Литературная критика

 

 

Нетакcисты — от «не так».«Пишем не так, как надо…» — шутливо сами себя назвали Иван Овчинников и Саша Денисенко.

 

Тетражист — от «тетрадь». Мол, пишу в тетрадь — Толя Маковский.

 

 

 

Родился в 1947 году в селе Мотково Новосибирской области в семье служащих. Учится в Новосибирском пединституте (на филфаке, естественно). В ЛИТО Новосибирского союза писателей быстренько познакомился с Иваном Овчинниковым и Толиком Маковским. Втроем стали раскачивать ржавый монолит советского прикультуренного языка. Но при этом кротко относились к другим участникам ЛИТО, в споры не вступали… Кажется, что высокомерие? Совсем нет! Просто погружены были в себя, отклик находили друг в друге, а в тех, пусть и талантливых, традиционно пишущих, ничего не находили…

 

Поскольку в 60-е годы интернета не было, ничего не знали о больших и настоящих (о лианозовской школе, о ленинградских поэтах: Шварц, Миронове, Аранзоне). И уж, конечно, отталкивали от себя всякое шестидесятничество… Да нет, оно и само понимало — не прилипало ничуть…

 

Надо ли говорить, что они были, естественно, аполитичны?

 

То есть жизнь и родина были хоть и печальны (часто), но волнующе прекрасны! А печаль накатывала, на самом деле, как раз от  избытка жизненных сил и юности.

 

Сибирская земля настолько огромна, что на ней не видно было ничего такого политического — один только снег и поэты.

 

А что было? Из чего они создавались?

 

Из тихой нашей областной библиотеки, где черный томик Кафки, синий — Камю и, цвет не помню, Сартр.

 

И курилка, в которую снег, закручиваясь, залетал, когда входили с улицы.

 

Конечно, снега у нас было много. Снег у нас у всех в книжках по самые окошки.

 

ВАНЯ

ТОЛИК

ДЕНИС

 

Три важнейших поэта русской нашей многострадальной литературы.

 

Вот о Денисе пишут: естественный продолжатель Есенина.

Один такой.

А Рубцов?

И Рубцов — драгоценность!

Но мы же тут о Денисе.

Один такой.

 

И что-то спрятано в его стихах еще. Его одного.

 

Толик (убиенный) про Саню: «И ДЕНИС, ПОКАТЫЙ ГОГОЛЬ…»

 

У Сашиных стихов такое свойство, что они сразу берут в плен. Любого. Почти. Самого нечуткого к слову человека. В них сразу красота, и нежность, и грусть, и нежность. И такие хорошие, радостные переживания, что им нельзя не отдаться.

 

А, да, еще забыла: бывало, Денис как кинет шапку в сугроб, как топнет валенком, как гаркнет… а на его русом затылке снежинки тают…

 

ДЕНИС нас всех превратил в коней.

 

Ну и похвастаюсь в конце концов. Когда-то с заезжим, ошалевшим от Москвы новосибирцем передала свою книжку Денису. И Денис сказал: «Нина знает все слова». И это моя гордость и радость!

 

 

 

 

 

 Прямой потомок художника-передвижника Маковского. Родился в середине 30-х, без вести пропал в середине 90-х. Точных дат не знаю. Толя окончилфизмат МГУ, близко общался с Сабуровым и Иоффе. Окончив аспирантуру, переехал в Сибирь, в Академгородок под Новосибирском. В ЛИТО Союза писателей вошел (пожизненно) в нашу компанию (главный друг и противник Ивана Овчинникова). Работая в НИИ Академгородка, заведовал лабораторией и под это дело взял к себе Ваню и Жанку Зырянову (поэтессу и нашу подругу) — они якобы тоже математики. Их бойкая лаборатория выигрывала соцсоревнования (по крайней мере Иван так говорит, уж не знаю, правда, нет ли…). Но потом математическая жизнь резко закончилась для всех троих.

 

 Вот что пишут о Толе критики: «Маковский странный, дикий, абсолютно внесистемный и внелитературный поэт, попирающий не только базовые законы стихосложения,но зачастую и элементарную логику вообще. Маковский… основной пользователь “антирифмы”».

 

 Очень высоко ценил его Евгений Харитонов.

 

 Иван Овчинников считает, что Толя Маковский достиг того, о чем Хлебников только мечтал. («У Хлебникова многое из головы, а у Макса все естественное».)

 

 — любимое Толино Ваней.

 

 Смешное воспоминание. Толе негде было ночевать, он заехал ко мне, я говорю:«Поедем в ПЕН-клуб, там писателям помогают». В такси нарочно завела разговор про киевские дела (уже все знала). Говорю: «После смерти твоей мамы, ладно, ты роскошную квартиру государству отдал, но коллекцию живописи эпохи передвижников зачем в музей-то сдал?» И Толя аж всплеснулся весь: «Нина! Ты что! Это все принадлежитнашему народу!» Больше я Толю никогда не видела. Народ забрал не только квартиру и картины, но и самого поэта Анатолия Владимировича Маковского. Светлая ему память.

 

 

 

 

 Родился в 1939 году в селе Нижний Ашпанак на Алтае. Учился в Новосибирском пединституте на филфаке. С середины 80-х— участник фольклорного ансамбля.

 

 Аналогов тому, что делает Иван в поэзии, я не знаю.

 

 Еще в ранней юности, будучи школьницей, я поступила в ЛИТО, неся в запасе влюбленность в Хемингуэя и Ремарка. (Надо же, а наших шестидесятников типа Аксенова совсем не могла читать…) Не понимала и обижалась, когда: «Любить переводную литературу нельзя. В ней языка нет. — Иван. — У каждого языка свои мысли». Сложно и даже скучно было — все эти восклицания, недосказанности, оборванности слов, которыми писал Иван.

 

 Пока не написал знаменитое:

 

 

 

 

 Это уже после поступления в фольклорный ансамбль, где Ваня пел и плясал много лет посреди румяных девок.(Недавно по телефону проговорился:«Если б я тогда не нашел фольклорный ансамбль, я бы умер».)

 

 Евгений Харитонов, Ванин друг детства, очень многому учился у Вани.

 

 Ваня проник в самую середину простонародногоязыка, встал вровень с его движением (все его стихи движутся, не стоят на месте), написал о языке, что хотел, в книге «Записки из города», а что не хотел — скрыл, потому что дальше уже тайное… для своих, для ОФЕНЕЙ.

 

 Ну вот, смешной случай из нашей юности. (Мне Коля Шипилов рассказал, я уже забыла.) Одной зимой пришли ко мне в гости Коля и Ваня. Мы пили крепленое вино, и Коля красиво пел под гитару. А в другой комнате мой старенький дедушка переживал, что у юной девушки мужчины ночью песни поют. И когда он от бессилья выгнать заплакал, сердце мое вспыхнуло в его пользу. «Убирайтесь!» — приказала я друзьям. «Нинка, ты кого больше любишь? — возмутился Коля. — Нас или дедушку?»— «Дедушку больше, но и вас люблю. Раз так поздно и мороз под сорок, вы ложитесь в подъезде под батарею, я вам все вынесу». И вынесла одеяло, подушки, стаканчики и поесть. А утром Коля с Ваней снова ко мне вернулись!