять? И начал Антон подрубать жердину у основания. Но откуда у
мальчишки острый топор? Он им и жесть, и проволоку, и лед на
кирпичных дорожках рубит… Ударами Антон жердину лишь
раскачал. Да так, что отломились наверху ржавые гвозди. И полетел
еще мокрый от мартовского снега птичий дом со свистом вниз,
как немецко-фашисткая бомба…

Хорошо, что на голове мальчугана была меховая шапка, с верхом из
толстой свиной кожи. Да еще скворечник по темени скатом
пришелся. Ткнулся мальчишка лицом в снег, пролежал в беспамятстве,
не помня сколько. Потом встал, снял ушанку, потрогал голову:
ни шишкаря, ни болячки!..

Удар скворечника не беда. Беда в другом заключилась. Угораздило
Антона в юношескую-то пору, да во время застолья, рассказать об
этом приятелям! И хохотали друзья, раскачивался стол;
вспоминая его несчастья и казусы, кричали: «Вот, вот в чем
причина! вот откуда кактус растет!..» Антон смущенно улыбался,
скромно молчал и уж благодарил в душе бога за то, что не успел
рассказать – и о том, как он не поверил рассказу в книге о
мальчике, который надел на голову чугунок, и того спасали всем
миром, – и тоже надел на голову чугунок, и с ним тоже
стало, как в книге; и о том, как он поднял в магазине кем-то
звонко рассыпанные по кафелю юбилейные рубли, с изображением
Ленина, и в порыве благородства отдал продавщице, сказав, что у
него тоже есть такие, а дома вдруг обнаружил, что отдал
свои– те, что копил, экономя на обедах; и о том, как на
барахолке снял с себя и дал померить незнакомому парню дорогие
американские джинсы, получил в челюсть и, очнувшись, пошел в
трусах ловить такси; и о том, как решил накачать мускулатуру,
купил мощный, на стальных пружинах, экспандер, – и чуть не
убил себя по той же голове ручкой этого экспандера, могуче
сорвавшейся при натяжении со ступни, рассекшей темя и
отправившей его в длительное беспамятство.

Тогда за столом и утвердили: да, всему причина есть скворечник!

И теперь всегда, если разговор касался Антона, безнадежно махали
рукой: да что с него взять?!. Ему же на башку того… скворечник.

Но Антона ценили, как раз, за эту несуразность, добродушие и
безобидность. И пробивали пути к Наташе.

Длинноногая Наташа подходила тотчас, как только ее окликали.

Ей рисовали и разукрашивали...

Стоя визави, она надувала губы…

Ей внушали, пеняли, талдычили!

Она задумчиво отворачивала бледное лицо в сторону…

– Отличный парень! – кричали ей.

– Ну, пусть подойдет, я же не кусаюсь, – сдавалась она, наконец.

Антон являлся на школьные вечера, удачно закусывал вино мускатным
орехом, и наши строгие завучи, стоящие на страже школьных
дверей, его пропускали. Приходил ради Наташи, но не смел
пригласить ее на танец. Так пропал целый учебно-танцевальный год.
Мы перешли в десятый. На вечере в честь Октября, мы буквально
толкали его в спину, но он упирался и шипел. Наступил Новый
год. В конце концов, Антон решился. Был великолепный бал.
Девушки сделали прически, надели маски и, словно сошедшие с
очарованных берегов, веяли чудными духами. Ребята надели
бабочки.

Антон стоял у стены, и даже черная маска «Мистера Х» не могла скрыть
его бледность. Как в боксерском углу его обмахивали,
окучивали советами, как подойти и что сказать. О решении Антона
знала вся школа. Загадочно улыбались девочки и молодые
учителя. У двери Сара Абрамовна в длинном бисерном платье,
зауженном у колен, стояла, как русалка на хвосте, – и , оборачиваясь
в сторону Антона, со скрытой улыбкой мелко покусывала губы.

Антон выжидал. И вот момент упал, как гиря с неба! Антон сказал – и
все расступились. Он шагнул как на подвиг. Было видно, как
торжественно он скосил голову с великолепной укладкой, как
шикарно, держа корпус наискосок, пересек зал. Он остановился
напротив Наташи, шаркнул, кивнул и протянул руку.

Наташа сделала реверанс, и они прошли в середину зала...

Она опустила руку ему на плечо, он взял ее за талию, и они стали
передвигаться в медленном танце. Исполнялась вытягивающая душу
песня « В мокром саду…»

Все шло отлично, и ничто не предвещало беды. «Вот так решаются
судьбы» – с грустной удовлетворенностью подумали мы. И уже было
вытащили по сигарете и двинулись к туалету… как в зале
раздался душераздирающий крик. И крик этот был ужасен!

Ничто перед этим криком вопль погибающего динозавра. Ничто – крик
ростовщика, который всю жизнь копил и вдруг обнаружил, что
ограблен до нитки! Взвизгнула игла проигрывателя, песня
оборвалась. Мы обернулись. Кто-то лежал на полу посреди зала… О,
это был наш Антон! Он валялся возле ног Наташи и отвратительно
орал, корчась. При этом держался обеими руками за одно
место, называемое конечность…

То, что случилось, было нелепо, смешно и драматично. Это все равно,
что смерть от клюва попугая.

А случилось вот что. Передвигаясь в танце, партнеры, естественно,
касаются друг друга. И с Антоном произошло то, что случается с
человечеством раз в сто, а, быть может, в тысячу лет.
Коленная чашка Наташи пришлась прямо под колено Антона. Девичья,
точенная, напряглась – и сковырнула коленную чашку
расслабившегося в мечтах Антона, как яичную скорлупу!

Он упал, как срезанный.

И блажил, блажил, блажил…

Бедного мы унесли на руках в машину прибывшей «скорой помощи».

Такова его судьба. Смещенная ударом скворечника карма.