Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Нет, ну вы слышали, а?! Она назвала его библиотеку атавизмом! Да ещё
и добавила, что такие, как он – рудимент на теле
человечества. Библиотека Михаила Семёныча была предметом его гордости,
можно даже сказать «фамильной гордости», а также самым
дорогим его достоянием. Ровесники завидовали ему. Ещё бы, ведь у
большинства из них не было и десяти печатных книг.

У Михаила Семёновича было целых три книжных шкафа. В семье
Хользуновых вообще было принято много читать. Его дедушки с
бабушками, его родители, да и сам он, пока это ещё было возможно,
самозабвенно собирали книги.

От бабушек и дедушек ему достались в нескольких экземплярах полные
собрания сочинений Горького, Толстого, Пушкина, Достоевского
и многих других. От родителей он унаследовал множество
романтических книг, как то: Стендаль, Анн и Серж Голон, Вальтер
Скотт. Сам же он ещё в школьные годы собрал неплохую
коллекцию русскоязычной и иностранной фантастики, как в переводах,
так и в оригинале.

Когда в Россию пришла демократия, его светлой памяти родители с
чистой совестью выкинули весь соцреализм, скопившийся на
антресолях за долгие годы советской власти.

Не стоит думать, что коллекция была ограничена только романтикой,
русской классикой или фантастикой. Были в ней и маги, и
концептуалисты, и такие, не подпавшие под чёткое определение
жанра, авторы, как Александр Грин. Все три поколения честно
вносили также свою лепту мировой теологии, философии, сказок и
поэзии, научных трудов.

Уже гораздо позже, после популяризации электронной бумаги и смерти
родителей, пришлось продать пару повторных собраний
сочинений. И на эти деньги была куплена и по последнему слову
обустроена престижная 300-сотметровая квартира на тридцать втором
этаже экокомплекса Молоково, подальше от шумных центральных
районов типа Свиблово.

Было у него, к примеру, три комплекта зародышевого фентези Волкова,
один из которых он обменял на антологию Стивена Браста у
английского друга по переписке. Второй экземпляр сборника
Божидара он выменял у отца своей командировочной французской
любовницы на Шарля Бодлера, а «Пощёчину общественному вкусу» на
Артюра Рэмбо.

И вот сегодня эта нахалка, его дочь, дерзит ему в столь грубой
форме. И потому лишь, что он мягко поправил её, когда она вместо
«экслибрис» сказала «эскалибур». Будто она не понимает, что
если бы он в двадцатых последовал всеобщей сдаче книг на
фабрики одежды, у них не было бы сейчас такой богатой квартиры
и высокого социального статуса.

В 17-том году появились первые издания на электронной бумаге. Хотя к
тому моменту большая часть молодёжи уже читала с КПК, эти
издания стали модными, а потом и необходимыми. Они вошли в
норму и привели в 20-том к массовому психозу владельцев
печатных книг.

Психоз длился три года, и всё это время отчаянные разочаровавшиеся
люди несли книги в утиль. Закончился он вместе с почти полным
исчезновением печатной продукции, которую к тому моменту
вообще перестали выпускать.

Вскоре модными стали уже печатные книги, и стоимость сохранившихся
библиотек взлетела, как акции Microsoft, а сами библиотеки
превратились в коллекции. Однако с тех прошло уже 15 лет, и в
2038 году люди не пользовались электронной бумагой.

Широкое распространение имело прямое скачивание информации в мозг.
Это стало легкодоступным, потому что к тому моменту Xoro уже
довели до ума и нашли применение «феномену Глуздарева», или
же правилу деструктуризации сознания.

И вот теперь павший жертвой НеоНТР Михаил Семёнович сильно переживал
из-за ссоры с дочерью. Он совсем перестал понимать Ани. С
некоторых пор, а именно с её дня рождения, на который ей был
подарен новёхонький «родной» транслятор kod'а, Ани стала всё
больше времени проводить в сети.

Часто можно было наблюдать на их кухне такой диалог:

– Солнышко, я купил два билета на выставку современной психографики,
не хочешь сходить?

– Нет.

– Да ладно, составь старику компанию, что от тебя убудет, что ли?

– Папа, ну я же тебе тысячу раз говорила, я всё это уже видела, а
если нет, то могу посмотреть в любой момент. В сети есть всё.

– Но дочка, ведь смотреть репродукцию и живую картину на реальной
бумаге, висящую перед тобой на стене музея, – это, как говорят
в Одессе, – две большие разницы.

– Пап, во-первых, в Одессе так давно уже не говорят. А во-вторых, ну
как ты не понимаешь – в сети не репродукции, там всё
совершенно реальное и гораздо живее, чем на музейной стене. Там
картинку можно покрутить, почувствовать её запах…

– Но ведь и в музее можно почувствовать запах, и, главное, в
музее-то оно настоящее.

– Пап, в сети тоже всё настоящее, но гораздо тоньше, ярче, вкуснее.
Неужели это так сложно понять.

– Нет, не понимаю, доча, прости.

Внезапное отдаление оказалось тем более странным, что отец был
отнюдь не консерватором и, в отличие от других коллекционеров, не
жил только за счёт своих книг, а соответствовал ритму жизни
большого города. Он работал на немаленькой должности
директора городской сети и, хотя и не прошёл почти обязательного
нынче нанообучения, был отличным специалистом, рубившим что в
софте, что в железе наравне с молодёжью.

Так же, как мода когда-то подняла его в ряды элиты, сейчас она
рушила его личную жизнь. Во всём были виноваты дурацкие
трансляторы, которые разлагали сознание на kod, а потом перемещали в
порт сети. Основная цель человеческого существования –
познание – упростилась до такой степени, что вести плотскую жизнь
стало просто неинтересно.

Ани почти жила в сети. Она выходила в реал только чтобы выполнить
свои гражданские обязанности и справить естественные
потребности. Общение прекратилось, так как когда Михаил Семёнович
уходил на работу, она проверяла свою почту перед универом, а
когда приходил, она делала в интернете домашнее задание.

В универе было скучно, там диктовали прописные истины, которые она
знала и так, а все знания, которые им давали, можно было
гораздо быстрее и надёжней усвоить, скачав в натруженную
студенческую голову. Ани регулярно спорила с преподавателями. «Как
же, – говорили они, – нельзя же позволять, чтобы всё за тебя
всё делали машины. Надо учиться работать своими мозгами».
Они не понимали, что в Интернете человек как раз и работал
своими мозгами, непосредственно мозгами. И это развивало
гораздо лучше тупой зубрёжки. Процесс обучения, с её точки
зрения, был крайне неудобен и чрезмерно затянут.

Прошла уже неделя с момента того нелицеприятного воскресного
разговора, когда Ани вдруг исчезла. Отец метался, места себе не
находил, обзвонил все справочные по несчастным случаям. Он взял
два дня в счёт отпуска и бегал по городу в поисках своей
единственной дочери, кроме которой у него никого в этом мире
не было. Сон по ночам не приходил, и душная липкая темнота
вынуждала его напиваться до отключки.

И вот, ближе к ночи второго дня, когда он уже лыка не вязал от
усталости и водки, она заявилась домой, так же внезапно, как и
ушла. Прогромыхала металлическими ботинками по площадке,
позвякала у двери ключами и невозмутимо вошла, включив в прихожей
свет. Отец мигом протрезвел и задохнулся от смеси радости с
гневом. «Ты жива, слава Богу! Где ты была, чёрт возьми?».

Оказалось, что двое суток она безвылазно проторчала в сети. На
какой-то университетской тусовке вышла просмотреть вечерние
новости, да забыла поставить программу возврата. И просидела на
huckdiary всё это время, совершенно забыв о часах. Там у неё
был уже определённый статус, на её дневнике висело полторы
тысячи посещений. Сформировалась среда общения, этакий
неформальный кружок, где к её мнению прислушивались. С ребятами
было интересно. И, что немаловажно, с ними было о чём
поговорить, в отличие от отца и однокурсников. Они оживлённо
обсуждали последний полезный софта, сплетничали про полубогов их
вселенной – различных программистов – и хвастались параметрами
их умений в Maxima 4d online.

Однако они несколько заболтались. Что прошло двое суток, она поняла,
только получив рассылку за среду. Очень хотелось остаться с
друзьями, ведь когда уходили одни – появлялись другие, и
она со столькими ещё не успела увидеться. Но на носу был
коллоквиум, отец, поди, волновался, да и тело не помешало бы
покормить. В результате она наскоро закинулась hurryачей едой и
неохотно поехала домой.

После такого оборота дела Михаил Семёнович твёрдо принял решение
сводить дочь к психоаналитику и поставить надёжный
подсознательный блок трансляции. Ани знала, что за её проступок
последует наказание, но думала, что её в худшем случае забанят на
неделю благодаря служебному положению отца. О полном
прекращении прямого скачивания она не могла помыслить и в кошмарных
снах.

На следующий день отец скрутил её и волоком втащил в кабинет врача.
На табличке над дверью значилось «Иосиф Бернштейн». Кабинет
оказался оформленным в стиле модерн. Круглый деревянный, что
по тем временам большая редкость, стол. Круглые деревянные
же стулья, обитая натуральной чёрной кожей кушетка, опять
таки на деревянных ножках. Паркет, обои с изображением
фантасмагорической карты.

Лысый доктор с непомерно большой квадратной головой и венчавшими
хищный нос роговыми очками полуиздевательски спросил:

– Ну-с, на что жалуемся, больной?

– Иосиф м-м-м, – замялся её отец.

– Адамович, – подсказал врач.

– Иосиф Адамович, мне бы дочке блок трансляции поставить, а то совсем загуляла…

– Я не хочу! Не позволю! Не смейте! – закричала Ани.

– Ничего, у нас это частый случай. Сейчас мы тебе поможем, тебе
совсем не будет больно, даже приятно… – говоря это, Иосиф
Адамович неотрывно смотрел ей в глаза, удерживая её взгляд. Она
почувствовала, как тело наливается тяжестью, и свет плавно
померк. Через полчаса работа была готова, и отныне доступ в
сеть ей был закрыт по желанию её же мозга.

Промучившись с неделю, выполняя все задания письменно и получая
информацию о жизни только из биовизора, Ани всё же не сдалась. И
жизнь дала ей второй шанс. К ней подрулил парень с ВМК,
хорошо осведомлённый о её проблеме, и предложил простое решение
в обмен на совместный ужин.

– Я слышал, у тебя определённые трудности в общении с компьютером…–
парень широко улыбнулся.

– Да что ты можешь об этом знать?! Не лезь лучше, – вспылила она,
возмущённо уперев взгляд в его наглые глаза.

– Больше, чем ты думаешь. Я ведь уже не один год с программами общаюсь.

– Например? – ей, против желания, стало любопытно.

– Например как снять блок, – улыбка стала ещё шире.

– И как же это? – разговор становился всё интереснее и интереснее.

– Сначала пообещай поужинать со мной в «Бьянко», – казалось, что он
сейчас лопнет от распиравшего его веселья. «Бьянко» был
дорогой ресторан, выдержанный в стиле второй половины двадцатого
века, для ностальгирующих и не обделённых деньгами
старичков.

– Типа первое свидание? За твой счёт, – отпираться не имело смысла,
так как она знала, что спать не сможет, если не попытается.

Впервые она была в ресторане и ела настоящую приготовленную вручную
еду, а не hurry пищу. И надо сказать, это ей понравилось.
Парень, которого звали Владиславом, был очень мил и даже
подарил ей натуральную розу. Вечер прошёл замечательно, и весь
следующий день она провела под впечатлением вкрадчивой живой
музыки и приторного кальвадоса.

Влад понимал, что девочка заигралась в сеть и потеряла контакт с
реальностью. И будь его воля, он бы ни за что не стал её
освобождать, но тогда у него не было бы и шанса затащить её на
свидание. А, став близким ей человеком, он мог бы постепенно
открыть для неё прелести нормальной жизни и мало помалу
отучить от сети.

Вечером пятницы он отвёл её к знакомой крысе, широко известному в
узких кругах чёрному хакеру Triplleg'у. Крысы были порождением
классовой перестройки 25-го года.

Когда забитая прослойка интеллигентов вдруг взмыла на верхнюю
социальную ступень, мир перевернулся с ног на голову – часть
уважаемых ранее технарей потеряла идейную базу и, разочаровавшись
в жизни, ушла в канализацию. Вскоре крысы организовали
мощную криминальную структуру, которая стала диктовать правила
игры корпоративным боссам.

Именно из городских подземелий появлялись официальные технические
новинки и «чёрный» не одобренный патентоведами хард и софт.
Оттуда же раскатывались по миру волны энергоинформационного
терроризма и поступали на сетевые барахолки убойные kod'овые
наркотики.

Хакер Triplleg не был спецом по программному обеспечению, он был
спецом по мозгам. Когда они вошли в его просторную хакерскую
келью он, зажав монокль левым глазом, что-то паял в
средненьких размеров микросхеме. Он обернулся, отложил паяльник и
воскликнул:

– О, Дух, здорово, дружище. Чем на этот раз порадуешь?

– Девушке надо блок снять.

– Та-ак. А скажи-ка мне девочка, какая у тебя выходная частота,
насколько оптимизирован мозг, есть ли битые кластеры, какой
чипсет, какой объём ПЗУ, сколько трафика в день шло, сколько бит
визуалки?

Ани малость прифигела от такого количества свалившихся на неё
вопросов, ни на один из которых не могла дать ответ. А она ещё
думала, что неплохо шарит в современных технологиях.

– Слышь, старый, не грузи ламера-то, – попросил Владик.

– Ладно, кто хоть ставил?

– Бернштейн, – в один голос ответили Ани с Владом.

– А, знаем такого, хороший спец, качественную защиту ставит. Но
ничё, и не таких козлов мы взламывали. Вот, помнится, в тридцать
шестом у одной шишки из Xoro оперативные кластеры залипли,
так я их ему в два счёта поднял. Или во вторую техногенную…
ах, да вы ж поди и не слышали про неё. Ну, да что это я всё
о себе да о себе. Голову сюда положи.

Ани положила подбородок на высокую стойку, Triplleg опустил перед
ней какое-то ржавое забрало, что-то там подкрутил, и тут
началось. Ощущение было такое, будто каждую клеточку её мозга
вырывают, рассматривают под лупой, через которую падает
солнечный свет, а потом колошматят отбойным молотком. Хакер то и
дело сплёвывал и матерился непонятными словами, вроде:
«эозинофил тетраплоидный».

За полтора часа болезненного копания сканером в коре головного мозга
он удалил из головы Ани все следы деятельности
психоаналитика. За это крыса была вознаграждена тремя антикварными
zip-дискетами, которые можно было спихнуть на чёрном рынке за
полторы штуки еврейских. Ани едва держалась на ногах, когда
Влад выводил её из подземелья.

Благодаря Владиславу Ани начала получать вкус к реальной жизни, и
всё реже пользовалась возвращёнными ей возможностями. Отец
нарадоваться на неё не мог и только диву давался, как
современная медицина может переменить человека. Он не знал, что дочка
сняла блок, а та, в свою очередь, всячески поддерживала его
уверенность, подключаясь только с чужих портов.

«Ани, – говаривал, бывало, Влад, – ни одна запись музыки не передаст
энергетики живого музыканта, не заведёт тебя так, как это
сделает человек, экстатически крикнув что-либо в микрофон.
Никакой виртуальный секс не позволит тебе почувствовать
пульсацию крови в родном теле, не передаст чувств, оживающих в
зарождающемся стоне. И там ты никогда не поймёшь, что такое
парная телятина, зажаренная в винно-медовом соусе, – на этих
словах он обычно улыбался, – Поверь мне, я знаю сетевую кухню
получше многих, ведь сеть – это мой мир». И Ани всё чаще с
ним соглашалась.

Но случилось так, что однажды левые пропихнули в госдуму закон о
введении комендантского часа в рунете для лиц, не достигших
двадцати одного года. И дума, не долго думая, одобрила закон в
трёх чтениях. Совет Федерации и президент тоже возникать не
стали.

В тот вечер на форуме в huckdiary творилось нечто невообразимое.
Чаще всего можно было слышать реплики наподобие: «Да как они
вообще посмели. Неужели эти жирные идиоты полагают, что если
мне нет двадцати одного, то я не полноценная личность, не
могу себя контролировать и отвечать за свое поступки. Мы
взрослые, вполне сформировавшиеся люди и способны сами постоять за
себя. Мы не позволим каким-то лживым бюрократам лишать нас
наших естественных прав! Это свободная страна, так почему же
никто не считается с нами. Мы им покажем, как плевать на
свой народ!» Подобное мнение вызывало всеобщую солидарность и
поддержку.

И тогда группа политизированной лейбористской молодёжи в знак
протеста скачали себя в сеть, уничтожив при помощи идеологически
преданных товарищей трансляторы. Местонахождение группы
оставалось неизвестным, поскольку крысы по каким-то своим
соображениям предоставили им укромный уголок. Так как прилепить
новые аппараты на виски оборзевшим героям было некому, их тела
вскоре должны были умереть.

Отцу Ани сказала, что уедет на выходные к Владику, и он искренне
порадовался за наладившуюся личную жизнь дочери. О том, что она
была в числе фанатиков, он узнал только в понедельник. Во
вторник крайний срок человеческой выносливости вышел, и без
воды жизнь в телах борцов за идею оборвалась. Их так и не
нашли.

Абсолютно, дьявольски спокойный Михаил Семёнович с утра пораньше
подъехал на своём электромобиле к офису. Он успел обзвонить
всех сотрудников и обрадовать их внеочередным выходным по
случаю дня траура. Уверенной улыбкой он поздоровался с
флегматичными охранниками и прошёл в свой кабинет, неся в левой руке
дипломат.

На своём персональном компьютере он без труда вычислил ip и единиц
сервер, на котором находилась его дочь со своими друзьями.
Вызвал окно отключения питания на участке. За пользователей он
не беспокоился – трансляторы вынут их автоматически.

Положил руки на клавиатуру, закрыл глаза, вздохнул. И нажал enter.
«Я люблю тебя, малыш», – прошептал он и прилепил к виску
кругляш транслятора. Допотопный термитный заряд в дипломате
должен был сработать через пять минут.

Впереди была вечность.

14 июня 2005 года.