Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Вы, верно, знаете, как это бывает. Сразу меняется взгляд. Неуловимо.
В-общем, я сразу все понял, и знал, как оно будет. Когда ум
пребывает в состоянии непоколебимой мудрости – знание
приходит само – сразу и плавно, как сырок «Валио» проскальзывает
по пищеводу после глотка «Столичной» или «Велеса» из
запотевшей бутылки на улице в минус 20. В состоянии непоколебимой
мудрости ум не останавливается ни на чем, а не стоит на
месте, как вы, полагаю, подумали. По крайней мере, так писал
Такуан Сохо Миямото Мусаси, книга « Письма мастера дзен мастеру
фехтования». Ответ Мусаси мне, увы, неизвестен. Вообще-то,
хорошее было время в средневековой Японии, славное. Не то,
что сейчас. Сейчас время «семенит ножками», холодное, злое и
жесткое. Расположить его к тебе может только выкуренные тобой
две «плюшки» гашика. Помню, когда я работал букинистом, к
нам часто приносили Ярослава Гашека. О Великий Русский Язык!
В тебе такой простор для словесной игры! Ставя на нем
«Продажку» 7 рублей, я приговаривал своему начальнику: « А Вы
знаете, Петр Юрьевич, почем нынче грамм гашика? 450 рублей, а мы
тут полкило за 7 отдаем!». Гашиш – это вообще очень
грамотная тема. Особенно хорошо, когда гаш уже кончился, выкурить
через растаманскую трубочку сигарету, перемежая затяжки
глотками крепчайшего мате с капелькой лимонного сока. Кстати,
пиение вербного мате предохраняет от Свина. Свин просто не
может прийти. Собственно говоря, Цикоридзе мог бы и не
колдовать, все и так было предопределено. Собственно, я понял, что
вкушу грейпфрутовый сок ее волос еще тогда, в день рождения
Пчёловой, когда увидел ее в метро с бумажкой, на которой было
написано «Желтый шарик». Это ж надо было?! Пчёлова сказала,
что встреча в метро, у девушки с желтым шариком. Шарик
Светланченко где-то проиграла, и вот так появилась эта бумажка.
Кстати, кинестеты не играют в преферанс. Ни в коем случае.
Так вот, понял это я сразу, лишь только увидел ее рыжие
волосы. Это будет, рано или поздно, так или иначе, как говаривал
сэр Макс Фрай устами Игоря и пером Марты. Ведь все мы
немножко вершители, ага? А я никогда не обламываюсь. Тем более, она
рыжая. А рыжие, как известно, моя больная тема, слабое
место и сильная сторона. Началось все с того, что мне не с кем
было выпить водки, а глушить в одиночестве не было
настроения. Вихрастого не было дома, мобильник у него по жизни
заблокирован…Короче, позвонил я Менялкину, и он мне внял. Менялкин,
между прочим, тот ещё тип. Познакомились мы с ним, когда он
подошёл и спросил: «Слушай, а ты носишь такой хаир для
эпатажа?». Редко в наше время встретишь человека, знающего слово
«эпатаж». На том и порешили, а он у нас вообще
поэстетствовать любит, стихи, вон, даже пишет. Неплохие, к слову, но
слишком уж гладкие и добрые, чтобы цепляло. Да вот, опять-таки,
и на литературного критика учится, сам поступал. И
декоратором хотел быть, и актёром….Да Бог его знает, может и станет
ещё. Всем сразу. Вот потеха-то выйдет. Менялкин: со своими
патлами, пузиком, усиками и в моей шляпе, да фляжечку этак к
губам то и дело прикладывает, и сигару, непременно сигару!
Пошли мы и взяли бутылку водки, но до того мне позвонила
Светланченко узнать, можно ли у меня вписаться. Вот тогда-то и
возникла мысль, что сегодня я ее возьму. Светланченко – это
не человек, это девочка-героин. Я встретил Менялкина на
трамвайной остановке, мы перешли через рельсы, обнявшись, и
купили бутылку водки. Потом пошли домой, и на пороге нас застали
Пчёлова со Светланченкой. Пчёлова позвонила мне после выхода
статьи про зоны и попросилась на экскурсию, мы сидели на
печной трубе, курили трубку и я играл ей на варгане, абсолютно
не подозревая, во что вляпался от корней до самых кончиков,
как в шампунь. Поняв, что ночь будет долгой, я набрал
Цикоридзе. Он не сразу взял трубку, был рад меня слышать, и
пригласил со всей честной компанией. Я трезво оценил ситуацию и
произвел рекогносцировку. Проще говоря, купил вторую бутылку
водки и решил накапать Пчёловой на мозги по поводу сидения
до утра у незнакомых людей. Она могла серьезно осложнить мои
планы на её подругу, к тому же я знал, что хозяин её
общество не вынесет. Что нас роднит с Менялкиным, так это то, что
мы всегда носим с собой рюмку. У меня в кармане рюмка, у меня
в ботинке нож. Ну, насчёт ножа, это я, пожалуй загнул.
Предпочитаю работать руками и ногами. Ах, вспомнил! Тогда, в
метро, я одолжил у Зины очки, нацепил их на нос, сделал
печальное лицо и взял на манер попрошаек перед грудью «желтый
шарик». Представляете, какая уморительная получилась картина?
Стоит в метро грустный еврейский юноша с табличкой «желтый
шарик». Все атрибуты: черные кучерявые волосы, черное пальто,
черная шляпа. Тонкая шутка над человечеством и человечностью.
Но, увы, никто не заценил. Хотя смотрели на меня, как на
тупого cest un imbeciles с нескрываемым презрением. Так вот о
рюмках. Вихрастый подарил Менялкину толстую пуленепробиваемую
рюмку с зеленым кречетом и гордой надписью «Казань». Теперь
Менялкин пьет за Казань всегда. Понтово – но у меня
понтовее. Мне Медведев на новый год презентовал складную рюмку из
нержавейки в футляре с брелковой цепочкой. Ношу с ключами,
занимает мало места и всегда к месту. О, Великий…. И проходя
мимо стоянки у Москворецкого рынка, я решил, что пора.
Менялкин достойно принял мой ангажемент. Мы выпили по стопочке,
закусив несвежим морозным воздухом. Девочки попеременно
прикладывались к горлышку «Виноградного дня». Это жуткое пойло
разливают в Подмосковье трудолюбивые gastarbaiters (именно так
это слово написано в прихожей МБФ на Пироговке) вместе с
токсичной «незамерзайкой». Оно фиолетового цвета, 9-тиградусно,
и своим вкусом и запахом устойчиво ассоциируется у меня с
парижским парфюмом «Raisin Vert», подаренным мне Бутовым на
какой-то Новый Год незадолго до моего скандального ухода из
кабаре. Ну не люблю я всё это поливание экскрементами в
кулуарах, в форме коего принято там было выражать своё мнение.
Сеич всегда позиционировал себя как правдолюба.
Допозиционировался. Я так ему и сказал: «Алексей Алексеевич, при всём
уважении, вы шут и мудило, потому что считаете себя
Д’Артаньяном, а всех остальных пидорасами». Он ведь всегда говорил, что
любой человек может ему высказать, если мотивирует. Так-то
оно так, да не так таки. О, Русский…. Вы только не подумайте,
что я этим эпизодом горжусь, или считаю это Поступком. Нет,
просто случай. А народ всё делает из меня то героя, то
злодея. Надоело, право слово. А вроде неглупые люди.
Общеизвестно, что коктейли в баночках и бутылочках вообще жуткая
отрава. А эту штуку продают прямо в полуторалитровых бутылках из
некачественного ПВХ. Смотрел я передачу как-то, там
рассказывали, что какой-то из ПВХ выделяет токсины. Перепугался тогда
жутко, вообще перестал пластик использовать. Но природный
пофигизм взял своё. Видимо, из этого пластика и делают
бутылки для подобной отравы. Что до меня, то я предпочитаю «чёрный
русский». Там, по крайней мере, присутствует намёк на
коньяк. А в Африке, видимо, хотя нет, скорее в Гарлеме
популярностью пользуется «белый нигер». Интересно, могут ли негры
бледнеть? Судя по Майклу Джексону, всё-таки могут. Его, видно,
кто-то сильно напугал. А вот насчёт краснения нет никакой
уверенности. Кстати, согласно английской доктрине о раздельном
питании, закусывать чёрного русского лучше всего замёрзшим
афромосквичом. Эти двойные гражданства вообще забавная штука.
Ну, с африканцами всё понятно, кроме того, почему они
говорят на французском. Но ведь встречаются и совершенно
замечательные перлы. Шедевры русской демо-бюракротической мысли!
Армороссиянин! Грузомосквич! Первый, очевидно, как-то связан с
арматурой, второй же либо очень грузен, либо является
грузовой модификацией 41-го. Но это тем более странно, ведь
«москвичи» сняли с производства. О, Язык! А с австророссиянами
сплошная непонятка, буде они появятся. То ли из Австрии он, то
ли из Австралии. А вато-, вено-, япо-, кито-, иро– и
изороссияне? Их как понимать? Вот такими интересными, но абсолютно
бесполезными вещами заняты умы наших думцев по мнению
Матвеевой. И с ней сложно не согласиться. А между тем попадаются
на РЖД и нулевые вагоны. Но когда скажешь встречающему, что
едешь в нулевом вагоне, тебе в лучшем случае не поверят, а
могут и обвинить в изощрённом издевательстве. Да, но
позвольте, если рассматривать этимологию, то все мы подходим под
понятие «изороссияне». «Изос» – разный. А между тем так называют
только выходцев из Израиля. А все остальные, выходит,
одинаковые? Социализм? Опять? Это уже тянет на дискриминацию по
расовому признаку. Так, значится, приходим мы к Цикоридзе. А
прежде я успел объяснить Пчёловой, что она сегодня ночует
дома, на что она не преминула обидеться, как это у нас с ней
обычно бывает, и наговорить мне гадостей, нагло извратив мои
слова по непостижимым законам женской логики. Пока Пчёлова
жива и творит – не останутся без хлеба пародисты и бретёры
эпистолярного жанра. Кстати о бретёрах. Эту ёмкую формулировку
я почерпнул из письма г-на Небродова. Так оно называлось.
Только отправил он мне его e mail’ом, зараза, прекрасно зная,
что я люблю получать бумажные конверты. К слову о e mail’е.
Приставка «е» означает в современном языке принадлежность к
Интернету. И очень сочно звучит в компании брокеров
форекс-клуба тост: «Ну, за ебизнес!». А бизнес, по мнению Пелевина,
естественно сложился из трёх слов: «бить», «пиздец» и «без
нас», а точнее четырёх. Так вот, письмо повествовало о том,
как сам Небродов вызвал подпоручика Медведева на дуэль за
то, что тот нецензурно вёл себя в театре и, желая унизить его,
отстрелив погон, случайно уложил пулей в живот. Ганфайт
дело тонкое, особенно когда вместо шестизарядного, который лишь
на то, чтобы кинуть им в лоб, и годен, у тебя в руке Ле Паж
и ты не практикуешь интуитивное прицеливание. Кстати, один
исторический персонаж употребил детище майора Кольта по
назначению и убил врага нафиг. Но об это вам лучше почитать у
Олега Дивова в статье «На что годен шестизарядный». Так вот о
творчестве Пчёловой. Меня умиляет её пафосность и высокий
трагизм, причём настолько, что я жестоко порчу её стихи. К
примеру, однажды она написала:

           Как же хочется, Боже,
           Быть кому-нибудь нужной

В ответ на что получила:

	Как же хочется, Боже,
	Выпить водки сивушной.

Но вы не думайте, я и над собой стебусь регулярно. Вот сочинил
недавно на мотив последней песни:

	Скушал женщину –
	В зубе трещина.
	Съел мышьяк – 
	Ништяк.

Ну и пришли мы, в конце концов, к Цикоридзе. Страшный он человек,
скажу я вам. Сразу вспомнилось, как он метнул нож в Фазанова.
Фазанов, правда, нож поймал, порезав пальцы. Цикоридзе
утверждает, что целился в руку, Фазанов божится, что нож летел
прямо в голову. Впрочем, он сам об это просил, а я этого не
видел. Эх, эпатаж дороже жизни. Нож был добротный, десантный.
Длинный, тяжёлый, острый, как бритва, с рукоятью, обмотанной
зелёной верёвкой. Я его сам метал в Лосиноостровском лесу
под Королёвом. С меткостью у меня не очень – практики мало.
Зато сила броска убойная. Нож тогда отхватил полствола и
улетел дальше. Ножи в моей жизни отдельная тема. Мало того, что
учился их метать в детстве и немало клинков испоганил. Мало
того, что у меня дома 4 походных ножа, причём один из них
«Muela», испанский. У меня ещё есть боевой турецкий кинжал и
китайская побрякушка. Самая моя главная история с ножами –
это как меня пытались зарезать. Работал я букинистом.
Диспозиция следующая: я сижу на складе, спина и локти упираются в
штабеля книг, под рёбрами прижат на вдохе столик, заваленный
книгами же, а сразу за столиком открытая дверь в торговый
зал. Подходит ко мне пьяный здоровенный мужик. Лыка не вяжет,
перегар такой, что хоть нос недельными носками затыкай. И
начинает мне что-то втирать. Я ни слова разобрать не могу.
Внимательно его выслушиваю и говорю: «Что вы этим хотели
сказать?». Вежливо так. Он тычет в меня и изрекает: «Ну, мля,
понял, нах». Уходит. Я думаю: «Сейчас вернётся, откинет полу
пиджака, достанет выкидуху и воткнёт мне в горло». И что вы
думаете происходит? Вот-вот. А дальше полный Джеки Чан в
условиях средней полосы. Я !одновременно! хватаю его кисть,
выворачиваю и отвожу в сторону, откидываю голову и встаю. Я встаю,
столик выдвигается, мужик, соответственно, наклоняется и
въезжает головой в книжный штабель. Не люблю с пьяными драться,
их не вырубишь – такая анестезия. В общем, бью ему три раза
ребром ладони в основание черепа. Ему хоть бы хны. Помогаю
ему распрямиться апперкотом, и тут до меня доходит, что
нож-то он и не выпустил. Добавляю ему в глаз. А он совершено
трезвым голосом говорит: «Всё, парень, извини, был неправ. Ты
меня сделал, ты крут, нож оставь себе». И самое смешное, что
когда нож летел в моё горло, единственной моей мыслью было:
«Ну так же невозможно работать!». Зато идеальными рабочими
условиями является кафе. Не для меня – букиниста, но для меня
– писателя. Например кафе «Проектъ» на Рубинштейна в
Питере, где для усталого странника всегда найдётся горячий
глинтвейн и пиво с корицей. Одно печалит: моё любимое «жаркое
по-негрски» сочли слишком простым блюдом и больше не подают. С
него как раз и началось наше знакомство около трёх лет назад,
хотя уже ближе к четырём. Мы пришли сюда с Вихрастым и
Муравьедом, сели за столик я взяли меню. Очаровательная
бессменная барменша тепло встретила трёх замёрзших мальчиков, и взяли
мы упомянутое жаркое, что-то ещё и абсент. Кстати, туалет с
приколом. Сразу после входа ступенька по колено, Не встав
на которую не закроешь дверь. А стать на ступень
проблематично, потому что прямо перед вами на ней стоит здоровенный
унитаз в духе Бубуты Боха, который не очень-то и обойдёшь. Воды
в кране мало и преимущественно холодная, но это плата за
гостеприимство Питера, тут везде так. Мы погрузились в мир
облупленных стен, жестяных светильников и развешанных по стенам
фотографий, умеренно графических и монохромных картин. На
полке вдоль стены валяются шкатулки, куски барельефов и прочая
дребедень. На мозаичных подоконниках забранных решётками
окон расставлены старые печатные машинки всех мастей, что
особенно вдохновляет. Но всё-таки меньше, чем унитаз на
пьедестале, на котором, как доверительно сообщил мне Медведев, ещё и
сидеть неудобно. Потому что по сторонам ноги не
раскорячишь, а спереди до пола не достают. Сразу чувствуешь себя
Алисой, которая то ли скушала галлюциногенный пирожок, то ли из
горла бухнула, не помню, что там уменьшает. Ещё одним весомым
элементом атмосферы был клубящийся над столиками синий дым,
беспрерывный громкий разговор, навалившийся со всех сторон и
горевшая на столе белая свеча. Свеча горел на столе, свеча
горела…. Милая официантка Саша приняла наш заказ, и мне
сильно её захотелось. Восхитительная наивно-невинная девушка в
стиле гранж, не замаравшаяся от гранжа грязью. Я так
растрогался, что написал на салфетках пару стихов из цикла /cafe/
про морлоков, с охоты на которых мы только пришли, белого
призрака, с которым мы с Муравьедом говорили близ дорожки поэтов
на кладбище и вкусный ужин. Выпив рюмку абсента по всем
правилам и закурив «Davidoff», я почувствовал, как мир затекает
в мои опустошённые глаза, и все звуки сливаются в свинг
беседы, отражаясь от стенок пустой головы. Кстати, о правилах
употребления абсента. Абсентной ложечки в кафе не было, до
вилки я догадался двумя годами позже, а потому я использовал
ситечко для чая. А именно обмакнул рафинад в абсент, поставил
в ситечко и поджёг, держа над рюмкой. Карамель стекала в
абсент с шипением, потому он загорелся. Увидев, как я пью
зелёную жидкость, горящую синим пламенем, Саша потеряла дар
речи. Ей стало интересно, как это вообще можно пить, и мы
поставили ей рюмку, которую она обещалась выпить после смены. Но
нам надо было на поезд, так что договорились встретиться
через год на том же месте. А потом мы пошли по тёмному Питеру, и
чёрные арки метались в моих зрачках. А между тем у
Цикоридзе разлили водку. К несчастью, не оказалось ни закуски, ни
запивки и водку героически запивали водичкой из-под крана. По
мере повышения градуса писалось стихотворение. Мы со
Светланченкой разделили мёд поэзии на двоих. Писалось по две
строчки. В первой она задавала мне дурацкий провокационный вопрос,
а во второй мне приходилось выкручиваться, придумывая
ответ. Причём мне ещё приходилось подстраиваться по её
беспрестанно меняющийся ломанный размер.

– Скажи мне, что значит «люблю тебя»?

– Что я тебя спас, свою жизнь губя.

– Я думаю это ложь. Это бля.

– Твоя и моя. Своя.

Писать стихи в соавторстве – странное занятие. Раз на раз не
приходится. Проще песни придумывать на пару, по ходу игры. Иногда
рождаются шедевры. А иногда пьяный бред. Но неизменным
остаётся drive и удовольствие. А соавторство в стихах подчас
тяжёлый труд. Труд – это когда денег не платят, в отличие от
работы. Однако не всякий человек способен поймать тему и
мгновенно переключится в состояние безудержного creative’а. Не
каждый способен улыбнуться, сдирая с себя тело перед чужим и
странным существом, которое редко смотрит в глаза. И не каждый,
сделав это, может побудить к тому же живое напротив. Да что
там не каждый…. Почти никто. Но когда всё это происходит,
ценой распятия смывается грех, и рождается свет. Счастливы
те, кто имеет возможность погреться от этого огня и не
нуждаются в жалости несущие его. Но таких людей нельзя не любить.
Нельзя, но некоторым удаётся. Убили Леннона, заказала Кобейна
Кортни (но тут сложнее, возможно она хотела сохранить его
от падения, вовремя остановить, обессмертив), Юре сломали
рёбра молотками, открыли окно для Саши и устроили автобус для
Вити. И я найду своего Пилата. Человек, расстрелявший с
закрытыми глазами Че, покончил с собой. Путь человека – это путь
грешника, бредущего во тьме. Каждый грешен уже тем, что
мыслит. Ни один бог не завещал быть умным. Но если в этой
кромешной тьме вы выбрали роль Данко – всегда найдётся прагматик,
испугавшийся пожара. Слово правит миром. Бойтесь тех, кто
этого не знает. Ибо не ведают, что творят. Любите тех, кто
овладел им, ибо это творцы мира, а творец не может разрушать.
Творец, который разрушил – умирает, ведь этим он убил себя.
Летом мы с Уткиным сочиняли песни каждую ночь. Райское время.
Приходя с работы, я заскакивал домой только за
инструментами. Мы садились на скамеечку, кто-то приносил выпить. Первый
глоток, первый аккорд. Отлетают пуговицы со спины,
расползаются молнии позвонков, лопается тугая шнуровка рёбер. И
взмывает первое слово над продравшим глаза городом. Спасибо
зачастую глуповатой, но всегда благодарной публике. Ребята, вы
вдохновляли нас своим матом, пошлостью и слепотой. И делаете
это по сей день. Но в тот раз сорвать с себя двуногость
удалось лишь к утру. Но до утра ещё далеко, бармен готовит мне
пельмени, в бокале полно виски и у меня много девственной
бумаги. Так что я, пожалуй, выполню свою вселенскую функцию и
зажгу в её лоне маленький огонёк жизни. То есть расскажу вам,
как оно было дальше. Отдаляло последнюю строчку стиха
назойливое внимание Цикоридзе. Он у нас философ, хоть и дискрет.
Собственно, я ещё шляпу не успел снять, как он спросил меня,
думаю ли я во время боя. По моему разумению, у них с
Сержантом шёл диспут о сознании в пространстве, и хозяина квартиры
явно занимала определённая идея. «Что для вас есть время?»,
– спросил он нас, когда стихотворение сдвинулось с мёртвой
точки. «Время – это то, что отделяет меня от цели», – ответил
я, а Светланченко опять задала вопрос, на этот раз особенно
дурацкий. «Что ты имеешь в виду?», – спросила она
агрессивно. Я уж думал, что последует закономерный ответ: «Что имею –
то и введу», но не так прост Цикоридзе, как его малюют. Он
удовлетворил её любопытство, но что она ответила, я уж и не
упомню. Что-то красивое и бессмысленное, как её хипарьские
фенечки на щиколотке, которых никто не видит. Философ с
глазами волка сказал, что оба мы не правы. И развернул перед нами
свою теорию. Кому не знакомы философские диспуты,
затерявшиеся где-то между первой и второй. Бутылками водки. Ничто так
не поднимает уровень вашего английского, как еженощные
беседы о шаманических практиках и психонавтике с чехом Генри в
баре гостиницы в спальном районе Праги под успокаивающее
бульканье пары галлонов Крушовице. Это было как раз в то время,
когда Цикоридзе там же в русской дипломатической школе
горбатился на аттестат. Я как раз приехал его навестить, но у
него отключили телефон, и встречи не получилось.

	Подземный ветер не знает свободы -
	Он знает толпу, тусклый свет, переходы.
	На свет он явился в тридцатых годах,
	Когда первый поезд пошёл впопыхах.

Какое чудное слово «впопыхах», сколько в нём эротизма и даже
придушенной порнографичности! Оно кричит о звериной природе
человека, но почему только я его слышу? Может, потому что я
«безнадёжный эротоман»? Нет, вы вслушайтесь: в по… пых! Ах!
Думаете, мне надо лечится? А, может, вам – учиться? Слышать языка,
на котором говорите.

	Он может погладить меня по лицу.
	Толкнёт меня в спину – и я понесусь.
	Но он никогда, ни за что не споёт

Тому, кто родился ходить, про полёт.

(Окончание следует)