Парасолька.
|
Всегда интересно, когда один писатель говорит о другом писателе. Особенно, когда творческие методики их выглядят как едва ли не противоположные. Игорь Клех является идеологическим противником романа как жанра. Сергей Солоух хотя жанра рассказа не чурается, но, тем не менее, становится известен, прежде всего, как романист. Которому, как теперь выясняется, вовсе не чужды тихие радости любования над минималистской пластикой Клеха, о чём сибирский прозаик и написал свои заметки. Это приношение (оммаж) Клеху интересно ещё и тем, как Солоух пытается соответствовать стилю писателя, о котором он сейчас пишет. Сознательно или нет - не суть важно, скорее всего, Солоух сознательно заостряет некоторые черты неповторимого стиля Игоря Клеха, не копирует его, не «снимает» копию с него, но проживает - как музыку - каждое слово, каждый извив речного синтаксиса. Как же это замечательно, когда литераторы не ругаются, а любят друг друга, когда признаются в любви творчеству своих современников, совершенно, казалось бы, далёких от понимания собственных творческих задач. |
Я всегда радовался тому, что не родился на Украине. Не оказался
каким-нибудь Изей Львовичем Мордюховичем из города Станислава. И не
должен поэтому зонт называть парасолькой, как конюх пана Потоцкого.
Стыдно сознаться! Но наказание за глупость и высокомерие все равно
пришло. Писатель Клех не поленился. Дзекуе. Поставил все таки меня в
галицкий угол. Заставил восхититься выражению космический харч.
Именно так. Честное слово. Мистикой, белыми аистами с черной отметиной,
витражами и карпатской кафкианой, усами и песнями сечевиков меня,
сибирского пельменя (три части свинины, две части говядины и лука, лука
от души), как ни старайся, не тронешь, не возьмешь. Не стану сидеть с
открытым ртом и все тут.
Я должен щупать. Нюхать. Рассматривать. Бесплотный дух мне непонятен.
И неприятен. Для меня вещь, только вещь одухотворена. Прекрасна и волшебна
в своей определенности. Каждая штука на белом свете. А Клех умеет эти
штуки подсовывать под самый нос, прямо в руку вкладывать, бросать за
шиворот и к пузу прижимать. Вот как.
Удивительный дар. Способность превращаться в одно из чувств. Собаки,
кошки, муравья и стрекозы. К предметам подходить много, много ближе, чем
это дано обыкновенному человеку. На расстояние прозрачной лапки и нежного
усика. В этих запредельных, пограничных точках счастливо являются писателю
невиданные цвета, неслыханные звуки и открывается наука геометрия
непостижимая для разума двуногих. Абсолютно иррациональная конкретность.
От которой мурашки бегут по коже.
Что поразительно, при этом мистика лесов и гор присутствует, реют над
Клехом аисты, скачут гуцулы и пишет Бруно Шульц, журчат реки Полесья,
стоят костелы Львова, шумит та самая карпатская пурга, что мне, сибирскому
валенку, (на два кило картошки пакет лисичек и лука, лука не жалеть) чужда
и подозрительна по определению. А результат вне времени, национальности и
географии. Как слово Коперника.
Вы открыли закон всемирного тяготения. Второй закон термодинамики.
Это самое лестное и замечательное, что можно только сказать о писателе и
его слове. Сравнить сочинителя с математиком и астрономом. Иметь на это
право. Беллетрист завидует Конан-Дойлю. Настоящий поэт - только Галлилею.
Радость узнавания способствует хорошему сну читателя. А радость открытия
умножает обаяние. Превращает читателя в птицу, рыбу и юркую ящерицу.
Делает равным автору. Если, конечно, он Игорь Клех.
Что касается меня, сибирского котелка (огурчик покрошить, яичко, кислый
квас и лука, лука с черемшой побольше), то мой предел, все тот же Изя
Львович. Метр с кепкой Мордюхович. И ладно, я не жалуюсь!
Ведь парасолька, как выяснилось, просто время солить борщ и гулять в
ночном тумане по росе. Счастливая сказка о Парасе и Ольке.
Две нотки соль, ни бемоль и диеза, а гамма, целый мир, фортепианный
аршин, разбегающийся во все стороны бесконечного и неисчислимого
предметами своими света.
И каждый чист, прекрасен и неповторим. Sztuka.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
