Онтологические прогулки

… если жизнь человека – лишь ничтожная вспышка в гигантском истоке вечного существования, тогда простительна любая трусость, любая бесчестная сделка, любое отклонение от долга, но если жизнь – единственная и неповторимая возможность, даруемая человеку, он отвечает за каждую секунду этой жизни, и никакой бог не простит отступничества; ты сам себе судья неподкупный, разве что сам захочешь быть подкупленным.

                                                                                            Стефан Гейм

1. Историческая справка

Распад советского аппарата управления обществом или государства Советского Союза ещё не признан эпохальным событием современной истории, наподобие разрушение античной Греции или падения древнего Рима, в силу того, что данный перелом виден только с политической позиции как крах империи, аналогичный многим другим, на которые так щедр был ушедший ХХ век (Оттоманская, Австро-Венгерская, Британская, Российская империи). Так же, как в своё время не была по достоинству осознана уникальность и специфика возникновения этого Советского Союза на историческом фоне конца Х1Х – начала ХХ веков. Аналитической целиной осталось то обстоятельство, что впервые в истории цивилизации государственное образование было предсказано теоретически именно как коммунистическое, то есть идеологическая сущность не только опережала, но и определяла реальную модель государства. За бортом исторического анализа остался парадокс этой идеологической первичности, которая формировала систему воинствующего материализма – идеологию советской власти и норму государственного порядка в Советском Союзе, утверждающих как раз обратное: первичность материального и вторичность идеального.

Академическая историография, таким образом, практически не знает сути и мирового масштаба советского апокалипсиса, а точнее, знает лишь односторонне, как государственное крушение. Если в онтологическом плане распад Советского Союза воспринят эмпирически, как натурально-наглядная данность, то в гносеологическом порядке это явление суть самая большая мистерия современной истории, внутренняя, наибольшая и наиважнейшая, часть которой остаётся не осмысленной и не осознанной, а потому эрозия идеологического багажа ленинско-сталинского коммунизма протекает стихийно и самопроизвольно, то есть длительно и запутанно. Суждения о том, что крах советского колосса суть исторически неизбежный и общественно необходимый акт не вызывает сомнения в силу своей очевидности, но как раз это обстоятельство хитроумно обходится и упорно замалчивается, ибо тут само по себе всплывает вопрос о первопричине явления, для которого традиционная (историческая, общественная, социологическая и всякая другая) аналитика не обладает когнитивным ресурсом. А дефицит знания обязан тому, что развал Советского Союза знаменателен отсутствием излюбленного и удостоверенного источника, какой повсеместно вменяется казённой историей в объяснение всякому аналогичному государственному потрясению или перевороту: внешней убойной силы; так, крушение античной Греции ставится результатом поражения в войне с Римом, а крах Римской империи связывается с нападением варваров. Первоисточник и главные возбудители деструктивных процессов, погубивших государство Страны Советов, располагаются внутри советского общества, – таков первый неоспоримый факт данной исторической эпопеи. Правда, здесь уже нужно говорить не о Советском Союзе, а о социалистическом лагере, ибо внешняя форма распада государства тут однотипна: многонациональные СССР, Югославия и Чехословакия развалились на национальные составляющие, повлекшие за собой череду гражданских войн (за исключением Чехословакии), самым кровопролитным из которых был конфликт России с Чечнёй, – увы, такой лютой злобой обернулась ложь коммунистического интернационала. В этом суть второго неоспоримого факта советской депрессии конца ХХ века. Далее обнаруживается третий неоспоримый факт, который заключается в отсутствии деятельной и действующей личности, способной осуществлять лидирующие и направляющие функции на период общественного обрушения, личности, органически связанной с имманентными недрами советского общества и осенённой пониманием происходящего и перспективным видением будущего.

Этот третий факт при всей своей неоспоримости представляется в параметрическом отношении произвольной величиной, хотя именно этот параметр, – отсутствие действующего лидера, – обусловил спонтанный и стихийный характер процесса распада советской государственности. Если иметь в виду, что существующая философская доктрина, отрицающая верховенство человеческого фактора, находится в основе советского мироощущения, которое и потерпело историческое крушение, то третий факт, факт человеческого значения, приобретает качество главного признака распада. А свою неоспоримость основного параметра процесса человеческий фактор заимел на стадии становления идеологии русского большевизма в лице В.И.Ульянова-Ленина – единоличного автора философской системы воинствующего материализма. Будучи эпигоном марксизма, Ульянов-Ленин сумел на этой основе создать новую теорию насилия, ставшую эпицентром системы, и сформулировал идеологию невиданной доселе государственной диктатуры, когда самого государства ещё не существовало. Так самопроизвольно появился принцип идеологической первичности. В ленинизме идеология из благородной процедуры изучения идей превратилась в иго мнения и запрет на инакомыслие. А, будучи гениальным политиком, Ульянов-Ленин смог организовать насильственный захват политической власти в России.

Аналогично огромной силой авторитета пользовалась в своё время личность И.В.Джугашвили-Сталина. Став во главе государства после Ульянова-Ленина, Сталин, по сути дела, осуществил реализацию ленинских идеологических предсказаний. Борьба за власть, развернувшаяся в большевистской партии после смерти Ленина, не была ни отклонением, ни ослаблением ленинской доктрины насилия, а являлась способом укрепления государственной диктатуры партии. Если ранее наиболее продуктивным средством захвата власти служила воинская сила (таким способом Ленин и Троцкий завоевали власть в октябре 1917 года), то Сталин изобрёл новый вид обретения и удержания власти: административный метод, посредством которого он поступательно и последовательно одерживал одну победу за другой над более образованными и теоретически сильнее подкованными противниками (Л.Троцким, Н.И.Бухариным, Г.А.Зиновьевым). Сталина можно назвать онтологическим отцом ленинизма, и большой террор, осуществлённый под его руководством в конце 30-х годов прошлого столетия и угрожавший большевистскому режиму самоистреблением, качественно вписывается в теоретические каноны ленинской теории насилия. Начавшаяся Вторая мировая война внесла крутые коррективы в ход событий, и на время войны в СССР сам собой уменьшился размах воинствующего материализма в его репрессивном режиме.

И, наконец, четвёртый неоспоримый факт советского катаклизма выходит из понимания исторической природы явления, которое укладывается в определённый временной интервал, и как всякий историко-значимый эксцесс обладает началом и концом. Смерть Сталина в 1953 году должно считаться начальной точкой отсчёта периода распада советского государства, и убеждение в этом предопределяется третьим неоспоримым фактом – весомостью критерия человеческого фактора как исторического демиурга. Среди деятелей, ставших у руля государственного управления после Сталина, не было лидеров, даже близко напоминающих Ленина и Сталина по целостности организаторского дарования, по одержимой преданности своему воззрению, и, в конце концов, по объёму харизматического авторитета, – это была череда временщиков-конъюктурщиков, которые ещё как-то умели справляться с повседневной обыденностью, но не умели учиться у прошлого и вдохновляться будущим. Разрушение началось сразу после ухода Сталина и выразилось в урагане реформ и реорганизаций, которые обрушил на страну одурманенный бесконтрольной властью генсек Н.С.Хрущёв. Картина в целом напоминала истерическое трясение плодового дерева, когда вперемешку сыпались зрелые, недозревшие и перезревшие плоды. Такая деятельность, невзирая на демагогические благие намерения, могла иметь только деструктивный характер, и народ презрительно прозвал Н.С.Хрущёва «Никитой – кукурузником». Аналогичного результата достигала столь же малограмотная и невежественная реформация президента Б.Н.Ельцина.

В свете такого подхода необходимо признать бытующее мнение о том, что начало распада Советского Союза декларировано Беловежским пактом (декабрь 1991 года) и осуществлено, дескать, лидерами-реформаторами, в корне неверным и исторически безосновательным. Беловежский уговор есть не более, как отчаянная попытка сохранить власть лидерами, напуганными приближающимся всесоюзным кризисом; в своём физическом облике Беловежские соглашения представляют фиксацию второго неоспоримого факта или следующей стадии распада. А содержательно Беловежская сделка суть продукт непродуманно-волюнтаристской деятельности лидеров, лишенных государственной индивидуальности, а, следовательно, ответственности, и в итоге одним росчерком пера были порваны укоренившиеся культурно-экономические связи великого государства. Огромное количество русских людей оказалось за пределами своей генетической родины, а совместно с массовым исходом граждан экс-СССР в зарубежные страны, спусковой пружиной которого были Беловежские соглашения, количество русских людей, объявившихся вне родного национального очага, превысило 30 миллионов, – такого потрясения русская история ещё не переживала. Великая Русская Схизма, влияние которой на ход мировой истории ещё предстоит выяснить, таким образом, стала самым больным результатом распадом Советского Союза, и важно, что как раз Беловежские соглашения были производным этого процесса, но никак не причиной.

Итак, принцип идеологической первичности сказался, прежде всего, в том, что философское обоснование и идеологическое наполнение реально действующей государственной структуры Советов было осуществлено философской системой воинствующего материализма В.И.Ульянова-Ленина. В свою очередь, это необходимо означает, что распад внешней государственной конструкции советского государства в качестве первопричины имеет идеологическую несостоятельность системы воинствующего материализма, и даже более того, идеологическая ущербность философского базиса выступала предпосылкой онтологического крушения государства. Однако, как говорилось, данное обстоятельство не было аналитически задокументировано, – ленинская идеология в Советском Союзе не подлегала не только критике, но ленинская система в своей целокупности философского основания никогда даже не ставилась на обсуждение в историческом контексте современной действительности России. Практически во всех разделах нынешней философской аналитики имеются явные непосредственные или опосредованные признаки функционирования основополагающих ленинских принципов или идеологических догматов. Я имею в виду не только использование в полном объёме исходной ленинской силлогистики, – удельный вес такого рода философствования невысок, – но те дистинкции, где начальные ленинские моменты подгоняются под общефилософские стандарты либо очищаются от скомпрометировавших себя смыслов. В совокупности отсюда следует вывод: современная российская философия в своей гносеологической части в том или ином виде опирается на положение ленинской системы воинствующего материализма, образуя в итоговой форме достаточно самобытный комплекс, которому я рискнул присвоить термин неоленинизм, выявлению природы и особенностей которого посвящён сей очерк. Известно, что преобразование внутреннего содержания явления, находящегося в распаде, всегда охватывает широчайший диапазон мнений – от протестантизма до реформизма, от стихийных до сознательных мотиваций и инстинктов, от законного унаследования и преемственности до искажающих нововведений. В замысел моего очерка не входит задача полного раскрытия неоленинизма, своей целью я помышляю определение достоверности наличия неоленинизма как самостоятельного объекта современной российской философской мысли.

В этом свете привлекает к себе внимание то обстоятельство, что на сегодняшнем горизонте российской философии наличествует особый сектор, генерирующий философские знания, идеологически и когнитивно не совпадающие ни с родоначальным ленинским контекстом, ни с современным неоленинзмом. Этот сектор есть общество «Дом А.Ф.Лосева» на Арбате. В философском плане А.Ф.Лосев представляется как последний представитель великой русской духовной школы, которая была разгромлена большевистской властью по личному указанию В.И.Ульянова-Ленина; он – замыкающий на сегодняшний день в мемориальном ряду великих русских мыслителей. Как философ и мыслитель Лосев был органически чужд всему советскому укладу жизни и философии Ульянова-Ленина, то есть онтологии и гносеологии большевизма, а потому над ним всё время довлел гнёт и иго власти. Великий страстотерпец русской философии, он, как ангел, витал над всеми перипетиями советской философии, его так и следует величать: Ангел Русского Духа. Понятно, что Лосев, проживая в Советской России, вынужден был маскировать в публикациях сокровенные мысли и как бы подстраиваться под господствующую фразеологию. Так, в разрешённой цензором вставке к своей книге «Диалектика мифа», Лосев написал: «Я думаю, едва ли также стоит тут обнаруживать буржуазную природу материализма. Материализм основан на господстве отвлечённых функций человеческого рассудка, продукты которого проецируются вовне и в таком абстрактном виде абсолютизируются. В особенности отвратителен, и сам по себе, и как обезьяна христианства, тот популярный, очень распространённый в бездарной толпе физиков, химиков, всяких естественников и медиков, «научный» материализм, на котором хотят базировать всё мировоззрение. Это даже не буржуазная, а мелкобуржуазная идеология, философия мелких, серых, чёрствых, скупых, бездарных душонок, всего этого тошнотворного марева мелких и холодных эгоистов, относительно которых поневоле признаешь русскую революцию не только справедливой, но ещё и малодостаточной. Научный позитивизм и эмпиризм, как и всё это глупое превознесение науки в качестве абсолютно свободного и ни от чего не зависящего знания, есть не что иное, как последнее мещанское и обалдение духа, как подчинённая, в точном социологическом смысле, мелкобуржуазная идеология» (1999,с.320).

По смысловому содержанию этой цитаты В.И.Ульянов-Ленин, для которого материализм находится на пьедестале божества, получает решительный отпор, но в терминологическом и интонационном качестве в словах Лосева слышится ленинская непримиримость; вообще, переадресовывать все пороки и недостатки крайнего материализма буржуазии, первейшему врагу советской идеологии, – это есть приём чисто ленинской логики. Для философии же, которую исповедует Лосев, ярлыки «буржуазная природа», «мелкобуржуазная идеология» совершенно излишни, и назначение их в приведенном изречении носит маскировочный характер; а, зная глубокомыслие Лосева, несложно в этих словах прочувствовать язвительную эзоповскую насмешку истинного философа. Но если намерения Лосева носят вторичную апокрифическую природу и далеки от первичных философских тезисов, то аналогичные действия в системе воинствующего материализма, имеющие в качестве самоцели видоизменение функционального облика ленинской философии, терпящей онтологический крах, объединяются мною в общий комплекс неоленинизма. Философскую основу последнего можно, несколько утрируя для выразительности, определить как противоречие онтологии и гносеологии, исходя из реального (онтологического) факта разрушения советского государства и сохранения в гносеологии современной российской философии принципов ленинской системы воинствующего материализма.

Поскольку в философском поле неоленинизм только подлежит аргументации, то на этой стадии анализа единственно важную концептуальную функцию исполняет методологический подход. В последнем используется лишь одно произвольное допущение: эпопея ленинизма рассматривается в исторической плоскости. А в сфере историзма имеется два типа методологического подхода: традиционный (рациональный) по типу материалистического понимания истории (исторический материализм) и радикальный Н.А.Бердяева по способу небесной (духовной) истории. С точки зрения традиционного понимания генеральное противоречие (противоречие между онтологией и гносеологией), которым опосредуется современное состояние философской мысли в России, относится к тому разряду противоположностей, которое разрешается только смертью, то есть к тому несозидательному типу противоречий, которые не могут быть генератором развития. Ещё Аристотель называл такие противоречия «лишённостью», и как он указывал: «что же касается лишённости, то она есть некоторого рода противоречие: ведь обозначают как лишённое то, что чего-то лишено либо вообще, либо в некотором отношении, или то, что вообще не в состоянии обладать чем-то, или то, что, будучи по природе способным иметь, его не имеет» (1075,т.1, с.261). Поскольку в ленинской системе онтология причинно обусловлена гносеологией, в чём нас убеждает принцип идеологической первичности, то естественное различие онтологии и гносеологии в данном случае лишается определённого свойства, а именно развития, ибо разрушение одного неизбежно предопределяется разрушением другого. Итак, традиционная методика исторического познания не даёт достоверного объяснения распада Советского Союза как акции мирового масштаба, как исторического явления самозначимого значения, названного мной Великой Русской Схизмой.

Таким образом, в сугубо методологическом отношении роль альтернативного средства приходится на способ небесной истории по Н.А.Бердяеву, тем более, что предыдущие рассуждения, послужившие посылками для такой постановки вопроса, были выполнены в контексте небесноисторического воззрения, основополагающей платформой которого служит императив: демиургом исторического процесса является не коллектив, партия или народ, а исключительно историческая личность. Соответственно, кардинальным образом меняется категориальный и доктринальный состав исторического действия: двигателем внутреннего сгорания небесноисторического исследования служит не противоречия и не рациональное (причинно-следственное) хронологическое выведение, а историческая память, и соответствующий реквизит. Главная и единственная особенность исторической памяти состоит в том, что в категориальном отношении она вечна, а в понятийном плане – всеобща, а потому над исторической памятью не властны никакие диктатуры и догматы. Историческая память вмещает в себя все значимые (негативные и позитивные) события прошлого, но её когнитивное назначение выше и шире пассивной хранительницы прошлого: историческая память сберегает ценности прошлого. В формальном разрезе историческая память составляется из двух структурно-функциональных частей: исторического предания и исторических уроков, – обобщая, первую часть можно сопоставить с эмпирическим элементом исторического исследования, а вторую часть – с теоретическим разделом.

Всякая диктатура или деспотия в государстве есть прежде всего борьба, и борьба с исторической памятью данного народа или страны. Но эту борьбу нельзя понимать буквально, ибо историческая память непобедима, а существование государственной диктатуры должно понимать не как завоевание диктатуры, а как позволение исторической памяти, которое она даёт в многообразных, ещё во многом не разгаданных, формах, – так, к примеру, крепостное право в России существовало много столетий, и возникло оно не как диктатура, и в начале имело положительный смысл. Историческая память являет своё бытие исключительно через ценности прошлого, которые способна определить, раскрыть и показать только историческая личность. Здесь проходит граница между тем, как оценивает ценности прошлого историческая личность-диктатор, то есть личность, которая узурпировала личную власть и тем определила время, и историческая личность-гений, то есть личность-одиночка, отдавшая себя на благо вечности; таков рубеж между временем и вечностью. Человечество всё своё время прославляло и прославляет диктаторов, деспотов, тиранов, царей, полководцев и равнодушно взирало и взирает на легион распятых, сожженных, убитых, загубленных, забвенных гениев-одиночек, и ему невдомёк, что без вторых не было бы первых.

Это непосредственно означает, что любой временной отрезок устойчивой государственной формы или правления, функционально необходимо несёт в себе ту или иную долю исторической ценности прошлого, зафиксированного исторической памятью, – не могла этого избежать и советская эпоха русской истории. Данная доля может быть подобна той, что обозначена в определённых народных традициях, и тогда она будет унаследованной или реликтовой, а может быть дана в форме новообразования или метаморфозы, но всегда имеющей корни в исторической памяти. Основное методологическое упущение неоленинизма сегодня состоит в том, что распавшаяся советская государственная система рассматривается односторонне, то есть необъективно, только в негативном свете, и эти, как правило, раздутые негативизмы исключаются из философской ткани ленинизма, и мнится, что таким способом «очищается» ленинизм: он переводится в неоленинизм.

Итак, когнитивная особенность метода исторической памяти состоит в выведении положительного содержания определённого исторического эксцесса, и из его аналитической характеристики опосредуется общая оценка исторического акта, то есть главным моментом небесноисторической процедуры исторического исследования служат позитивные параметры исторической ценности прошлого. Вывод о распаде или отрицательном качестве какой-либо исторической системы исходит в настоящем единственно из знания положительного контекста объекта в исторической памяти, и положительное тут первично. Таким способом раскрывается наиболее радикальное положение в познании великого русского философа Н.А.Бердяева: подлинная история познаётся только в глубине личности человека. Вот как излагает Бердяев: «История опознаётся через историческую память как некоторую духовную активность, как некоторое определённое духовное отношение к «историческому» в историческом познании, которое оказывается внутренно, духовно преображенным и одухотворённым». Эта «одухотворённость» исторической динамики приходит в исследовательскую процедуру потому, что, по словам Бердяева, «я должен прежде всего постигнуть это историческое и историю как до глубины моё, как до глубины мою историю, как до глубины мою судьбу» (1990, с.с.16,15). Следовательно, согласно методологии Бердяева, исследователь исторического процесса является до корней волос субъективной величиной, владеющей собственной системой координат, в силу чего он обладает полным правом на истинность своего независимого мнения. В таком качестве методология Бердяева антиподально противостоит традиционной теории познания, которая в материалистическом понимании истории зиждется на важнейшем требовании о максимальной объективности (непредвзятости) наблюдателя; соответственно выявляется формула противостояния: историческое предание против исторического факта.

Указанные четыре неоспоримые факта при антиподально различных подходах дают качественно несопоставимые результаты, с тем существенным дополнением, что человеческий фактор (третий неоспоримый факт) не имеет ноуменального значения в ленинском анализе, тогда как служит основополаганием в бердяевском тексте. Оценочное мерило динамического кризиса государственной системы в объёме последнего выводится по достаточно простой схеме: система находится в критическом состоянии, когда негативные моменты и элементы усиливают свой актив, а положительные – соответственно сужают своё поле предикации. Понятно, что советская действительность, ставшая в наши дни историческим прошлым, не подвергалась такого типа осмыслению (если в совокупности всё то, чему подвергалось эта историческая данность в наше время, можно назвать осмыслением, а не очернением), и потому для примера я использую продукт собственного умозрения, воспользовавшись дозволением бердяевской методики.

В объёме краткой, по историческим меркам, но насыщенной советской истории я выделяю три положительные момента, которые ввиду не совсем материальной природы, нельзя причислить к историческим фактам: 1.институт материнства и детства, 2.отсутствие коррупционного климата на верхних этажах власти и 3.отсутствие боязни безработицы на нижних этажах общества. Институт материнства и детства принадлежит всецело советскому бытию, и в истории нигде и никогда мать-хранительница рода не была одарена такими наградами и эпитетами: мать-героиня, материнская слава, материнская доблесть (только в легенде древних ацтеков упоминается о том, что женщины, умершие при родах, погребались как национальные герои). Разрушение этого, насквозь духовного, института я склонен считать главнейшим признаком распада советского государства, поскольку в нём содержится доказательство духовной природы самого советского катаклизма. И в этой области катаклизм достиг страшных глубин и проявлений: матери стали убивать своих детей или новорождённых выбрасывали в мусорные баки; в интернете существует сайт «Россия – ребёнок – мусорный бак». Ужасающее количество примеров говорит о том, что разложение прогрессировало до того, что матери теряли своё человеческое лицо; «…нанесла своему ребёнку не менее 10 ударов ножом», – из приговора суда 19-летней Галине Сидоровой из Татарстана. Не хочется верить, но приходилось слышать, что число беспризорных детей в России нынче не меньше, чем после Отечественной войны. С поразительной интенсивностью распад положительного значения происходил и в двух других выделенных моментах, а точнее сказать, они были целиком уничтожены как положительные содержания: коррупция, казнокрадство, мздоимство, подкуп стали профессиональной отличительной приметой российского чиновничества на всех этажах, восприняв отрицательное прошлое из царских времён, а безработица давно превратилась в бич, оставляющий на теле России самые глубокие шрамы. Усилия, применяемые правлением президента В.В.Путина по, как высокопарно было объявлено, «искоренению» этих отрицательных явлений в российском обществе, заслуживает одобрения как намерения, а практический эффект их никак не гарантируется, ибо данное «искоренение» базируется всецело на репрессивно-финансовой базе, оставляя вне внимания духовный фактор. Пренебрежение духовной инстанции составляет диагностический признак ленинской идеологии, и она стерильна и равнодушна к институту семьи, а потому возникновение советского комплекса материнства и детства кажется наибольшей мистерией советской истории. Демографическая деятельность президента В.В.Путина также лишена духовной составляющей и не поминает семью, как общественный инструмент, и она не может рассчитывать на успех, пока в приоритете не будет числиться духовное величие института семьи.

К этим частным признакам распада Советского Союза для общей картины необходимо добавить универсальный показатель деструкционного состояния любого государства: военную силу. Всякая агрессивная война per se означает резкое превалирование в объёме государственных интересов внешних причин над внутренними, и в этом гнездится эмбрион распада. Каждая из войн, какие проводил Советский Союз (Венгрия, Чехословакия, Афганистан), с прогрессирующей выразительностью обнажала тенденцию и критерии развала. Политический сигнал о возрастающем процессе разрушения советского государства был дан в форме международного бойкота Московской Олимпиады (1980 год), а полное экономическое обрушение советского народного хозяйства произошло в 90-е годы прошлого столетия. Итак, началом деструктивной деформации государства Страны Советов следует считать время смерти И.В.Джугашвили-Сталина, а завершение развала в онтологическом виде требуется приурочить к концу ХХ века, к правлению президента Б.Н.Ельцина, тогда как гносеологическая эрозия философского обоснования государства (система воинствующего материализма) протекает по сию пору.

(Продолжение следует)