Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

11.

Шел дождь. Капли хрустальными нитями сбегали по окнам, и от этих печальных узоров на стеклах лица домашних вытягивались и обвисали. «Под сурдинку» - думал я, - «все мы живем под сурдинку, роняем редкие, тихие слова, сидим молча, будто в ожидании чего-то зловещего».

Телевизор тоже молчал. Играла классическая музыка, поставленная мамой. Вещь называлась «Море», она должна была напоминать волны, ветер, изменчивое настроение океана. Нам с сестрами она ничего не напоминала, скучно и все.  

- Нет, телевизор нельзя, - сестра даже не успела задать вопрос, как мама уже набросилась на нее. - Развлекайте гостей. Хватит целыми днями ерунду смотреть. От вас итак никакого проку.

Она пошла на кухню. Гости угрюмо молчали с застывшим выражением вежливости на лицах. Да и какие гости. Были только Пан Тадеуш, и Дэн, приехавший накануне из Канберры. Эрзац дядя Дэн, раздал подарки, поиграл в доброго родственника, спросил про школу, про жизнь. Говорили, что вежливость только для незнакомцев, хорошо знаешь человека, можно уже не церемониться с ним. Зачем нам было изображать перед Паном Тадеушем и Дэном, что мы милые существа с прекрасными манерами? Только мама сделала поспешную уборку, постаралась произвести правильное впечатление гостеприимной хозяйки.

Трудно было видеть отца в Пане Тадеуше, и сына в Дэне. Слово «сын» как-то не подходило Дэну, пухленькому грызуну с непослушной прядью волос на лбу. Пан Тадеуш не смотрел на Дэна как отец на сына. В его взгляде не было близости, не было признания. Он мог бы смотреть враждебно, с ненавистью, и все же быть отцом, но в его глазах было равнодушие, стерильное отсутствие всяких эмоций. 

Такое же равнодушие я увидел в глазах Аманды, когда мы встретились в школе после того, как бросил ее с полицейскими. Время шло, но взгляд не менялся. Она здоровалась, не делала вид, что меня нет, но это был лишь тонкий слой вежливости, без чувств, гладкий и холодный. Нил вызвал у нее более живую реакцию. Она, в конце концов, рассказала ему, что случилось в тот вечер после марша. Тень брезгливости прошла по его лицу, когда она упомянула советский корабль и моряков. Я стоял рядом и поймал его взгляд. Смутное сомнение, и во мне, и в нем, а Аманда вдруг казалась другой, не школьной подругой, а тревожным предвестьем неясного будущего, тускло мигающего во мраке света женских тайн и страстей. 

Ничего страшного с Амандой в тот вечер не случилось. Полицейские, как оказалось, заметили ее еще раньше на верфи, потом, увидев ее бегающую под дождем одну, решили выяснить, что с ней происходит. Заботливые такие, спрашивали, сколько ей лет, и так далее, приказали ей сесть в машину, довезли до дома. В глазах у них были те же сомнения, что у меня с Нилом. Она всех нас ругала.

Дэн был какой-то напряженный, нервозный. Вероятно, хотел курить. У моего отца часто бывал такой вид, когда ему очень хотелось. Наши глаза встретились. Ему было скучно. Он понял мой взгляд как приглашение к разговору, расспрашивал меня про планы и надежды на будущее.

- Не знаю, - тупо повторял я в ответ на все его попытки разговорить меня.

- Ну, по правде говоря, в твоем возрасте, я тоже не знал, чем хочу заниматься потом, - сказал Дэн мягко, как будто утешая меня.

- Дэн, а чем вы сейчас занимаетесь? - попыталась сестра присоединиться к разговору, обиженная тем, что никто и не думал интересоваться ее планами на будущее.

- Я государственный служащий, - сказал Дэн, распрямившись и приняв важный вид.

- О-о..

Сестра не нашлась, что еще сказать и умолкла.

Пришел отец, и мы сели за стол. Отец с Дэном поговорили о политике, потом перешли к регби и крикету. Дэн, до того, как стал сытым, важным государственным грызуном, играл в крикет, и расплылся в улыбке при воспоминании о былых спортивных победах.    

- Конечно, мой старик никакого интереса не проявлял к моим занятиям, - бросил он в сторону Пана Тадеуша. - Но чего еще ждать от поляка, они ничего не понимают в крикете. Какая-то кучка чудаков в белой одежде, целыми днями напролет торчат на поле непонятно с какой целью, вот как он всегда говорил.

Отец сочувственно кивнул.

- Я тоже играл. Эван даже смотрел на меня, жена приводила его. Он был всего лишь малышом, ничего не помнит. Жаль, дети не в меня, ни во что не играют, спортом совсем не интересуются.

- А я думала, Эван играет в баскетбол в школе, - сказала вдруг мама.

Я слегка кивнул. Сестра хитро улыбнулась, взглядом напоминая мне, что ее губы непрочный замок, чуть что, и тайны выскочат наружу. В тот вечер я заметил этот взгляд еще на одном лице. Когда Пан Тадеуш слушал Дэна это выражение, то возникало на его лице, то снова растворялось в равнодушии. Разница была в том, что у Пана Тадеуша была еще какая-то жгучая, причинявшая ему боль кислота.

Он был чужим. Что это значит, быть поляком? Дэн шутил, но дело было не в крикете. Поляк это просто существительное, а за ним что стоит? Я ничего не видел, только легкий акцент и странное имя. Он открывал мне лишь незначительные, второстепенные детали, штрихи на фоне, вроде Пана Янкелевича или детей из семьи Ивашевича. Но что его забавляло, о чем он мечтал, куда забредали его мысли, когда он сидел за школьной партой, и голова уходила сама по себе в разные странствия?

- Пан Тадеуш, ты кем себя больше считаешь, поляком или новозеландцем? - спросил я его потом. Дэн с отцом пошли во двор курить, а сестры убирали посуду со стола.

- Это не математика, - пробормотал он. - Нет меры, нет однозначного ответа.

- Мне не нужен однозначный ответ, - сказал я.

- Я никогда не пойму крикет, - на миг улыбнулся он. - Да, эта игра навсегда останется загадкой. Они делают перерыв на обед, расходятся по домам в конце дня, возобновляют игру на следующее утро, словно ходят на работу. И это называется спорт?

- Очень цивилизованный вид спорта, - рассмеялся я.

- Польша – моя мать, - продолжил он после паузы, - а Новая Зеландия моя жена.

Он любил говорить аллегориями, не называл вещи своими именами. Может быть, так было проще. Мать, она была так до боли знакома, со всеми ее недостатками и трудностями. Она не столько требовала любви, сколько считала ее все равно присутствовавшей, пусть даже в негативной форме, пусть даже не получившей сознательного выражения. Как бы ни было велико расстояние во времени и пространстве, эта любовь, эти чувства, могли лишь немножко притупиться, но искоренить их было невозможно. Неважно, нежность или осуждение, тепло или страх, все слишком глубоко пустило свои корни, стало неотъемлемой частью личности.

С женой все было по-другому. Неведомая земля, по которой идешь первооткрывателем, она заманивает тем, что она другая, и ты сам выбираешь ее, сам вступаешь на путь к ее тайнам и соблазнам. Даже когда она уже кажется полностью изученной, она скрывает сюрпризы, неожиданности. Любить жену это сознательный труд, преднамеренный выбор. Можно было развестись с женой, но сказать, что у тебя никогда не была матери, было невозможно. Так мне объяснил Пан Тадеуш.

- Как измерить, какая любовь сильнее? - вздохнул он. - Любовь к матери, и любовь к жене, они разные, но обе очень сильные.

- Вы бы вернулись в Польшу? - спросил я.

- Нет, - сразу ответил он. Жесткая нота прозвучала в его голосе. - Моя мать умерла. Нечего мне там делать. 

- Эван, иди сюда на минуту, - отец заглянул в комнату и позвал меня. Я оставил Пана Тадеуша у пустого стола и вышел в двор, где Дэн и отец курили, прислонившись к двери.

- Так, ты, оказывается, увлекся коммунизмом, - улыбнулся Дэн.

Я гневно взглянул на отца, но он продолжал невозмутимо затягиваться сигаретой. 

«Эй… Я это не в упрек говорю, - поспешно добавил Дэн. - Что ты, у молодых часто бывает такой период. О, я помню, какими мы были во время войны во Вьетнаме. Мы тогда все были немножко марксистами.

- Я никогда не говорил, что я коммунист, и нет у меня никакого «периода», - пробормотал я.

- О, ну и кто ты тогда? - в один голос спросили они.

- Мелкий буржуа.

Отец одобрительно захохотал. Дэн протянул руку к собаке, которая что-то нюхала у него под ногами. Собака брезгливо посмотрела на его пальцы и отошла в сторону.

- Ладно, это не важно, - пожал Дэн плечами. - На самом деле я хотел с тобой поговорить об этих советских кораблях. Твой отец сказал, что ты был там.  

- Да, я видел корабль, но на борту не был.

- Ну и хорошо, - заговорил Дэн доверительно. - Я хочу тебе что-то сказать. Это факт, можешь не сомневаться. За этими кораблями ведется наблюдение, и к тому есть веские причины. Мы знаем, что они не всегда занимаются тем, чем заявляют. Заявляют они, что проводят научные исследования, или ловят рыбу, но на самом деле, они собирают разведывательные данные, и у них на борту есть люди из КГБ.

- Люди из КГБ? Что может интересовать КГБ в Новой Зеландии? - спросил я с презрением.

Было смешно слушать, как Дэн говорит о КГБ здесь, в нашем дворе. Он специально делал акцент на эти три буквы – К-Г-Б – надеясь произвести на меня должное впечатление. Отец любил читать шпионские романы, и без КГБ его книжные полки выглядели бы пустыми. Дэн, видимо, тоже увлекался этой организацией, и объяснял мне, что у них были разные управления, каждое из которых отвечало за какую-то часть света, в том числе и управление, занимавшийся Новой Зеландией. 

- Я серьезно говорю, пытался Дэн прекратить мой смех. - Они активно здесь работают.

- А нужно им так стараться? У нас нет никаких тайн.

- Ну, почему, у нас есть Уайхопай, например, - присоединился отец к разговору. - И не забудь, что эти корабли приплывают не только к нам, но и к нашим соседям, и у них там, в Австралии, наверняка есть какие-то тайны, ведь правда? - подмигнул он Дэну. - Это геополитика, сынок. Это такая глобальная игра, и даже мы, в южном Тихом океане, втянуты в эту игру, хотим мы это или нет.

- Уайхопай, это что? - спросил я.

- Такой шпионский радар, большая станция для подслушивания на Южном острове, - пояснил отец.

- Я не думаю, что дело в Уайхопай, - прервал его Дэн. - Вообще, об этом месте много мифов. Нет, все проще, и действительно есть повод для беспокойства. Дело в том, что они занимаются контрабандой, привозят наркотики и оружие, и поставляют их движению за независимость маори.

- Какое движение за независимость маори? - хором спросили мы с отцом.

- Ну, может быть это и не организованное движение, - признал Дэн, - но точно есть группы радикалов или просто преступников, которые с радостью покупают советское оружие.

- Откуда они берут на это деньги? - спросил я.

- Им не нужны деньги. Это бартерные сделки. Они получают от русских оружие, а взамен поставляют им швейные машинки.

- Швейные машинки! - Отец расхохотался по-настоящему. - Дэн, кажется, с вашими разведчиками что-то не так.

- Хорошие швейные машинки дефицит в Советском Союзе, - объяснил Дэн обиженным тоном. - По законам экономики, цена дефицитного товара всегда растет, соответственно, эти моряки очень даже рады получить швейные машинки. Так что тебе, - снова обратился он ко мне, - если у тебя есть немножко здравого смысла, лучше избегать этих кораблей. 

Я кивнул. Дэн затушил сигарету и вошел в дом. Я наблюдал за выражением на лице отца. Усмешка осталась, но взгляд его стал задумчивым.

- Какая ерунда! - сказал я наконец. - Он это все придумал.

- Хм, никогда не знаешь, - медленно тянул слова отец. - Конечно, звучит бредово, но Дэн не стал бы говорить просто так.

- Почему? Он тоже может молоть ерунду. Кто он такой, чтобы с таким знающим видом обо всем говорить?

- А-а, ты разве не слышал, как он говорит, что работает на государство? - снова улыбнулся отец.  - Это эвфемизм, Эван. Удивительно конечно, что у них даже есть такая служба, но это значит, что он работает в Австралийской разведке.