Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

 

18

Барбара явно не спешила открыть мне дверь. Дверь была выкрашена в белый цвет, но краска была уже старая и местами отслоилась. Пока я ждал, я ногтем помогал ей освободиться и маленькими хлопьями упасть на землю. Барбара все не появлялась. Если бы мама не выбросила бумажку с ее телефоном, когда убирала в моей комнате, мне не пришлось бы тратить последние деньги на автобус сюда, не пришлось бы жать на ее звонок и вслушиваться в молчание за дверью. Можно было бы просто позвонить и сразу понять, что она не откроет, что ее наверно нет дома. Одуванчики росли в трещине бетонной дорожки, солнце спряталось за стеной соседнего дома. Легкий ветерок доносил чистый голос девочки, бегущей вниз по улице с беззаботной песенкой на губах. Я только на секунду увидел ее, когда она пробежала мимо арки ведущей к дому Барбары. Мне показалось, что я услышал шаги, как будто кто-то подошел и смотрит сквозь щелку, но ручка почему-то не двигалась. Я еще раз нажал на звонок. 

Дверь открылась. Передо мной стояла Барбара, с бровями, удивленно поднятыми вверх, и недоверчивым выражением в глазах.

- Что ты хочешь? – спросила она.

Я удивился резкости ее тона. Она даже «здравствуй» не сказала, хотя бы просто из вежливости. Она говорила так, будто видела меня впервые в жизни, будто она не пила со мной водку у Пана Тадеуша, не рассказывала мне про Вильно и Марека, и не объясняла историю Литвы. 

Я чувствовал себя таким же хилым сорняком, как одуванчик, проросший через трещину в дорожке. Я нерешительно открыл и закрыл рот, сделал шаг назад. Она ждала, и в глазах ее росло нетерпение.

- Это, наверное, странная просьба, но мне нужен телефон Алексея…

- Какого Алексея? – перебила меня она.

- Советского дипломата, вы его жене даете уроки музыки. Мне надо ему позвонить…

- Зачем? - она смотрела на меня с явным подозрением.

- Это долго рассказывать. Но мне нужен его номер.

- Подожди до завтра и позвони в посольство, - сказала она сухо и резко, все еще недоверчиво глядя на меня.

- Я не могу звонить в посольство, мне нужен именно Алексей, - умолял я ее. - Моя подруга собирается сделать большую глупость, и я хочу ее остановить. Только Алексей в курсе этого дела.

Барбара оглянулась. Мне показалось, она прислушивается к чему-то в доме, что-то проверяет.

- Ладно, - вздохнула она. - Входи, но ради Бога, говори потише.

Она быстро провела меня в комнату, где стояло пианино. Все двери были закрыты.

- Ну, быстро, рассказывай, - приказала она сурово.

Ночное посещение советского корабля, швейные машинки, наш с Амандой визит в советское посольство и встреча с Алексеем, я все рассказал ей. Суровость постепенно уходила с ее лица, и ее взгляд, побродив по комнате, остановился, наконец, на зеленоглазой женщине с маленьким ребенком на руках, но губы ее сохранили строгое выражение.

- Не придавай значения тому, что говорит Дэн, - сказала она твердым голосом, когда я закончил. - Эти моряки никакой контрабандой не занимаются. Они всего лишь пытаются продавать всякие часы, фотоаппараты, сувениры, и прочее в таком духе.

- Но при чем тут Аманда?

Вскочив со стула, я чуть ли не кричал, что я не придумал разговор между Амандой и предполагаемым моряком, не придумал тревогу и волнение. Все это имело какое-то значение.

- Потише, я сказала! – она ущипнула меня, и толкнула обратно на стул, неожиданно решительно, словно она и не чувствовала себя старушкой. - Не надо драматизировать. Забудь про всю эту ерунду. Алексей уехал на рыбалку на озеро Уайрарапа, и даже если бы он был в Веллингтоне, я бы тебе его номер не дала.

Видно было, что она говорит правду. И вместе с тем, она что-то скрывала от меня. Это было ясно из закрытых дверей, напряженного шепота, и запрета говорить громко. Ничего определенного не было, но я ощущал присутствие тайны в ее непривычной грубости, в неловкости, которая вместе с послеполуденными тенями наполняла комнату, и в беспокойном движении ее рук, когда она шла к двери, спеша проводить меня.

Тайна ощущалась повсюду, она придавала прежде безобидным местам тревожный вид, и надевала неприятные маски на знакомые лица. Казалось, что Дэн открыл какой-то особый шпионский люк, и мы попали через него в мир паранойи и заговоров. Слова Дэна казались мне фарсом, и Барбара только что сказала, что все это ерунда, но был в ее взгляде крошечный фрагмент чего-то недосказанного. Глаза Барбары были похожи на входную дверь в ее дом: хлопья белой краски отслоились, и под ними угадывался более сложный материал. Она пыталась быть твердой и убедительной, но в ее словах все равно ощущалось какое-то замешательство.                             

- До свиданья, Эван. Не волнуйся, все будет в порядке.

Она быстро закрыла за мной дверь, оставив меня наедине с молчанием, и тенью стены соседнего дома. 

Это был мой район. Я был практический дома, но должен был быть в Уайрарапа и никто меня здесь не ждал. Я сел на ступеньки и начал считать деньги. Не хватало не только на обратный билет на поезд, но даже на автобус до вокзала. Если бы Пан Тадеуш был здесь, можно было бы зайти к нему и попросить денег. Пришлось бы сначала пройти весь район, конечно, и был бы опасный участок перед нашим домом, где чье-то личико всегда выглядывало из-за тюлевых занавесок в окнах гостиной. Если бы я немного подумал перед тем, как бежать от бабушки, я украл бы у нее деньги из кошелька. Но было поздно. Бросив презрительный взгляд на бесполезные монеты, я сунул их обратно в карман.  

- Эван!

Кто-то звал меня, тихо, но настойчиво. Я оглянулся, но непонятно было, откуда голос.

- Сюда, Эван, я здесь!

Я знал этот голос, но голова отказывалась воспринимать его как настоящий, ведь голос принадлежал Пану Тадеушу, а Пан Тадеуш был в Австралии. Но видимо, его уже там не было, потому что он высунулся из одного из окон Барбары и махал мне рукой. Я в удивлении открыл рот, собрался, было, откликнуться на его зов, но он поднял палец к губам. 

- Иди сюда, - хриплым шепотом позвал он меня. - Иди, скорей.

- Что вы здесь делаете? – спросил я, подходя к окну. - Я думал, вы в Австралии.

- Потом, потом, - отмахнулся он от моих вопросов. На его напряженном, заросшем щетиной, бледном лице были красные пятна. Седые волосы были немыты, и торчали в разные стороны, нос опух, а глаза покраснели, как у человека больного или изможденного. 

- Поможешь мне, Эван? - заговорил каким-то безжизненным, усталым голосом.

- Поможешь? - жалобно повторил он.

- Конечно, но…

- Тогда подожди на улице, я буду через минуту.

- Лучше я к вам в дом зайду. Барбара не сказала, что вы здесь, она как будто…

- Потом, - нетерпеливо перебил меня он. - Делай, что я говорю. Подожди на улице.

И он захлопнул окно. 

Я спустился на улицу, и прислонился к двери гаража Барбары. Еще какие-то новые тайны. Что-то случилось, пока я был в Уайрарапа. Разные ноты слышал я в голосе Пана Тадеуша, но никогда раньше эту странную смесь отчаяния и приказа. Время тянулось, а я все ждал, пинал ногой камушки под ногами. Один из них попал в кошку, лениво наслаждавшуюся солнцем на другой стороне улицы. Кошка вскочила и убежала, обиженно оглянувшись на меня. Пан Тадеуш, наконец, появился, весь помятый и неопрятный, стараясь идти побыстрее своим шаркающим шагом. У него была с собой маленькая сумка, и тонкие кожаные перчатки, которые он протянул мне.

- На, надень, - приказал он.

- Зачем? – спросил я, но он не ответил. Я послушно надел перчатки. Затем он дал мне связку ключей, и показал, который из них от гаража. Я открыл гараж и увидел зеленый Фольксваген.

- А вот это ключ от машины, - Пан Тадеуш ткнул пальцем в мою ладонь.

- Но Пан Тадеуш, ведь это машина Барбары, - возразил я.

- Правильно, - он грустно и немного стыдливо улыбнулся. - Давай, у нас мало времени. 

Мне стало смешно, но сдержался, и не рассмеялся. Пан Тадеуш собирался «одолжить» у Барбары ее машину, без ее ведома. Это был какой-то дурной сон, настоящий фарс: неряшливый, обросший старик, торопил меня, чтобы я быстрее открыл дверь машины. Глаза у него слезились, то ли от волнения, то ли от пыли в гараже, то ли просто от злости на свое ставшее непослушным тело. Он бормотал себе под нос, что это несправедливо, что судьба наказала его этой беспомощностью. Он обращался не столько ко мне, сколько к машине, которая, казалось, и впрямь ожила, в надежде покинуть наконец сырые бетонные стены гаража.  

С виноватой улыбкой я протянул ему ключи.

 - Пан Тадеуш, у меня нет водительских прав. Я никогда не ездил в городе, и я плохо знаю правила.

Его лицо в миг изменилось, приняв совершенно сокрушенный вид. Он прислонился к машине, и замотал головой, бормоча что-то по-польски. 

- Водить несложно, - он собрался, выпрямился. - Я тебе скажу, что надо делать.

Он подошел ближе, и на меня пахнуло алкоголем.

- Я тебе заплачу.

Он вытащил из кармана пиджака кошелёк, и показал мне толстую пачку купюр. 

- Почему бы просто не заказать такси? – спросил я, не отрывая взгляда от денег в кошельке.

Он опустил голову. Вид у него был такой, как будто сейчас опустится без сил на бетонный пол.

- Я не мог заказать такси из дома. Барбара бы услышала.

- Думаете, услышала бы? Вот вы вышли оттуда, а она не услышала.

Пан Тадеуш показал мне свои ладони. Они были грязные и исцарапанные.

- Неужели вы выпрыгнули из окна? – спросил я, ошеломленным таким предположением.

Он грустно кивнул.

- Выпрыгнул. Чего не сделаешь, когда и вправду нужно, но больше я ничего не могу. Сил уже нет.    

- Вы пьяны? – спросил я.

- Был пьян, - слегка улыбнулся он. - Кажется, уже протрезвел. К счастью, под окном была трава.

Он взглянул на часы.

- Поехали, Эван. У меня мало времени. 

Я покачал головой. Он молча смотрел на меня, будто пытаясь без слов внушить мне повиновение. Мои руки в перчатках все еще сжимали ключи.

- Перчатки, чтобы на руле не осталось отпечатков? – спросил я.

- Да, - мрачно кивнул Пан Тадеуш. - Так, на всякий случай. 

- Как будто я преступник какой-то. А зачем нам такая осторожность? Мы ведь не собираемся красть машину. И потом, у меня тоже мало времени, Аманда собирается уплыть на советском корабле, и мне нужно ее остановить.

Пан Тадеуш нетерпеливо похлопал по карману пиджака, где лежал кошелек.

- Я тебе хорошо заплачу, - сказал он. - Обещаю, что ничего страшного не случится. Это будет недолго, немного проедем и все. 

- Ладно, – неожиданно для самого себя ответил я. Я не собирался соглашаться. Подкупить меня оказалось несложно. Пан Тадеуш вздохнул с облегчением и благодарно улыбнулся, когда я помог ему сесть в машину. Я занял свое место за рулем, и тут же понял, что на уроки данные мне бабушкой на деревенских дорогах, мне страшно. Я почувствовал, как у меня вспотели руки.

- Успокойся, - уговаривал меня Пан Тадеуш. – Вот увидишь - ничего сложного.

Я завел мотор, и мы резкими толчками выкатились из гаража. Казалось, мы сейчас столкнемся с забором напротив, но в последний момент мне удалось повернуть, и мы покатились вниз по улице. Пан Тадеуш давал указания, и благодарил Бога, за то, что было воскресенье и мало машин на дорогах. Он был прав, все было не так сложно, и мне только приходилось напрягаться на перекрестках.  

- Куда мы едем? – спросил я, когда мы выехали на прямую, длинную дорогу, ведущую в центр города.

- В аэропорт, - ответил он. - Конечно, лучше было бы ехать по бухтам, там дорога тихая, но времени нет.

- Почему вы вернулись из Австралии? Почему Барбара не сказала, что вы у нее?

- Сбрось скорость, не видишь, красный цвет впереди, - буркнул он. - Не разговаривай. Смотри на дорогу.

Не Пан Тадеуш сидел рядом со мной, а какой-то незнакомый, кислый, злой старик с жестким взглядом. Солнце уже садилось. Его свет все еще было золотистым, густым, но в нем уже не было теплоты. Странно, я впервые сидел за рулем не рядом с бабушкой на пустой деревенской дороге, а по-настоящему, но при этом не ощущал никакой пьянящей свободы и скорости. На моем лице не было ничего похожего на ликующее выражение того парня, Гари, когда он обогонял нас на своей ржавой тачке. Сидящий рядом Пан Тадеуш бубнил мне в ухо, когда ехать быстрее, когда медленнее, тут сигналить, там пропускать… Я ощущал себя слугой, лакеем каким-то, и стал ненавидеть моего назойливого пассажира. 

Я вздохнул, и слегка развалился на сидении. Пан Тадеуш приказал мне выпрямиться и держать руль как следует. Впереди был полицейский патруль, и меня охватил внезапный страх, что они сразу поймут, что у меня нет прав. 

- Не нервничай, - сказал Пан Тадеуш, заметив мое напряжение. - Все нормально.

Но его глаза тоже тревожно заблестели, когда мы проезжали полицейских.

Мы проехали через Ньютаун, где было больше машин, а потом спустились на дорогу к аэропорту. Та же дорога вела к холмику с башней авиадиспетчеров. Там жила Аманда. Я помимо воли стал искать ее глазами. Вот та остановка, где я сидел на солнце после того, как вышел от Аманды. Два человека ждали автобуса. Какая-то толстая женщина с большой сумкой, и…Аманда. Меня это ничуть не удивило. Уже вечерело, и наверно ей было пора ехать в порт. Она сидела, опираяся подбородком на ладони, и со скучающим видом смотрела на дорогу. Она наверно ждала уже давно, в воскресенье автобусы ходили редко. Большой тюк лежал у нее ног. Я заметил торчащую из него ручку. Эта была швейная машинка.  

Я забыл, что это я веду машину, и не заметил, что она едет уже не прямо, а к соседнему ряду.

- Что ты делаешь! – крикнул Пан Тадеуш, протянул руку и сам взялся за руль. - Не отвлекайся, умоляю тебя! Ты убьешь нас обоих.

Я послушно кивнул, и стал смотреть на дорогу. Бабушка, наверно, готовит ужин, и раздумывает, куда я делся, смотрит в окно на свой сад весь в лужах, украшенный серебряными нитками дождя. Первое, что ей придет в голову это, наверно, что я ушел на поиски Ивон, а сама Ивон, наверно, думает о своем парне, Мэтью Джонсоне, с которым она поссорилась. Может быть, она даже думает обо мне, вспоминает вчерашние наши теплые мгновения на скале. И может быть, в ней рождается желание прожить эти мгновения еще раз, но не с Мэтью Джонсоном, а со мной. Я сидел в этой «угнанной» машине, в удушающей атмосфере таинственности, и Уайрарапа вдруг показалась мне чудным кратким сном пленительной простоты. И я подумал, что глупо лишил себя этого райского сна случайным взглядом на список кораблей в газете. 

Аэропорт был уже недалеко. Я оглянулся и увидел в бухте виндсерфингистов, ловящих остатки солнца и синевы. Пан Тадеуш молчал. Он боялся. Он смотрел прямо перед собой, постоянно сглатывал, и нервно двигал кадыком. Я уже не отвлекался, осталось совсем немного. Мы въехали в аэропорт, и я нашел место, где смог припарковаться без сложных маневров.

- Молодец, Эван, - промямлил Пан Тадеуш со слабой грустной улыбкой.

Я откинулся на сиденье, и вздохнул с облегчением. Только теперь я заметил, что от него все еще сильно пахнет алкоголем, посмотрел на него внимательно. Удивительно, как ему удавалось так трезво и ясно давать мне инструкции по дороге. Если бы те полицейские вдруг решили нас остановить, мы бы точно влипли в большие неприятности.

- Оставь машину здесь, - сказал Пан Тадеуш. - Возьми такси или автобусом поезжай.

Он уже вынул кошелек и отсчитал несколько купюр.

- А вы? Вы куда собираетесь? – спросил я, не обращая внимания на протянутые купюры.

- Вы возвращаетесь в Австралию? – упорствовал я, несмотря на его молчание. - Или вы куда-то еще собираетесь?

Он отвернулся.

- Помоги мне выйти из машины, - спокойно сказал он, пытаясь открыть дверь.

- Нет, - я сам испугался своему голосу, внезапной жесткости своего тона. - То есть, я помогу, конечно, выйти, но раз вы заставили меня довезти вас сюда, я хочу знать, что происходит.

- Я не заставлял тебя, - холодно ответил он. - Я попросил, и ты согласился. Между нами была договоренность. Теперь, как и обещано, я тебе заплачу.

Ноты презрения слышались в его голосе, а глаза блестели какой-то едкой, жгучей горечью. Он, будто что-то вдруг вспомнил, взял маленькую пластмассовую расческу из кармана сумки и начал приводить в порядок волосы. Я неприязненно смотрел на него. Презрение лилось из его глаз и текло по всей машине, вливалось в меня, и шло по кишкам. Я заразился этим презрением, я проглотил его когда-то с рюмкой водки, со всей моей глупой наивностью, и только теперь симптомы стали проявляться. Я ненавидел его, но еще больше, я ненавидел себя, ненавидел себя за то, что скоро я возьму купюры из его рук, и положу их к себе в карман. А потом уйду, оставив ключи от машины здесь же, в бардачке, а Пан Тадеуш пойдет своим шаркающим шагом в терминал, чтобы сесть на самолет.  

Это легкое презрение, эта еле уловимая брезгливость, я все это уже видел в нем раньше, когда он бывал с Дэном. Да, он смотрел на меня сейчас так, как обычно смотрел на Дэна. Его взгляд уже ускользнул от меня, стал отстраненно-равнодушным, точно как в тот вечер, когда отец позвал меня выйти во двор, и Дэн рассказал мне о швейных машинках и калашниковых. Тот вечер вдруг ожил перед моими глазами, вместе с разными другими событиями этих последних месяцев. Длинный ряд дней, людей, и разговоров прошел у меня в голове, вплоть до сегодняшнего разговора с Барбарой в комнате с закрытыми дверями. Я снова видел ее, странно резкую, грубую. Она сидит, не слушает меня, все смотрит на фотографию зеленоглазой женщины с младенцем на руках, на фоне пышных старинных зданий где-то в Европе. И тут туман в моей голове на миг прояснился. Я увидел небо, но оно не было нежным. Оно было ярко-холодным, острым как стекло, протягивало мне блестящую, режущую проволоку, и тонкие кожаные перчатки на моих руках не могли защитить меня от боли. Но мне надо было схватить проволоку и узнать, куда она ведет.   

- Пан Тадеуш, вы паспорт не забыли взять собой? – спросил я.

- Паспорт с собой, - тихо ответил он.

- Я никогда не видел паспорта, - вздохнул я с сожалением. - У вас какой паспорт, австралийский или новозеландский? Можно посмотреть?

Он дернул головой в мою сторону, на секунду побледнел, и его губы чуть задрожали.

- Времени нет, - буркнул он.

- Жаль. Как вы думаете, паспорт трудно подделать?

Он с сомнением посмотрел на меня.

- А ты что, хочешь подделать паспорт?

- Нет, не хочу, просто любопытно, наверно, есть рынок для новозеландских паспортов.

- Наверное, - взгляд был все еще странным, но уже спокойным.

Это спокойствие выглядело убедительно, но было на самом деле хрупким, без глубины, я это чувствовал. Стоит слегка толкнуть, и все обрушится, голос задрожит, глаза забегают.

- Пан Тадеуш, - я выпрямился и твердо посмотрел ему в глаза, - Барбара мне сказала, что я ничего не понимаю, и ничего не знаю, но я знаю больше, чем вы думаете.

Я на мгновение перестал дышать, подумав, что он сейчас даст мне оплеуху, и скажет, что я пустоголовый болтун со слишком богатой фантазией. Но он молчал. Он снова посмотрел на часы, поднял взгляд на рваные куски облаков на вершинах холмов, розовые в закатном свете. Он будто не слышал моих слов, или если слышал, не считал их достойными ответа.

- О, Боже! – сказал он, опустив голову. - Что это за болезнь у меня?

Он поднял на меня прослезившиеся глаза.

- Несколько дней, Эван, несколько дней я сидел, запершись в комнате и пил, пил… Боюсь, уже поздно.

Он с гримасой сунул кошелек обратно в карман.

- Прости меня, Эван. Не знаю, что это такое было со мной.

- Лихорадка и бред, - прошептал я, повторяя слова, которыми он описал мне Еву.

- Да, - печально кивнул он. - Да, это правильные слова.   

Я вышел, открыл ему дверь и помог выйти из машины. Он нетвердо держался на ногах, моргал, будто его долго держали в тесном, темном месте, и теперь ему нужно было время, чтобы снова привыкнуть к свету и пространству.

- Куда ты сейчас поедешь? – спросил он.

- В порт, к советскому кораблю. Мне надо найти Аманду.

- Как будешь добираться?

- Не знаю, - пожал я плечами. - Может, дадите мне денег на автобус?

Он кивнул, но денег не дал, а вместо этого медленно пошел в сторону аэропорта. Он даже не простился со мной, не поблагодарил меня, просто молча ушел. Я какое-то время смотрел ему вслед, но он не оглянулся.

- Ну, и черт с тобой, - сказал я про себя, и пошел к дороге. Я сорвал с рук кожаные перчатки и бросил их в сточную канаву. Жалко, хорошие перчатки, но мне они были не нужны. 

Я шел совсем недолго, как вдруг возле меня остановилось такси. На заднем сидении сидел Пан Тадеуш.

- Какой ты нетерпеливый, - слегка улыбнулся он, когда я сел рядом с ним на мягкую обивку сидения. - Где твой корабль?

- На Аотеа Ки.

- Едем на Аотеа Ки, - скомандовал Пан Тадеуш водителю.                                     

Я хотел заговорить с Паном Тадеушем, но он отвернулся и сосредоточенно смотрел в окно. Водитель, крепкий самоанец, тоже пытался начать разговор, но встречал только молчание. Пан Тадеуш, казалось, весь погрузился в собственные мысли. Он снова стал хрупким, сутулым стариком, и мерз, несмотря на теплый вечер. Он втянул шею в плечи, как черепаха, и его глаза приняли тусклое, равнодушное выражение.

Мне хотелось сказать ему, что я лишь блефовал там, у аэропорта, просто хотел позлить его, в отместку за то, что он сделал из меня лакея, рискующего головой, но не имеющего права задавать вопросы. Но только это не смогло бы его утешить, потому что, в чем-то, моя догадка оказалась правильной. У него в самом деле была тайна, и он не собирался ею делиться. Он не собирался объяснять мне, зачем он уехал из Австралии и зачем скрывался у Барбары. Он отгородился от меня в своем личном Берлине, в восточном Берлине, за стеной, где стояли солдаты, готовые стрелять в осмелившихся подойти слишком близко.  

Скоро мы были в центре, оставили позади редких воскресных прохожих и тихие ряды закрытых на выходной день офисных зданий и магазинов, и выехали на пустую дорогу, идущую вдоль порта.

- К паромам? - спросил водитель.

- Нет, - ответил я, - остановитесь вон там, у ворот.

Пан Тадеуш заплатил водителю. Такси помчалось обратно к городу, и мы остались вдвоем у ворот в порт. На Аотеа Ки казалось необычно длинной и пустой, а ограда порта странно высоким и неприступным. Мы же были маленькими, ничтожными, старик и подросток на обочине дороги в сгущающихся сумерках. Теперь я опустил голову. 

Корабль был не виден за складом. Я представил его, ржавый и со следами долгих, трудных месяцев в море. Но я не знал, как пойти туда, как найти Аманду. Приехал сюда, а как быть дальше, не знал, не подумал об этом заранее. Лихорадка и бред, только на этот раз, это была моя лихорадка, мой бред. В растерянности я посмотрел на Пана Тадеуша.        

Он стоял прямо, твердо, готовый двигаться дальше. В его глазах мерцал огонек любопытства так непохожий на тусклый, равнодушный взгляд в такси.

Чего мы ждем? – спросил он. - Где корабль?

- Вон там, - я пальцем указал на склад.

- Ну, пошли, - сказал он обыденно, будто не видел повода для каких-то особенных волнений. 

Он был совершенно спокоен, а я медлил, колебался, сомнения кусали меня, как мелкая летняя мошка. А он ждал, ждал, когда сын его бывших соседей уведет его от его собственной лихорадки в наивный бред семнадцатилетнего пацана. Это было так неожиданно, что мне казалось, он сейчас очнется, и скажет тоном старшего, что мне нужно прийти в себя, забыть про эти глупости, и, как можно скорее, ехать к бабушке. Но он все ждал, и молчал.  

Мы вошли в ворота, и пошли в сторону склада. Когда стало видно корабль, я оглянулся, и заметил, что Пан Тадеуш не так уж спокоен. Корабль приближался, уже видны были русские буквы, черной краской написанные на корпусе, и серп и молот на трубе, и я ощутил его нарастающее напряжение, увидел еле заметную дрожь его губ, и уловил какую-то новую, раньше мною невиданную, покорность в его выражении. Его взгляд стал каким-то замерзшим, затуманенным. Он безропотно шел за мной, будто всегда предвидел такой поворот событий, и теперь происходящее казалось ему лишь скучной, неприятной необходимостью.