Онтологические прогулки

В петербургском дзен центре школы «Кван Ум», расположенном в дацане
Гунзэчойнэй на Приморском проспекте, 91, случайный
посетитель после медитационной практики задал вопрос учителю Мише:

«Я пришел сюда, чтобы получить здоровье и счастье. Что мне нужно делать ?».

Ответ Миши был лапидарен: «Спокойный ум. Ответ на все вопросы: «Не знаю.» ».

Заданный вопрос выглядит логичным и осмысленным, полным заботы о
своем Я, в то время как полученный ответ не содержит Я и
кажется просто бессмысленным.

Если попытаться дать определение, что такое жизнь, то возможный
вариант мог бы быть таким: «Жизнь – это различение и действие».

Действительно, в отличие от камня на дороге, цветок различает
солнце, разворачиваясь к нему, животное ловит запах добычи,
начиная погоню, а человек сводит мир к множеству вещей, присваивая
имя каждой вещи.

При этом предполагается, что человек как вершина живого обладает
сознанием, которое позволяет ему производить множественность и
именовать ее с помощью языка, привнося в процесс различения
значения и смыслы.

Иными словами, в этой оптике сознание выступает как исходное, как
суверен процесса различения, создающее конечный продукт
языковой практики – рефлексивный дискурс, который и выступает как
форма человеческой жизни, причем жизни именно со смыслом.

Однако, анализ фразы Людвига Витгеншгейна, что «язык – это форма
жизни», показывает, что не все так просто.

Витгенштейн рассматривает в языке перформативы или речевые действия
(speech acts), то есть такие нелингвистические акты как
приказание, обещание и т.п..

В результате, язык выступает не только как машина сознания по
упаковке и трансляции смыслов, но и как действие, языковая
практика, осуществляемые как бы вне рефлексии, в модусе
дорефлексивного дискурса.

При этом правила этой языковой практики не являются ни истинными, ни
ложными, а «достоверными», по выражению Витгенштейна, то
есть недоказуемыми, но и не подлежащими сомнению, поскольку
всякое сомнение в правилах осуществления практики делает саму
практику невозможной, а значит и жизнь тоже.

Витгенштейн считает, что правила эти возникают из и в ходе самой
практики, и он снимает проблему первичности практики или
правил, используя метафору «русла и потока».

Фразу «Язык – это форма жизни» можно теперь понимать как попытку
синтеза рефлексивного дискурса, производящего смыслы, и
дорефлексивного дискурса, обходящегося без оных. Эти различные
модусы жизни человека объединяются в единую форму жизни. Жизни,
где недоказуемое всегда выступает в качестве основания,
аксиоматики доказуемого, а несомненное, достоверное в качестве
необходимого условия всякого сомнения.

Таким образом, для Витгенштейна онтологические искания связаны не со
смыслом, как у Гуссерля и Хайдеггера, а с дискурсом,
выступающим как форма жизни со смыслом и без него.

Аналогичную онтологическую направленность можно отметить у Мишеля
Фуко, представленную, например, в его работе «Археология
знания».

Фуко рассматривает в корпусе дискурса различные множества
конфигураций знаков, противопоставляя множество рефлексивное, которое
включает предложения, лингвистически корректные, и суждения,
логически корректные, дорефлексивному множеству
высказываний.

Высказывание возникает из множества знаков, которую Фуко называет
дискурсивной формацией и определяет как систему «рассеивания»,
спонтанного возникновения конфигураций знаков в
соответствие с определенными правилами их формирования. Однако, эти
правила не накладываются извне, они непосредственно включены в
сам процесс формирования, в дискурсивную практику.

Система рассеивания противопоставляется механизмам возникновения
знаковых конфигураций для предложений через установление
грамматических различий и для суждений, где выстраиваются цепочки
логических умозаключений.

Под высказыванием понимается не структура в дискурсивной формации, а
определенная на ней «функция существования, которая
полностью принадлежит знакам и исходя из которой, путем анализа или
благодаря интуиции, мы можем впоследствии решить, есть ли в
них смысл».

Высказывания не устанавливают различия для референтов-объектов, как
это делается в предложениях, и не ставят целью верификацию
отношений между этими объектами, чем занимаются суждения.

«Коррелят высказывания – это совокупность областей, где могут
появиться такие объекты и где могут быть определены такие
отношения».

Высказывание выражает избыточность означаемого по отношению к
означающему, а не наоборот, как в случае предложений и суждений.

При этом субъект высказывания имеет относительный характер и
выступает всего лишь как позиция, место в дискурсивной формации,
где возникают высказывания.

Фуко также считает, что высказывание не может рассматриваться как
кумулятивный результат или точка кристаллизации деятельности
cogito человека.

Высказывание не прячет за собой тайное присутствие несказуемого
бытия или подавленные желания, скрытые в бессознательном
человека.

Высказывание представляется как результат автономной, анонимной
области дискурсивной практики с темпоральностью, которая не
имеет первоначала и не возвещает «возвращения никакой утренней
зари».

Подводя итог можно заключить, что высказывание не является ни
трансцендентальным, ни антропологическим фактом, а всего лишь
фактом дискурсивной практики, создающей различия. Высказывание –
это модус существования знаков, функция, реализующая
потенцию знаков, для которой субъект и объект являются
виртуальными.

Высказывание показывает, «что говорить – это значит что-то делать,
но делать нечто иное, чем выражать то, что думаешь, нечто
иное, чем излагать то, что знаешь, но вместе с тем и нечто
иное, чем приводить в действие структуру языка; речь идет о том,
чтобы показать, что добавить одно высказывание к
предшествующему ряду высказываний – это значит совершить непростой
поступок».

«Время дискурса – это не время сознания, перенесенное в изменение
истории, и не время истории, присутствующее в форме сознания.»

Таким образом, Фуко продолжает тему, начатую Витгенштейном, что
дискурс – это форма жизни не только со смыслом, но и без него.

В качестве подведения итогов можно вообразить модель онтологии,
включающую три элемента – бытие, жизнь и экран, их разделяющий.

Жизнь через действие, практику, через свое «живание» демонстрирует
различения на экране, которые предстают в форме дискурсивных
практик как со смыслом, так и без него.

Причем, соотношение между этими двумя практиками явно не в пользу первого.

После всего сказанного настало время вернуться к истории, упомянутой
в начале нашего повествования.

Но прежде я хотел бы привести еще одну цитату Фуко, стоящую
особняком в тексте его книги «Археология знания»:

«И что когда я говорю, то я не предотвращаю свою смерть, но отвожу
ей место или, вернее, упраздняю всякий внутренний характер в
том внешнем, которое так равнодушно к моей жизни и так
нейтрально, что не делает различия между моей жизнью и моей
смертью».

Для посетителя, случайно забредшего в дацан, по-видимому, покажется
самоочевидным следующее предложение: «Жизнь – это не смерть,
а смерть – это не жизнь», что перефразирует сказанное
Сократом: «Когда мы есть, то смерти нет, а когда приходит смерть,
то нас нет».

Предложение построено на лингвистически корректном различении с
привнесением смыслов референтов и их взаимоотношений. Это
образчик формы жизни со смыслом.

Как первый шаг, ставящий под сомнение это предложение, могло бы быть
возможное высказывание учителя в дацане, что «жизнь – это
смерть, а смерть – это жизнь», которое при сохранении
различений и референтности утрачивает свою смысловую наполненность.
Здесь форма жизни со смыслом теряет свои суверенные
позиции.

Ну и в заключении, упраздняя внутреннее во внешнем, как отмечено у
Фуко, может быть высказано: «Жизнь – это жизнь, а смерть –
это смерть». То есть высказывание, возникшее как результат
автономной и анонимной дискурсивной практики, здесь обозначает
форму жизни без смысла, где знак – это только знак и ничего
больше.