Онтологические прогулки

Начало

В том решении, в каком Вернадский представляет к пониманию проблему материя – жизнь, самым ценным является философский аспект, где раскрывается сопоставление крайностей, которое не имеет математического знания в классической науке. Парадигмальное отношение крайностей материи и жизни он определил в естествознании посредством триады: косное вещество – биокосное вещество – живое вещество. В трактате «Загубленные гении России» я показал, что триада Вернадского (или, как выражается С.Л.Франк, «триадизм», «троичная реальность») имеет свои корни в русской науке, и её идея генерирована великим И.М.Сеченовым, а в русской духовной философии содержится наиболее полное и углублённое осмысление идеологии триадизма, как особого научно-философского направления.. В этом отношении прорицания Вернадского не нуждаются в схолии, но в связи с темой, затронутой Г.П.Аксёновым, требуется дополнить фабулу формулы Вернадского именно в философском разрезе.

Каждая триада знаменательна наличием третьего элемента, или переходного образования, или третьей реальности, в котором сконцентрированы функции связи, как соединительного звена противоречивых противоположностей крайностей, – в триаде Вернадского такую роль исполняет «биокосное вещество». Эта связка, как любая другая, не подвластна ни каузальным, ни стохастическим повелениям, и лишь умозрительная абстракция способна извлечь её содержательное назначение. Только философская интуиция смогла внушить Вернадскому такое соображение: «Отсутствие переходов между живым и мёртвым, невозможность создания живой материи исключительно из мёртвой не противоречит другому исходному положению, что в земной коре существует между живым и мёртвым постоянные взаимоотношения и что живое почти всегда наблюдается в земной коре и в непрерывной связи с мёртвой материей» (1978,с.136). В другом месте Вернадский преподносит блистательный образец творческого симбиоза философского и научного подходов: «Отделив мысленно организмы от окружающей среды и не принимая её во внимание, мы изучаем организмы в совершенно абстрактной, не отвечающей действительности обстановке. При таком отделении мы изучаем не природный организм, а абстракцию, часть организма, мысленно поставленную в невозможное в природе положение. Забывается принцип неразрывной связи живого и мёртвого – та неразрывная, ни на секунду не прекращающаяся связь, которая существует между организмом и внешней средой, в которой живёт организм – жизненный вихрь материи, на который указывал Кювье, тот вихрь, который проносит химические элементы среды через организмы – одни из них оставляет. Другие возвращает во внешнюю среду. Организм составляет неразрывную часть земной коры, есть её порождение, часть её химического механизма, через который проходят во время жизненного процесса химические элементы» (1978,с.213)

«Биокосное вещество» есть тот нетривиальный элемент, который был введен Вернадским в традиционную схему противоположных крайностей, и благодаря которому всё явление приобретает качественно новый облик. Самое важное свойство «биокосного вещества», как третьей реальности, следует видеть в его эндогенности, то есть этот предмет не появился со стороны, а был произведен внутри триады, из того же вещественного состава, что сама система, но в то же время регулируя различные состояния системы. «Биокосное вещество» и есть решение задачи квадратуры круга биосферы, и в этом состоит величайшая заслуга академика В.И.Вернадского, ибо таким способом он открыл новую Вселенную: геохимическую действительность или биосферную реальность. Наибольшая сложность с восприятием биосферных постижений Вернадского, в силу чего quinta essentia (основная сущность) их остаётся непонятой по сию пору, содержится в том, что биосфера или геохимическая действительность, по Вернадскому, обладает той три-единной природой, которая непостижима для классического (физико-механического) познания. (Для примера можно сослаться на образ Святой Троицы в религиозном богословии, и. если уж решиться на параллели в этом плане, то триаду Вернадского следует сопоставлять не с католической фигурой Святой Троицы, а с ипостасной православной Святой Троицей, – настолько познавательно широко охватывает свой предмет философ В.И.Вернадский). И неудивительно, что Аксёнов, принижая философское свободомыслие перед фактической эмпирией, прошёл мимо самого главного в науке В.И.Вернадского.

В своёй монографии Аксёнов на все лады превозносит, что «Вернадский фактически создал учение о биологической природе времени», и даже, что Вернадский первым ввёл в обиход термин «биологическое время». Говоря об исследовании Вернадским «биологического времени» Аксёнов пишет: «Теперь он начинает над ним внутреннюю работу, и в ней означается явственный перелом: он идет дальше уже не по философскому пути, а сворачивает на привычную дорогу описательного естествознания. Для натуралиста важнейшее значение имеет не рассуждение о предмете, хотя бы и самое правильное, но правильное описание предмета таким, каков он есть в природе, через добытые на сегодняшний день объективные факты, с помощью тех приемов и инструментов, которые на сегодняшний день лучшие». Итак, главное в понимании автора – приоритет факта, описательный казус, что и есть методология классического ньютоновского естествознания.

Для Вернадского «правильное описание предмета таким, каков он есть в природе», то есть достоверность, есть исключительная прерогатива геохимического исследования, а, по-другому, непосредственное наблюдение планетарного материала или естественной природы. Таково credo науки Вернадского, и геохимическая действительность потому стала новой Вселенной, что внутри этой среды учёный открыл неклассический принцип триадизма. Аксёнов не заметил, что Вернадский при осмыслении живой жизни вовсе не отождествляет геохимический и биологический аспекты, и субъективное, авторское отношение Вернадского к биологическому процессу должно бы поставить Аксёнова в позу недоумения. Вернадский писал: «В виде живого вещества мы изучаем не биологический процесс, а геохимический,…что живое вещество далеко не совпадает с обычным представлением биолога, с привычным для него методом его изучения. Совокупность организмов, которую мы берём в форме живой материи для изучения геохимических проблем, превышает ту совокупность организмов, которую бы принял для своих целей биолог» (1978,с.263). «Биологический элемент времени», служащий ключевым понятием в рассуждениях Аксёнова, у Вернадского превращается в некий условный методический приём статистического характера, как он говорит: «Так как мы никогда не можем произвести учёт живого вещества мгновенно, то биологический элемент времени определяет максимальную допустимую величину деятельности этого учёта, правда, только с одной точки зрения увеличения количества неделимых и смены поколений» (1978,с.259). (О проблеме время-пространство в биосферном учении В.И.Вернадского в дальнейшем изложении будет сказано отдельно).

Триада Вернадского является вершиной эмпирического раздела его труда по биосфере Земли, где изложена достоверность геохимической действительности (биосферной реальности) планеты. Но почти единодушно этот впечатляющий по объёму, новизне и оригинальности раздел числится как вся теория биосферы, хотя теоретическая часть в суждениях Вернадского, по крайней мере, в таком компактном виде, как эмпирическая, отсутствует, и об этом уже говорилось. Причина этого необычного в науке положения обычна: подлинное теоретическое творчество зачастую, а глубина познания, практикуемая Вернадским в своих постижениях, всегда, требует философского обоснования, которое учёный не мог излагать в открытую в условиях советской диктатуры пролетариата. Но это отнюдь не значит, что творчество Вернадского лишено отвлечённых теоретических выводов: они рассыпаны по многим произведениям, часто в латентном (скрытом) виде, нередко с намёком sapienti sat (для понимающего достаточно), часть примеров было приведено ранее. К сожалению, поиски теоретических фрагментов науки Вернадского до сих пор не стали первоочередной задачей вернадсковедения. И дабы показать необходимость этой операции, я изложу лишь малую часть из теоретического арсенала Вернадского, ясно сформулированных им самим. К невысказанным моментам эпопеи Вернадского следует отнести также и творческий замысел: создать неклассическое научное мировоззрение. С этой целью Вернадский вывел само понятие научного мировоззрения, и потому наличие в суждениях Вернадского мировоззренческого уклона, который сам по себе не обходится без философского подхода, служит верным поисковым признаком.

Самым важным из таких россыпей мудрости является обобщение, сделанное Вернадским в форме закона, и потому я назвал его законом живой жизни: «Жизнь создаёт в окружающей её среде условия, благоприятные для своего существования» (1987,с.47; выделено мною – Г.Г.), и ещё: «Организмы есть индивиды, они во многом независимы от окружающей среды, автономны…» (1978,с.140; выделено мною – Г.Г.). Этим законом Вернадский наносит сокрушительный удар по приспособительно-адаптивной схеме понимания жизни – центральном постулате той разновидности дарвинизма, где мировоззрением служит борьба за существование, части классического идеала науки. В тех теоретических выдвижениях, где Вернадский затрагивает мировоззренческие аспекты своей былины о жизни, ясно ощущается неприязнь к борьбе за существование, как формы функционирования живой жизни. И, напротив, закон живой жизни явно благоволит к антитезису борьбы за существование, который бытует в недрах русской духовной философии под именем закона солидарности (князь П.А.Кропоткин) или закона взаимной помощи. Закон живой жизни слагает ядерную часть неклассической доктрины Вернадского и, следовательно, является главным уложением русской либеральной науки.

Аксёнов потратил немало усилий, дабы выделить новаторские, радикальные моменты в творчестве Вернадского, и пришёл в итоге к признанию, что учёный создаёт совершенно новую научную концепцию. Однако называет её не «неклассической доктриной», а считает, что «Её можно было бы назвать эмпирическим геоцентризмом или рассмотрение геологических и биологических, точнее, биосферных закономерностей на астрономию». Но, если термин Аксёнова для новой концепции вызывает некоторые сомнения в семантическом отношении, то утверждение о распространении биосферных закономерностей на астрономию, Космос принципиально неверно в смысловом плане.

Самой заброшенной, то есть не вызвавшей к себе никакого интереса, теоретической новацией Вернадского стало открытие социального качества живой жизни, а точнее сказать, не само открытие этого качества, – авторский приоритет здесь принадлежит эллинским мудрецам, – а его философское осмысление. Вернадский говорит о коллективистских или социальных свойствах организма, «…понимая под социальной структурой живого вещества способность некоторых организмов образовывать на земной поверхности скопления-смеси, в которых преобладают, постоянно или временно, элементы одного и того же однородного вещества» и далее продолжает, что «…существует ряд явлений, которые заставляют нас рассматривать социальную структуру как определённое свойство живой материи, чрезвычайно для неё характерное и связанное с некоторыми другими её свойствами, имеющими геохимическое значение» (1978, с.с.246, 247). Такова эмпирическая достоверность социального свойства живой жизни в наблюдениях Вернадского, а философское созерцание приводит его к итогу: «…приходится искать объяснение социальности не в воздействии окружающей среды на организмы, а внутри самих организмов – с геохимической точки зрения – в свойствах той или иной живой материи» (1978, с.249).

В истории научных знаний, социология и сопутствующая ей атрибутика, как ни одна другая научная отрасль, выразила недостаточность и ограниченность классического комплекса знаний, обусловленного общей приниженностью человеческого фактора в классической картине мира. Потребность в этом факторе, данная через знание «…о всём, что происходит с людьми, когда они взаимодействуют друг с другом» (Н.Смелзер «Социология», 1994,с.14), была так велика, что социология практически так или иначе поглотила в себе ведущие дисциплины, вытесняя с приоритетного рубежа познания точные ньютоновские науки и приближаясь к фронту жизни. Но если в установочном плане, – нацеленности на человеческий ориентир, – социология вполне отчуждена от классического миропредставления, то в гностической ориентации (ущербности личностных активов) и методологической предпочтительности (фактомания, приспособительная адаптация), социология оказывается на острие парадигмы материи. Отец-основатель научной социологии Эмиль Дюркгейм считал социологию самостоятельной научной дисциплиной, обладающей своими особыми фактами, и определял: «Социальный факт узнаётся лишь по той внешней принудительной власти, которую он имеет или способен иметь над индивидами» (1995, с.36). Современное представление социологии, невзирая на крупные деформации и реформации определяющих основ, сохраняет классическую консистенцию: в «Современном философском словаре»(1998) сказано, что социология «фокус своего внимания переносит с того, что происходит с людьми, когда они приспособляются к социальной форме, на то, что происходит с ними, когда они, взаимодействуя, воссоздают и создают социальные формы»

Итак, социальность в современной социологии есть внешняя сила, держащая под принуждением каждый организм, вынуждая его к приспособлению, или, по-другому сказать, социальность есть внешнее приобретённое качество живой жизни. Философская интуиция Вернадского, позволяющая ему ощущать живой мир в форме самостоятельной парадигмы, не приемлет подобную когнитацию как раз в общепознавательном порядке: социальный колорит организма есть продукт внутреннего производства или имманентный запрос личности. В данном понимании биосфера представляется гигантским планетарным социумом, будущее состояние которого учёный назвал ноосферой. Такое понимание противоречит социологической практике в классическом мире и убеждения Вернадского выступают контрфорсом диалектическому материализму: «…что с геохимической точки зрения чрезвычайно трудно в связи с этим стать на почву тех объяснений социальной структуры, которые связывают её с механическим воздействием внешней среды, рассматривают её только как известную форму приспособления организма к условиям внешней среды» (1978, с.247). В советской социологии, культивирующей общественное сознание, коллективный разум и принцип партийности, воззрения Вернадского должны представляться более, чем еретическими. Социологическая отрасль науки же в целом чувствует в таком вольномыслии новое, принципиально отличное от классического образа, осмысление природы социальности в живой жизни. В совокупности это может служить объяснением «заброшенности» социальной тематики в отечественном вернадсковедении.

И, наконец, третьей, но самой распространённой из неразработанных теоретических сентенций Вернадского, является баллада о вечности жизни. И эта дума насквозь интуистична (то есть философична), ибо познавательные средства классического мировоззрения не обладают разрешающей способностью для понимания вечности, и вечность, как таковая, суть непостижимая величина для традиционной теории познания. Вернадский писал: «Идея об извечности жизни – старинная идея в научном миросозерцании, основательно забытая в Х1Х в., когда привыкли ставить вопрос об её первоначальном зарождении в земной коре… Впервые идея об извечной жизни в научной литературе была высказана в форме, обратившей на себя внимание в 1860-х годах. С тех пор она осталась в науке». А в классической науке идиома «вечность» могла восприниматься только по-классически и только однобоко: «вечность» полностью ассоциировалась с математическим понятием «бесконечность», созданному по математическому способу от противного понятию «конечность», и её пытались опосредовать с помощью показателей парадигмы материи – «начало», «конец», «граница». Вернадский во многих местах своих сочинений многословно пытался показать, что признаков «начало», «конец» у вечности нет, намекая, что вечность относится к познанию другого, «неклассического», аттестата. Однако намёки не имели действия, и в настоящее время вечность никак не застрахована от притязаний критериев «начало», «конец». В своих текстах Вернадский сделал крылатым прелестный фразеологизм – «вечное бдение жизни».

В силу способа своего научного познания, или, если можно так выразиться, логики интуитивизма (бездоказательности аргументов), Вернадский обязан онаучить («опредметить») свои озарения и придать им эмпирическую (онтологическую) форму. Вечность у Вернадского воплотилась в известный принцип Реди – непреклонный постулат «живое от живого», антитезис абиогенеза. Вот образец размышления учёного, как бы конспекты несотворённой теоретической калькуляции: «Вечность жизни. Принцип omne vivum e vivo может быть расширен дальше. Можно считать установленным, что он проявляется в течение миллионов лет геологической истории Земли с доальгонской эры, с эры архейских времён. Но сохраняется ли он неизменно всегда? Можно ли считать это эмпирическое наблюдение доказательством вечности жизни, её постоянного, резко отличного от косной материи нахождения в Космосе. Существуют ли в нём извека две различные формы проявления материальной среды – мёртвая и живая. Мы неизбежно здесь подходим к вопросам философским путём, но мы можем подойти к ним, создав определённые научные гипотезы…Вечность жизни можно понимать различно. Можно считать, что жизнь всегда в Космосе существовала и существует как таковая, захватывающая автоматически необходимую для её проявления материю. Она так же вечна, как вечно движение, вечна материя, энергия, эфир»(1978, с.319). Однако принцип Реди, как любой другой принцип, относится к разряду виртуальных активов, имеющих направляющий характер (по И.Канту, принцип есть общие условия), и предрасположен более к целевой установке, чем к эмпирической очевидности, а потому он сам нуждается в наглядной эмпиризации. И Вернадский выставляет такую онтологизацию в виде размножения живой жизни.

Вернадский пишет: «Существование предела максимального размножения характерно для каждого вида, является эмпирическим обобщением, которое служит основой всех дальнейших выводов» (1988). Вернадского нельзя назвать первооткрывателем феномена размножения организмов, но, несомненно, он сделал открытие, сосредоточив внимание на этом факторе живой жизни, а, возникший под влиянием интуиции учёного интерес сделал из этого фактора объект познания, на котором Вернадский блестяще раскрыл свой способ познания – онаучивание интуиции. Явление размножения организмов имеет отношение ко всем без исключения проявлениям актов живой жизни и потому обладает абсолютной наглядностью или полной достоверностью. Но в курсе познания у Вернадского, как уже говорилось ранее, для достоверности недостаточно быть только чувственно показанной, она должна быть понятой, то есть доказанной. Понять и доказать феномен возможно только с помощью того, что человек единственно понимает – способов, средств и приёмов научного познания, то есть логико-рационального метода при всех его недостатках. Аксёнов говорит о неизданной работе Вернадского, в которой даны математические закономерности размножения живых организмов, хотя в трактате «Живое вещество» достаточно математико-статистических упражнений на этот счёт. Вернадский даже называет размножение силой – самой важной концептуальной персоной парадигмы материи, и отмечает, что «…мы представляем себе эту силу как подчиняющуюся правилу инерции». Такова механика получения Вернадским эмпирических обобщений – самородного средства онаучивания, опредмечивания интуиции (бездоказательных аргументов). Инерция в данном случае выступает мерилом высшей достоверности эмпирического обобщения, ибо закон инерции является главным уложением логико-рационального метода, а эмпирическое обобщение, венчающее эмпирическую стадию исследования, в познании Вернадского исполняет лишь функциональную роль – свидетельства подлинной достоверности или природной истинности феномена либо явления, что необходимо предшествует теоретическому проникновению.

Непонимание этого обстоятельства (смешения эмпирического и теоретического) привело аналитиков творчества Вернадского к самому глубокому заблуждению: отождествлению органического размножения и физической инерции. Говорит Г.П.Аксёнов: «Итак, Вернадский развивал свою фундаментальную идею вечности жизни, в которой роль инерции как меры массы играло размножение». Не было принято во внимание, что даже семантический смысл этих терминов кардинально противоположен: инерция (inertia) есть неподвижность, бездеятельность и она выражает высшую законоположенность парадигмы материи – верховенство внешнего источника движения (закон внешнего воздействия). А Вернадский синонимировал размножение организмов с предикатами «давление жизни», «расползание жизни», «всюдности жизни», «экспансии жизни», что и отдалённо не напоминает неподвижность и внешнюю зависимость инерции. Характерна логика, какую Аксёнов пытается приписать Вернадскому, склоняя его к физической доктрине, за отказ от которой он же его восхваляет. Аксёнов пишет: «…свойства живого вещества не сводятся к свойствам косной материи, от которого оно якобы произошло, все они определяются собственными закономерностями. Следовательно, если в механике мерой массы является инерция, что является мерой живого вещества? Что аналогично инерции (или ускорению) в живом мире? Конечно, размножение. Это движение организмов по земной поверхности с переменной массой, с умножающейся массой. Нет ничего важнее в бытие живых тел, чем их размножение». Как можно уравнивать явления, если их свойства столь противоречивы?

В текстах Вернадского ясно понимается другая логика: размножение есть универсальное свойство жизни, как и вечность, а значит, размножение, как эмпирическое обобщение, не может быть независимым от теоретического понятия вечности жизни. Обычное, тривиальное определение размножения, данное как передача организмом своих признаков по наследству или сохранения себя во времени, богатейший фактический материал Вернадского подводит к теоретическому заключению: размножение есть способ, каким вечность жизни удостоверяет себя в реальности. Как ни странно, но именно о том, что размножение раскрывается у Вернадского в вечность и не имеет никакого отношения к инерции, говорит Аксёнов, аннотируя мысли великого учёного, но понимает их в прямо противоположном смысле. У Аксёнова сказано: «Существование определенной «зависимости между ходом времени и размножением, различной для каждого вида или расы» /§ 32/, которую находит Вернадский, есть константа, которая никогда не может быть превзойдена. Она независима от среды. Обозрев свойства этой константы, он переходит к глобальным закономерностям движения живого вещества, которые повторяются мириады лет с неизменностью и правильностью. «Весь этот бесчисленный мир живых организмов распространяется по Земле без перерыва в течение миллионов лет медленным или быстрым движением сообразно непреложным числовым законам. Эти законы могут и должны быть установлены, ибо только они позволяют нам связать явления, на первый взгляд столь далеки одно от другого, как явления астрономические и биологические» /§ 62/. Это распространение мы не можем точно осознать, а оно подобно распространению и давлению газа на внешнюю среду. И также как давление газа, оно подчиняется законам статистическим, которые нельзя вывести из поведения отдельных молекул газа. В этом смысле требуется найти, говорит Вернадский, скорость распространения масс организмов по земной поверхности, причем оно происходит примерно одинаково и на суше и в водной среде». Размножение как акта вечности, то есть независимость от среды, не может быть уподоблена инерции, как состоянию движения, подвергающееся внешнему воздействию, также поверхностной и неправомерной аналогией является отождествление «давления газа» с «давлением жизни».

(Продолжение следует)