Литературная критика

 

 

 

 Созерцать масштабные, завершенные сами в себе явления – утешительный приз для живущих. И как-то сама собой напрашивается еще одна интерпретация знаменитых строк «Вот и лето прошло…» - в смысле, минул год с тех пор, как Тонино Гуэрра ушел. Когда читаешь его книги, «на пригреве тепло», и этого, безусловно, мало. Потому что гораздо радостнее было знать, что в Пеннабилли, маленьком итальянском городке провинции Эмилия-Романья живет президент реки Мареккья, который создает фонтаны, картины, архитектурные обьекты, образы, смыслы, идеи и населяет ими Сад забытых фруктов, итальянский кинематограф и весь подлунный мир. Поэт, художник и философ, без которого бы не было фильмов «Путешествие на Киферу», «Затмение», «Красная пустыня», «Амаркорд», «И корабль плывет», «Ностальгия», «Христос остановился в Эболи» и еще сотни любимых и знаковых картин.

Необычно и очень индивидуально сложились отношения Тонино Гуэрры с Россией, которую он воспринимал глубинно и искренне. Почти сказочный семейный союз, сотрудничество с А. Тарковским, Ю. Любимовым, Б. Ахмадуллиной, продуктивные творческие и дружеские отношения со значительной частью писателей, художников, режиссеров. Но кроме этого, благодаря этому и вместе с этим существовала своя внутренняя тяга и свое неповторимое осмысление русской красоты и духовности. Видение Тонино Гуэрры сродни интуициям Рильке, это поиск внутренней родины, духовных первоначал, сути бытия. «Первозданный свет мира» у Тонино Гуэрры всегда сравним с сокровенным источником смысла, творчества и красоты: «Лишь раз может случиться с тобой такое: встретить первозданный свет, увидеть тот самый свет, который был при зарождении мира… этот свет позволяет разглядеть трещины старого дерева  и возвращает дух стенам покинутых, заброшенных домов, наделяет загадочными очертаниями, превращая в тайну мертвого жука, закрывшегося путаницей своих лапок». В «Книге странствий» (второй тетради из «Семи тетрадей жизни») этот свет преломляется по-особенному, высвечивая неожиданные ракурсы привычных русских реалий. Только великий художник мог оборонить: «в Суздале…я открыл для себя…что русскую грусть можно резать ножом», «во время белых ночей…свет растворяет в себе ночь, как пыль в длящейся ясности», «Думаю, что Господь, сойдя на землю, прислонился бы спиной к стенам собора Кижи». И уж совсем поразительно, как он, великий представитель великой культуры, сумел настолько отстраниться от привычного взгляда и понять – всем существом ощутить – точку зрения совершенно противоположную для себя: «Тарковский был прав. В Италии он страдал от того, что дворцы, горы, итальянская природа группировались «вокруг носа», ему не доставало вида бесконечных пространств, и именно потому он тосковал по России».

 

21 марта 2013

 

Когда произносишь мысленно «Тонино», слово звучит с интонацией Лоры Гуэрра. Мягко, певуче, с неизменной обращенностью к Тонино и к звукам его имени, подтверждающим его присутствие.

 

21 марта 2012

 

Шел снег. Густой, пушистый, сказочный, почти теплый.

 

Sta nevicando.[1] Тонино умер.

Снежинка стала ступенькой в небо.

У каждого есть своя снежинка.

 

Снег у Тонино сменяется снежинками-«ладошками». «Ладошки» появляются в марте. Никто не знает, откуда они прилетают. Это пух с деревьев, крошечные, невесомые перышки, плавающие в воздухе». («Амаркорд», сценарий, пер. Г. Богемского).

 

Мартовский московский снег Тонино Гуэрры точно такой:

«Снег, снегопад, как снежно воздух бел от взвешенной в нем пыли…»

 

26 января 2013

 

Весь день держалось ощущение какой-то особенной важности, обостренное восприятие всего: солнечных бликов на подоконнике, кустов-сосулек, созданных паром отопления, снежной равнины в лесу возле дома. Всегда увидишь это, но почувствуешь каждый раз иначе. А вечером состоялась встреча с Тонино Гуэррой в большом зале ЦДЛ, устроенная Лорой Гуэрра, в том самом зале, где так недавно мы все видели его. С Тонино, которого нет уже десять месяцев.

 

Тонино был на экране. Его кресло стояло пустым. Но представление о его присутствии у всех было одинаковым. Словно не выходя из своей солнечной детской вечности, взывавшей ко мне этим утром, я смогла ощутить многомерную вечность Тонино.

 

«У меня было прекрасное детство. Именно тогда я впервые насладился шумом дождя по листьям, знакомился со снегом — открывал рот и ловил его…

 

Самая большая встреча у меня произошла в детстве с морем. Отец посадил всю семью в телегу, запряженную лошадью, и повез к морю. Это было событие. Море не помещалось в глазах!», - как сейчас не помещается в глазах и памяти все, что создал и осмыслил Тонино Гуэрра.

 

Вечность ведет жестокие игры, достается каждому, но кому-то – больше других. Фашистская оккупация, концлагерь, тысячи смертей – все это выпало на долю Тонино, увидеть, впитать, пережить. Но «смерть и время царят на земле, ты владыками их не зови» - оказалось про него. В каждом шаге своей биографии Тонино двигался к Тонино, к той любви и вечности, с которыми не позволено играть. Никому, даже вечности.

 

«В страшные моменты истории и жизни часто рождались лучшие творения. Последние великие русские поэты появились под режимом, вопреки ему, будучи в тисках. Мандельштам, Ахматова и другие. И в кино тоже. Большое русское кино появилось в борьбе с этим всеобъемлющим давлением. Это странный парадокс. Когда я был в концлагере, там было очень страшно, но именно там, несмотря на ужас и смерть, я впервые начал писать стихи», - говорил Тонино.

 

Тонино не боялся неожиданного, непредвиденного, неказистости и нелепости этого мира, которые видел совсем иначе. С того удивительного места наблюдения, где находился только он один, н, мелочи и нелепости не казались такими. Они были мудростью мира, тем, что мы можем увидеть или не увидеть по своему разумению.

 

«Выше средневекового городка Кастельдельчи стоит церковь без крыши. Ее стены держат в объятиях вишню, выросшую внутри. Она поднялась с пола, и ее ветви трогают небо… Если кому-нибудь доведется подойти к этим стенам и загадать желание в тот самый миг, когда опадает лист – это благостный знак сверху: твое желание исполнится».

 

Вечность Тонино удивительна. Там каждый может почувствовать себя дома. Она более реальна, чем его бывшая действительность, в которую он так пытался перетащить вечность. Так и таскали друг друга – она его к себе, он ее сюда.

 

«Это место больше не было тем же… Но я по-прежнему оставался в этом мире, словно хотел помочь обрывкам памяти слиться воедино. Искать пейзажи, подсказанные пятнами штукатурки, и находить наслаждение от розового цвета вокруг трещины на деревянной поверхности. Она наводит на мысль о тающем пирожном, выпавшем из дрогнувших губ. Нам нужны не только слова, чтобы избежать однообразия нашей жизни. Любое дикое место может привести тебя к истокам забытой жизни, где ощутим запах детства вновь рожденного мира».

 

Лора Гуэрра привезла в Москву очень важную фразу Тонино: «Я буду полезен потом». Много значений можно вложить в эту фразу. Одним из самых верных будет и то, что, возвращаясь к личности и творчеству Тонино Гуэрры, проникаешься безграничной, свободой красоты, позволяющей парить над миром. Когда думаешь о Тонино и следуешь за его мыслью, становится понятно: если нам снится общение с самыми близкими ушедшими, это не они приходят к нам, это мы навещаем счастливую вечность, мы приходим туда, на время отрываясь от земных несчастий и земных тяготений.

 

 

 Цит. по книгам: Тонино Гуэрра «Семь тетрадей жизни», М.: АСТ: Зебра Е, 2007, Тонино Гуэрра «Одиссея Тонино», М.: Зебра Е,2009.