Онтологические прогулки

Мрак может восприниматься как противоположность света. И тогда он выступает как отсутствие света, которое есть в тоже время возможность света. Потому что свет, как известно, во тьме светит. Но это скорее тьма, а не мрак. С тьмой все понятно; тьма – противоположность света. А свет – это свет истины, просвещающий всякого, в мир приходящего. Здесь свет как живительный источник бытия, это воздух, без него нет жизни. Такова жизнь, жизнь как «свет человеков». И в этом смысле такой, противоположный тьме свет естественен, не смотря на то, что все как раз говорит о его «сверхъестественности».

Но речь идет все-таки о мраке, о дневном мраке, о древнем мраке дня. Мрак дня. День может быть мрачным, но разве у дня может быть «какой-то» мрак? У самого дня, который есть день, «день деньской», то есть простор, свет, горизонт.  Говорят в свете дня, в дневном свете, тем самым, обнаруживают нечто явное и ясное.  Но при чем же тут мрак? Тем более, какой-то «древний» мрак?

Древние были во «мраке»? Вряд ли, древность мрака не имеет отношения к истории. Древность мрака – это алиби дня. И древность мрака – это не «древность мира». Мрак существует столько, сколько существует мир, и у мира, если он хочет остаться миром, нет никаких шансов вырваться из мрака, как из того, что делает саму возможность мира. Если тьма – это возможность света, то мрак – это возможность мира. Во мраке не просто что-то «неизвестное, «неразгаданное», «нераскрытое». Это плоскостная перспектива мрака. Во мраке таится нечто большее; во мраке таится семя, семя этого мира, и избавиться от мрака значит избавиться от мира. Но главное в том, что сам мир таит мрак как самую невероятную для себя возможность.

День-то и существует из-за мрака. Нужно научиться видеть этот мрак тем, кто вообще что-либо хочет видеть. Если бытие – это свет, в котором «видно» сущее, то мрак – это чрево, в котором рождается мир.

Существующая логика «отрицательной диалектики» искажает суть мрака, всегда отождествляя мрак с тьмой. Мрак – не увеличивает существа света; это не то, что делает свет светом; «во мраке» света не больше; мрак – не обратная тень света. Если уж и связывать мрак со светом то только так: мрак – это ослепительная яркость света. Ибо в нем речь идет о самой источной сути мира, понять которую нельзя. Только «ослепши», то есть, обезумев или отчаявшись можно продвинуться к свету, выйти в мир.

Мрак – это интенсивный «свет», в чьей ослепительной белизне сущее раскрывается в своей сути. Эта ослепительная белизна сущего, которая есть сила мрака, и которая уже такая мрачная, что является самой смертью. Именно в смерти ослепительная белизна становиться мраком, но именно в ней и возможность произрастания и «происхождения» мира. Мир не «произошел». Мир есть. То, что он произошел только из смерти, говорит о том, что он не мог произойти, что корни мира, его «истоки» во мраке, в вечном мраке, который только дает возможность рождения мира, но никогда не раскрывает, не высвечивает своих истоков. Истоки видеть нельзя, их хранит ослепительная белизна мрака.

Мрак – это умопо-мрачение света, в сияющем безумии которого раскрывается ослепительная тьма невозможного. То есть сущего, ибо его единственная возможность и есть его невозможность.

И тогда мир проявляется и блистает в своей ослепительной невозможности и сияющей очевидности. И тут приходит обманчивая иллюзия естественности. Очевидная невозможность мира ошибочно принимается за его естественность. И появляются все великие естественные иллюзии мира, в которых он и пребывает.

Чтобы избавиться от иллюзий, нужно вернуть силу древнему мраку, познав который, возможно обрести сущность дневного мрака дня, его высокую сущность.