Комментарий | 0

Ментальность и социальные явления (12)

 

 

Глава 3. СОЦИАЛИЗАЦИЯ. 3.3. Эволюция ментальности.

    Здесь нас будут интересовать, прежде всего, те аспекты ментальности, которые существенно влияют на характер социальных явлений, а более конкретно – на характер общественной организации, так сказать, общественный слой ментальности. Эти аспекты касаются в первую очередь характера связей и отношений между членами социума. Общественный слой ментальности объективно проявляет себя в социализации – способности и стремлении отдельных людей к образованию связей. Почему именно социализация столь существенна в историческом процессе? Еще Дарвин в своем труде «Происхождение человека» отмечал, что «те животные виды, в которых наиболее развиты чувства взаимной симпатии и общественности, имеют больше шансов сохранить свое существование и оставить после себя многочисленное потомство». Другими словами, социализация представляет собой фактор выживания и конкурентоспособности в биологической эволюции. В человеческих сообществах социализация порождала связи и соответствующие кооперативные эффекты, повышающие функциональные возможности сообщества, далее шла структуризация, специализация и вся последующая социальная эволюция. Социализация – это процесс, который породил социум. Именно характер общественного слоя менталитета во многом определял формы и характер общественной организации и наоборот. (В последующих разделах этой книги рассмотрены иные аспекты социализации).

     Социализацию можно разделить на две составляющие – спонтанная (самопроизвольная), определяемая только состоянием менталитета, и вынужденная, определяемая внешними обстоятельствами, например, природными условиями жизни, разного рода катаклизмами или системой власти. Вынужденная социализация создает ментальное напряжение и приводит к изменению существующего состояния ментальности через механизм адаптации. Спонтанная социализация может быть мотивирована потребностями или являться следствием немотивированной активности, то есть носить иррациональный инстинктивный характер. Спонтанная социализация также изменяет состояние ментальности, но этот процесс имеет свою специфику, которая отмечена чуть ниже. Особенности социализации влияют на конкретную структуру общества. (Например, условия жизни в сухих евразийских степях сформировали длительно существовавшие сообщества скотоводов-кочевников, по сути, единственно возможную форму адаптации к данным природным условиям. В данном случае решающим оказался фактор природной среды).

     Вопросы, связанные с социализацией, в настоящее время интенсивно исследуются в экономическом отношении, где ментальный или культурный фактор рассматривается как главная составляющая, так называемого, социального капитала, играющего столь же важную роль в экономике, как и финансовый капитал. Здесь мы рассматриваем несколько иной аспект этого вопроса, связанный с возникновением и эволюцией (развитием) различных типов ментальности в их связи с эволюцией общества. Эволюция ментальности – медленный исторический процесс. В ситуациях вызова, сильного ментального напряжения, происходят быстрые адаптационные изменения ментальности – ментальные революции.

     Продолжительное время в социологии (особенно в марксистской) преобладал примат социального аспекта над психологическим. «Социокультурные явления не требуют объяснения с точки зрения психологических характеристик своих членов; напротив, психологические характеристики должны разъясняться с точки зрения социокультурного взаимодействия, в матрицу которого они заложены» (Питирим Сорокин). На мой взгляд, это не совсем так, точнее совсем не так. Генетически обусловленные слои ментальности сохраняют неизменными даже «дочеловеческие» составляющие, которые подобно тлеющим углям под слоем пепла всегда активизируются при подходящих условиях, когда ослабевает социокультурное торможение. Но даже в состоянии заторможенности эти угли продолжают греть изнутри, создавая ничем не мотивированные желания и устремления. Поэтому говоря об эволюции, мы обязаны допустить наличие некоторого исходного состояния, которое можно считать базовым, подобно тому, как мы говорим о базовых характеристиках анатомии и физиологии человека, неизменных, по крайней мере, с эпохи палеолита. Не исключено, что базовая ментальность имеет не меньший, а может быть и больший возраст, так как интеллект – образование крайне консервативное. Например, мы можем говорить об интеллектуальной общности человека и высших животных, скажем, собак, лошадей, о той легкости, с которой животные сближаются с человеком и человек с животными, чего никак нельзя сказать в отношении их анатомической или физиологической общности. (Можно услышать: «Моя собака все понимает, только что не говорит». Но уж точно она воспринимает интонацию голоса и чувствует отношение). Высшие животные обладают общественным характером связей, весьма напоминающим таковые в примитивных человеческих обществах, а также когнитивные особенности психологии, весьма похожие на человеческие. Поэтому базовое состояние ментальности человека должно носить черты, общие для человека и высших животных. В таком случае, этот слой менталитета, сохраняющий общие с животными черты, по крайней мере, отчасти, будет иметь чрезвычайно древние корни, и содержать весьма консервативные составляющие, которые, может быть, в подавленном или завуалированном виде, но всегда существуют в глубинах его мозга и всегда пробуждаются в подходящей ситуации. Таким образом, можно считать, что ментальность (в данном случае речь идет об ее общественном слое) имеет базовую составляющую, которая является генетически обусловленным свойством, подобно инстинктам и, по-видимому, связана с инстинктами, а также, применим марксистский термин, надстроечную составляющую, которая формируется исходя из условий бытия человека и общества. Этот процесс формирования надстроечной составляющей ментальности, протекает таким образом, что, с одной стороны, подавляются или активизируются те или иные аспекты базовой ментальности, с другой – происходит адаптация ментальности к условиям бытия и уменьшение ментальных напряжений, попросту говоря, привыкание к условиям жизни и восприятие их, как нормы. Надстроечная составляющая ментальности, это, грубо говоря, ее переменная часть, которая наложена на консервативную базовую ментальность. В экстремальных ситуациях эту переменную часть может «сдуть ветер перемен» и тогда обнажится ее древнее ядро.

     Эволюция ментальности, хотя и связана со всеми другими измерениями общественного развития, но обладает самостоятельностью, которая может сильно проявляться вследствие различия характерных времен инерции для разных измерений. Одно из типичных явлений в этом плане – уже упомянутое проявление исторической памяти. Из общесистемных закономерностей, рассмотренных выше, следует общий вывод: условия бытия являются причиной изменения ментальности, а измененная ментальность в дальнейшем сама становится причиной поддержания сложившихся форм бытия – перемена местами причины и следствия в процессах, идущих со сдвигом фазы. Обратим внимание, что ментальность в данном случае играет роль инерционного, консервативного фактора, в то время как условия бытия могут измениться очень быстро по тем или иным внешним или внутренним причинам (природные катаклизмы, войны, революции, быстрые изменения общественного строя, переселения и т. д.). Скачкообразное изменение условий бытия вызывает адаптационный процесс изменения ментальности, ментальную революцию, а далее ментальность переходит в мягкую эволюционную стадию. Эволюция ментальности – самоподдерживающийся системный процесс, то есть протекающий в условиях взаимных связей всех измерений социального процесса. Исторический опыт дает нам возможность выделить некоторые общие моменты этого процесса, существенные для понимания современного его состояния.

     Если мы принимаем гипотезу существования базового общественного слоя  ментальности, то речь может идти о неком наборе или комплексе качеств, который соответствует наиболее древним формам общественных связей и способствует их устойчивому воспроизводству. Наиболее древние формы устойчивых связей едины для человека и высших животных. Они включают в себя два круга, различающихся по уровню социализации  – семья – самый близкий круг, и второй круг, назовем его собирательно – община – совокупность отдельных семей, связанных в группу. Община представляет собой наименьшую социальную единицу, способную к автономному существованию. (Изолированная семья не способна к длительному автономному существованию и продолжению рода). Наиболее тесные – внутрисемейные связи,  включающие все возможные формы отношений, из которых для нас главное – отношение подчинения, создающее внутрисемейную «вертикаль власти», скрепляющую структуру семьи и организующую функции ее членов. Следующий уровень подчинения, между главами семей и главой (вождем, старейшиной,  старостой) общины формировал устойчивую двухуровневую структуру, которая дополнялась коллективным органом – советом (сходом) общины.

     Судя по всему, община существует уже миллионы лет (с «дочеловеческих» времен), как основная, наиболее устойчивая форма организации социума. Это связано с резким повышением вероятности выживания семей, объединившихся в общину, вследствие расширения функциональных возможностей и повышения уровня общественного интеллекта. Община, как устойчивая независимая хозяйственная и социальная единица просуществовала в России вплоть до 20 века. Во все времена, когда развитая цивилизация подвергалась уничтожению и приходила в упадок, ее возрождение начиналось с общинного типа социальной организации. В относительно недавней Европе, где общинные тенденции стали изживаться несколько раньше чем в России, тем не менее, в случае сильных социальных потрясений экономический и социальный порядок постепенно ретроградировал (двигался во времени назад), пока не «упирался» в общину. Это отражает отмеченную выше тенденцию «возвращения к истокам» в экстремальных ситуациях. В ситуациях, связанных с выживанием, происходит спонтанная социализация в форме общины. Дальнейшая эволюция социальной организации идет через общину, как исходную форму. Таким образом, спонтанная социализация тяготеет к базовым формам – общины и семьи. Принципы общежития, принятые в общине, помогали выжить слабым и не давали возможности слишком разбогатеть активным, то есть достаточно равномерно распределяли общественный продукт, (за что первобытнообщинный строй в свое время называли первобытным коммунизмом). Легкость, с которой люди в тяжелые времена объединяются в общины, свидетельствует о наличии врожденной склонности человека к этому процессу. Община – всемирное явление, не зависящее от вероисповедания, уклада (кочевого или оседлого) или этнической принадлежности. Длительно существующим в истории социальным образованием является также древнегреческий полис – еще одна устойчивая и более продвинутая форма организации общества – прообраз свободных европейских городов, но несомненно, полису также предшествовала община. Формы общинной организации могли несколько варьировать и меняться на протяжении истории, например, род, племя (первобытные формы общины), клан или характерные для России, община – «мир», община – деревня и община – волость, но сущность от этого не изменялась. Главная тенденция развития общины состоит в повышении уровня самостоятельности (вплоть до полной) отдельных семей. «Несмотря на столь значительные отличия древнерусской общины от позднейшей, существенный характер той и другой оставался один и тот же. Она всегда стремилась быть автономной самодостаточной целостностью. В любом новом месте, любом новом крае, где происходила русская крестьянская колонизация, очень быстро образуется крестьянская община. Причем на каждом новом месте поселения русских община проходит заново весь путь своего развития, и в различных регионах государства одновременно существовали общины разных типов». (Светлана Лурье. Русская община: причины гибели). Естественным образом формировались эмигрантские общины длительно и устойчиво существующие в среде других народов. В них не было общей собственности, но был общинный дух взаимопомощи, а также, своего рода, «центральный орган», который представлял и защищал интересы национальной общины.

     Характер отношений в общине – общий труд, коллективная собственность, постоянные межличностные контакты, принципы «один за всех, все за одного», которые выражались в круговой ответственности и круговой поруке, необходимость и готовность подчиняться общим решениям, четко выраженное отношение к людям по модели, свой-чужой – сформировал тип ментальности, назовем его, общинный, обладающий рядом специфических черт, соответствующих характеру отношений. Это как раз тот случай, когда состоялась гармония «бытия и сознания». Коллективизм, готовность принять на себя коллективную ответственность, стремление к близким доверительным отношениям, верность традициям, уважение к старшим и к авторитетам, забота об общих интересах вплоть до самопожертвования,  готовность подчиняться лидеру, семейственность, недоверие и враждебность к «чужакам» – типичные черты этого типа ментальности.  Ее отголоски мы можем видеть в повседневной практике (даже самых демократических и либеральных государств) в вопросах, касающихся предоставления гражданства, продажи земли и недвижимости, выдачи преступников («наших людей мы не выдаем», «сукин сын, но наш сукин сын»), в изоляционизме, протекционизме, традиционализме, в ряде специфических особенностей внешней и внутренней политики (типа «главное – национальные интересы»), в том, что называется громким словом патриотизм и менее громкими – национализм и сепаратизм, в централизованном социальном обеспечении и социальной защите, в так называемых, традиционных ценностях, в делении мира по принципу друзья-враги, в восприятии государства, как большой «нашей» общины, в понятиях, соборность и враг народа, в верности традициям и ритуалам, в принципе – «все, что наши предки завоевали, все наше», в готовности русского человека из средней полосы России, не задумываясь ехать на защиту наших Курильских островов от посягательств японских самураев. Великие и малые, старые и новые идеологии несут в себе черты общинного сознания, как в системе ценностей, так и в системе миропонимания – Яхве единый бог, но принадлежащий исключительно израильтянам, Аллах единый бог, но его благодать не распространяется на «неверных», и т. д. – принадлежность или не принадлежность к идеологии определяла отношение к личности по принципу свой-чужой. Марксистский лозунг «Пролетарии всех стран соединяйтесь», нацистский «голос земли и крови», идеи Мао и Чучхе паразитируют на тех же особенностях менталитета. Философия соборности или «Философия общего дела» Н. Федорова с ее идеей суперобщины, лозунги типа «Родина или смерть», «Прежде думай о Родине, а потом о себе», несут на себе отпечаток общинных традиций. Нет нужды говорить о бытовых проявлениях общинной ментальности, хорошо знакомых каждому жителю стран, где общинный характер организации социума господствовал до недавнего времени. Общинный менталитет можно вкратце определить, как коллективистский менталитет с ограниченным порядком человеческого сотрудничества, выраженным в отношении по типу свой-чужой.

     Для коллективистского типа ментальности характерно наличие сверхличностной мотивации активности. Она проявляется в общих интересах или в том, что называется, общее дело. Приверженность общим интересам, вообще характерна для хорошо социализированных сообществ. Она – необходимое условие возникновения работающих институтов гражданского общества. Одухотворенность общим делом, создающая мощный импульс активности, характерна для восходящих стадий революционных преобразований, в периоды вдохновения новой идеей, во всех случаях проявления народного или этнического духа в ситуации вызова, когда каждый связывает свое будущее, даже свое выживание, с будущим всего общества. Общинный коллективистский менталитет характерен одной особенностью – подчинением каждого члена общины общим интересам и общим решениям. Этим он существенно отличается от либерального коллективизма, в котором общие интересы возникают, как результат согласования личных интересов, а каждый член общества свободен в своем выборе.

     Начиная с определенного уровня развития социума, стала возникать более общая и широкая структура – этнос, как сугубо человеческое явление. Этногенез, хотя и расширил область самоидентификации по типу свой-чужой, однако относительно слабо повлиял на базовую общинную ментальность. Этническая ментальность являлась неким расширенным вариантом общинной ментальности, в том смысле, что принадлежность к общине обладала значительно более высокой значимостью для человека, чем принадлежность к этносу. Вспомним, например, как разобщены были древнегреческие полисы, и насколько принадлежность к данному полису была значимее, чем принадлежность к эллинскому этносу. Об этом же свидетельствует ход войны белых завоевателей против коренных жителей американского и африканского континентов, проявивших неспособность к объединению. Все дело в непосредственных личных связях, а также информационных связях, которые формировались главным образом в непосредственных контактах. Уровень сознания не сразу «дорос» до осознания своей принадлежности к этнической общности. Такое осознание стало заметным только в 19 веке, вместе с возникновением национально-освободительных движений, когда возникло более широкое информационное поле, и вполне себя проявило лишь в 20 веке, когда этническая принадлежность, как включенность во вполне определенное социокультурное пространство, стало весьма существенным элементом самоидентификации. Но даже на этом уровне мы наблюдаем проявление общинного типа сознания, где уже этнос или государство становится эквивалентом общины.

     Возникновение этноса и надобщинных образований – городов (полисов) и государств различного типа, автоматически уменьшило роль общины и создало возможность для дальнейшей эволюции ментальности. Можно выделить два очевидных направления процесса социализации и соответствующего изменения ментальности – в сторону расширения либо в сторону сужения социализации. Сужение социализации идет по вектору община – семья – индивидуум. Это антиколлективистский, изоляционистский вектор, ведущий к атомизации общества. И противоположный вектор – коллективистский, сопровождающийся расширением системы связей и отношений между людьми вплоть до глобального уровня.

     На самом деле, изменения в общинном менталитете начали возникать с момента возникновения разделения труда (специализации). Специализация общин, занимающих различные природные ниши, была естественным процессом приспособления к конкретным условиям жизни, но она с неизбежностью потребовала усиления междуобщинных контактов, как минимум для обмена продуктами труда (хотя зачатки торговли, согласно данным археологов, возникли еще около 30 тысяч лет назад). Развитие технологий привело к возникновению новых потребностей в продуктах, не существующих в данной местности. Начинался процесс, который Ф.А. Хайек (F. A. Hayek), в своих работах (например, «Пагубная самонадеянность. Ошибки социализма» 1988 г., русскоязычное издание 1992 г.) обозначил, как становление этики расширенного порядка человеческого сотрудничества. Мы назовем соответствующий тип ментальности покороче – рыночная ментальность, в отличие от общинной ментальности. Действительно, расширение порядка человеческого сотрудничества шло в первую очередь через рыночные механизмы. Знания, идеи, информация, вообще культура, являлись не более чем видами товара.

     Самый существенный момент – изначально процесс торговли являлся личной инициативой члена общины, так как сам процесс ухода из общины в неизвестность, в неподконтрольность и  неподотчетность с товаром, принадлежащим общине, было явлением крайне нестандартным. В этом явлении доминировало начало свободы, стремление к новизне, тот иррациональный импульс, который мы выше обозначили как немотивированная активность. Таким образом, развитие торговли, во-первых, было развитием начала свободы в ментальности определенной части населения и отношения к свободе, как к одной из высших ценностей. Второй момент – торговля создавала связи, укрепляющие мир, обуздывающие агрессию и создающие единство мир-системы. В свою очередь, единство мир-системы включило механизм коллективного разума, за счет обмена идеями, информацией и технологиями, которые возрастают нелинейным образом по мере роста мир-системы и объема информации. И, наконец, третий важный момент – возникновение личной собственности, как необходимого института для ведения эффективной торговли.

     Как только появилась зависимость населения от привозного товара, возникла необратимость – переход в новое качество общественной организации, связанный с повышением функционального разнообразия – торговля стала элементом структуры общества. Стали возникать торговые пути, рынки, гостиные дворы, мастерские, цеха, наконец, города, был изобретен великий универсум – деньги, открывший новую страницу истории, произошли изменения обычаев, связанные с гостеприимством, обеспечением защиты и безопасности, взиманием платы за проезд и т.д., одним словом, пошел процесс, который привел, в конце концов, к тому, что сейчас именуется, рыночная экономика. Несомненно, это был прогресс, так как человечество получило более широкие возможности и мощный импульс для дальнейшего развития. Что характерно, этот импульс и эти новые возможности человечество получило без малейших дополнительных затрат и усилий – блага сами пошли им в руки благодаря деятельности небольшой прослойки активных людей, торговцев.

     Рынок возник не на пустом месте. Для него существовали столь же глубокие основания, что и для общины. Поэтому он столь органично вписался в общинные отношения. На мой взгляд, рыночный менталитет имеет два базовых основания – инстинкт добытчика (охотника-рыбака-собирателя) и инстинкт познания (любопытства, интереса, исследования). Эти инстинкты также уходят корнями в животный мир, и у некоторых видов выражены очень сильно. (Например, крыса исследует неизвестные лабиринты, несмотря на испытываемое ею чувство страха и состояние стресса). У некоторых людей инстинкт познания столь силен, что подавляет все другие инстинкты. Желание узнать, что там, за горизонтом, зовущая неизвестность, потребность в новых впечатлениях столь сильны, что им не может противостоять природный страх и даже инстинкт самосохранения. Эти два базовых основания сформировали новое качество, не характерное для общинной ментальности – индивидуализм, осознаваемый человеком, как свойство, выделяющее его из общины, сообщающее ему чувство свободы и личного достоинства. Поначалу это были выдающиеся личности, способные избавиться от чувства полной зависимости от общины, характерного для рядовых членов.

     Действительно, покинув общину, человек оказывается в совершенно иных отношениях с реальностью. Чувство единения с общиной, ощущение себя частью целого, чувство защищенности покидают странника. Он сам принимает решения, сам за все отвечает и сам формирует свою систему ценностей. У него появляется более широкий взгляд на мир, он хорошо осознает и адекватно воспринимает наличие множества этносов, культур, идеологий, для него нет незыблемых истин и авторитетов, он легко адаптируется к меняющейся обстановке, он легко переходит от торговли к разбою и обратно, он легко переносит взлеты и провалы, он плохой семьянин и с легкостью оставляет семью на долгие годы, он не сохраняет верности, ибо не видит в ней ценности, он склонен к риску, так как новые возможности часто сопровождаются риском, он может объединяться с другими, подобными себе, но лишен чувства долга перед объединением и с легкостью его покидает. Если ему удавалось дожить до зрелого возраста, он мог осесть, скорее всего, в полисе (муниципии, городе), где мог вполне насладиться традиционными общинными ценностями, к которым он всегда питал уважение и неосознанную тягу. На самом деле, общинная и семейная ментальность присутствуют как составляющие в рыночной ментальности, так как они не противоречат ей. Они проявляются в чувстве принадлежности человека к семье, общине, этносу, народу. Однако рыночная ментальность обеспечивает реализацию более продвинутых форм активности и коллективизма, немыслимых для общинного уровня социализации и ментальности, как например, социальная активность, направленная на интеграцию общин в более крупные социальные образования.

     Это может показаться странным, но для более широкого уровня социализации и более высокого уровня коллективизма, характерного для рыночных отношений, потребовался тип индивидуалиста, а не общинника, именно в силу его большей внутренней свободы, отсутствию внутреннего пресса предрассудков, табу, догм, традиций.

     Как говорит народная мудрость: «Богу нужны всякие люди, и они у него есть». Человек – общинник и человек – рыночник, торговец, авантюрист, скиталец, воин, строитель, мудрец, лидер, агрессор, паразит – все это разные составляющие общественного слоя ментальности, которые могут жить как в одном человеке, так и в разных людях, и которые могут быть востребованы в различные моменты истории. И эти моменты включают именно те дремлющие где-то в глубине потенции, которые носит в себе каждый человек, но условия жизни именно в данный момент заставляют их проявиться в полную силу. Естественно, что у различных людей они проявляются по-разному, в силу различной природной склонности. Но рыночная и общинная составляющие менталитета, тяга к традиционным ценностям и тяга к свободе присутствуют одновременно почти в каждом человеке (в большей степени – в мужчинах). Это внутреннее противоречие некоторая раздвоенность, лишающая человека покоя и ощущения полноценности существования, заставляет многих людей совершать иррациональные поступки, резко изменять течение жизни, либо увлекаться охотой, рыбалкой, спортом, игрой, а в худшем случае – предаваться пьянству и дебошу, чтобы пережить состояние открытого выражения своих чувств и желаний, и хоть как то скрасить унылое однообразие жизни. Или вдруг какой-нибудь степенный бюргер, выйдя на пенсию, становится заядлым туристом, как будто вырвалась на свободу всю жизнь сдерживаемая потребность, а молодой многообещающий человек вдруг включается в движение хиппи, которое приводит к гармонии все его противоречия и страсти. В патологических случаях может возникать состояние депрессии, как реакция на однообразие и безысходность. Еще раз подчеркнем, что рыночная ментальность возникла не как альтернатива общинной ментальности, а как новый элемент структуры, связанный с повышением функционального разнообразия. Расширение структуры лишь слегка повлияло на ментальность закоренелых общинников в сторону расширения взглядов на мир, что никак не сказалось на прочности общинных устоев.

     Эти два обозначенных вектора эволюции базовой общинной ментальности в сторону расширения или сужения социализации (коллективизма), соответствуют двум тенденциям  социальной структуры общества. Первая – по схеме: община (в различных формах ее эволюции) – феодализм – социализм, с акцентом на изоляционизм и традиционализм. Вторая – по схеме: полис (муниципий, город, вольный город) – капитализм – либеральная демократия, с акцентом на усиление экономических и культурных связей вплоть до полной глобализации. Первая тенденция ориентирована на преобладающую роль центральной власти в организации общества, вторая – на ведущую роль самоорганизации. Первая – на главенство общественных  благ, вторая – на защиту частной собственности. Первая – на высокую социальную защищенность и равенство, вторая – на свободу и самостоятельное решение всех своих проблем. Первая – на традиционные ценности, вторая – на мультикультурализм, плюрализм и толерантность. Первая тенденция чревата патернализмом и атомизацией общества. Вторая – возможностью построения гражданского общества, которое при определенных условиях также может атомизироваться. В действительности, преобладание той или иной тенденции зависит от многих факторов, связанных с уровнем технологии, организации, идеологии – происходит системный взаимосвязанный процесс, не идущий по схеме линейного развития. 

     Совершенствование технологии, развитие общественной организации создают ситуацию, когда отдельная семья оказывается в состоянии вести независимое хозяйство. Появляется тенденция к распаду общины, вначале на большие семьи, а затем – на нуклеарные (состоящие из родителей и детей). Это объективная общемировая тенденция, связанная с влиянием технологии и общественной организации на характер связей. В сочетании с сильной государственной властью, реализующей управление на всех уровнях общественной организации, междусемейные связи, которые ранее формировали общину, теряют свою функциональность и необратимо деградируют. Остается главная связь: семья – государство. Здесь работает общесистемный механизм уменьшения структурного разнообразия на нижнем уровне при его возрастании на верхнем. Государственные бюрократические структуры обеспечивают сбор налогов, защиту прав собственности,  гражданских прав и социальную защиту каждого члена общества. Рыночная экономика и новые средства коммуникации обеспечивают материальные и культурные аспекты жизни. Община оказывается ненужной и исчезает, как элемент структуры. Эта тенденция может усиливаться или ослабевать, в зависимости от характера господствующей идеологии. Классическим примером в этом отношении является китайская ментальность, ориентированная всецело на семейные ценности, что напрямую связано не только с традиционно сильной централизованной властью и очень развитой бюрократической системой, но также с двухтысячелетним влиянием конфуцианской идеологии, ставящей семью на первое место в иерархии ценностей. Впрочем, к достоинствам китайской системы семейных ценностей следует отнести ее ориентацию на большую семью, по размерам сравнимую с общиной. (С особенностями китайской семейной системы и ее влиянии на экономику можно познакомиться в обстоятельной книге Ф. Фукуямы «Доверие: социальные добродетели и путь к процветанию»). Похожим образом обстоят дела в традиционно католических странах. Здесь имела место фактически двойная сильная власть – государства и церкви, с ее нетерпимостью к инакомыслию и проявлениям свободного духа. В таких условиях семья оставалась единственным прибежищем, дарующим чувство безопасности. В Советском союзе суперидеологизированное государство не только разрушило общинные связи, но пыталось внедриться даже в семью. Сталин преподносился, как личность стоящая выше отца и матери, выше вообще всех (бога в то время не было, его тоже заменял Сталин), а доносительство на членов своей семьи почиталось как доблесть, свидетельствующая о любви к Родине и преданности делу Ленина-Сталина-партии. При этом недоносительство каралось уголовной статьей. Даже семейный контакт с осужденным был наказуем (так называемые, «члены семьи врага народа» также репрессировались, а детей отправляли в детские дома). Такая система посеяла страшную подозрительность и взаимное недоверие между людьми, создала одну из самых диких форм менталитета, присущую тоталитарным  режимам, основанную на ярко выраженной двойной морали. (Но именно двойная мораль разъедает и разрушает тоталитарные системы). Естественно, в этих условиях община не могла существовать дальше, и только семья могла стать единственным спасительным прибежищем. Таким образом,  сильная государственная машина является фактором разрушения общинной формы отношений и общинного характера менталитета, так как ликвидирует общественные функции общины и подавляет начала коллективизма в человеке. При этом, естественно, существовал фазовый сдвиг – трансформация менталитета отставала от изменений в организации, так как в данном случае изменение менталитета было следствием, а не причиной. Государство с упоением играло роль «большой общины», (в СССР был даже «всесоюзный староста», «дедушка» Калинин), культивировалась идеология коллективизма – «единица – вздор, единица – ноль…», «общего дела», единой исторической памяти, начинающейся с Октябрьского переворота, как пели в песне «память общая и дело общее, и у моей страны и у меня», для детей создавали идеологизированные пионерские лагеря, наконец, декларировалась новая историческая общность – советский народ. Но государство не может поддерживать коллективизм, присущий общине, так как межличностные отношения всегда опосредуются государственной машиной и им чужда спонтанность, характерная для общины. Скажем, отношения в трудовом коллективе всегда опосредовались тарифной сеткой оплаты труда, рабочим распорядком и трудовым законодательством, то есть безличностной системой, поэтому собственно коллективизм автоматически превращался во вторичный фактор организации. Кроме того, бюрократическая машина государства всегда подавляла индивидуализм, свободомыслие, без которого невозможна истинная рыночная ментальность.

     Казалось бы, распад общины, приоритет семьи должен был усилить рыночную составляющую менталитета или по терминологии Хайека укрепить этику расширенного порядка человеческого сотрудничества. Ничуть не бывало. Мощный государственный аппарат, сильная государственная или идеологическая  машина подавляет рыночную ментальность, так как ограничивает социальное поле свободы и подавляет начало свободы в человеке. Даже либерально демократическая система не в силах сдержать натиск бюрократической машины в деле подавления свободы. «Невидимая рука рынка» приобретает вполне осязаемые очертания благодаря налоговой инспекции, санитарной, нормативной, противопожарной, охраняющей труд и социально защищающей труженика, службам. Я уже не говорю про режимы прямо подавляющие предпринимательскую деятельность. Тогда на сцену выходят гипертрофированные семейные ценности – еще больший тормоз для рыночной ментальности, чем общинные ценности, так как в общинных ценностях больше выражено начало коллективизма – необходимый компонент рыночной ментальности. На мой взгляд, эволюция общинной ментальности в, назовем ее, семейную ментальность, то есть ментальность, сосредоточенную на семейных ценностях, есть тупиковый процесс, тормозящий дальнейшее развитие. Дело в том, что общество с преобладающей семейной ментальностью (особенно – нуклеарной), не способно к социализации и самоорганизации вследствие отсутствия широких социальных связей и стремления к этим связям. Опять происходит, перемена местами причины и следствия – теперь уже сформированная семейная ментальность становится причиной неспособности общества к социализации, к активной рыночной и предпринимательской деятельности, к созданию больших предприятий, вообще к расширенному порядку человеческого сотрудничества. История показывает, что сильная государственная  власть, пытающаяся регулировать все сферы человеческой жизни и подавляющая начала свободы, заканчивает одним и тем же – превращением людей в безвольное, инертное, патерналистски настроенное население, не способное ни развивать, ни защищать свое отечество.

     К сожалению, высокая технологичность, благоустроенность современного быта, обеспеченность семей отдельными квартирами, является фактором разобщения, атомизации общества, потери коллективистской ментальности. Ф. Фукуяма в указанной выше книге приводит примеры влияния на социализацию «нового курса» США 1960 – 1970-х годов на построение «государства благосостояния». «Так, уничтожение трущоб разрушило большинство систем социального взаимодействия, существовавших в бедных кварталах, и обрекло жителей на прозябание в безликих районах высокоэтажной массовой застройки, обстановка в которых с течением времени становится все более криминогенной… В последующие годы политическая активность стала уходить  с низового уровня и перемещаться во все более высокие этажи региональной и федеральной власти… Как показала практика, разрастание «государства благосостояния» только ускорило деградацию коммунальных институтов, которые оно ставило себе целью поддержать». Далее, возникла тенденция формирования «правовой культуры», связанной «с неискоренимой убежденностью американцев в наличии у них неотъемлемых прав». Но проблема в том, что «область применения этих прав год от года расширяется, а их количество увеличивается». Примеры, которые приводит Фукуяма, свидетельствуют о деградации механизмов самоорганизации вследствие разрушения коллективистской формы отношений и, вообще, вследствие уменьшения социализации. Ментальный, моральный механизм замещается правовым механизмом, социальный организм распадается, атомизируется. Эти же примеры демонстрируют важнейшую роль государственной политики в этих вопросах.

     Корни семейной ментальности еще более глубокие, чем у общинной ментальности.

Даже некоторые виды рыб, не говоря уже о птицах, образуют семьи. Человеку присуще инстинктивное, иррациональное отношение к родителям, детям, в меньшей степени – к близким родственникам. Эти непреодолимые чувства затмевают чувства к общине, а тем более – к большому обществу или Родине, которая зачастую ассоциируется с государством и властью.

     Семейная ментальность в своей финальной стадии – это ментальность пренебрежения общественными интересами (пусть государство заботится), ментальность своего очень близкого круга людей и настороженного, даже враждебного отношения ко всем вне близкого круга, ментальность коррупции, продажности и мафии – личный интерес превыше всего, деньги решают все, огромная ответственность перед ближним кругом и никакой – перед обществом. Так называемые, семейные ценности или идеалы человека с семейной ментальностью, это, прежде всего, материальные ценности, типа шикарных особняков за высокими заборами (чтобы никто не мешал нам жить), при допустимости полной разрухи вне этих заборов, дорогих лимузинов с темными стеклами на разбитых дорогах, наслаждение сытой жизнью и пренебрежение ко всем, не достигшим такой жизни. Все эти качества семейной ментальности в полной мере проявляются в ситуации, когда человек становится членом власть имущей элиты, вариант народной поговорки «из грязи в князи». Тогда тупиковость его менталитета оборачивается коррупцией и беззаконием – тупиком для государства. Надеждой представляется тот факт, что человеку свойственно врожденное стремление к свободе и к широкому кругу общения, к коллективизму. Эти здоровые силы способны повлиять на  менталитет, если возникнут соответствующие условия. Но этот процесс очень медленный.

      Примером может служить Италия, южная часть которой находилась под феодальным гнетом в составе Сицилийского королевства с 1130 по 1861 г. Глубоко укорененные в ментальность «семейные ценности» до сих пор не поддаются никаким внешним воздействиям. Огромные деньги, направленные в экономику юга во времена послевоенного итальянского бума с целью «расшевелить», придать импульс развитию, не дали результата. Совсем иная ситуация севернее, где начиная с 14 века формировались вольные города с преобладанием рыночных отношений (часть городов просуществовала до 1559 г., 5 городов – значительно дольше, из них Венецианская республика – до 1797 года). Практически тот же самый этнос, длительно живший в условиях свободы, не только подарил человечеству эпоху Возрождения, но сохранил в своей исторической памяти дух свободы, который сразу проявил себя, как только возникли подходящие условия для его пробуждения. Здесь семейная ментальность, которая успела укорениться, быстро начала прорастать рыночной ментальностью, ценностями расширения порядка человеческого сотрудничества.

     Показателен также пример Испании, достигшей высочайшего уровня культурного развития в период господства ислама, в то время проявлявшего терпимость ко всем вероисповедованиям. Христианская Реконкиста, потерявшая всякое чувство меры, способствовала слиянию церковной и гражданской власти. Идеологический террор, костры инквизиции, изгнание евреев, а затем морисков, и длительная агония государства, неспособного себя прокормить и сидящего на инъекциях заокеанского золота – закономерный итог этого тоталитарного государства.

     Обозначим еще один печальный продукт семейной ментальности – преступность. Сужение дружественной области социального пространства до уровня одной семьи, приводит к тому, что весь остальной социум начинает восприниматься как  чуждая среда, перед которой нет никаких моральных обязательств, и в то же время – как средство для получения материального достатка. Это приводит к уменьшению почти до нуля морального барьера для преступных действий. Упадок религии устранил также страх перед божественным воздаянием. Остается страх перед органами правопорядка, который также может быть устранен благодаря социализации преступного мира, превращению его в организованную мафию, обладающую властью, не меньшей, чем официальная власть. Мафия возникает почти автоматически в слабо социализированном обществе, где люди лишены социальной ответственности перед обществом, и отсутствуют гражданские механизмы регуляции. Мафия – это болезнь, которая поражает нездоровое социальное тело, и против которой нет лекарства, кроме одного – изменения свойств этого тела, его оздоровления. Дальнейшая атомизация общества приводит к устранению чувства ответственности уже и перед семьей. Тогда идет распад семьи, возникают неполные семьи, беспризорники, детская преступность, пьянство, наркомания и деградация.

     Семейная и общинная ментальность – это «биологизированная», то есть имеющая глубокие корни, связанные с биологической природой и происхождением человека ментальность, выше обозначенная, как базовая. Рыночная ментальность, хоть и имеет биологические корни, но в целом или в комплексе является продуктом цивилизации, другими словами, результат эволюции ментальности. Эта ментальность формировалась под влиянием новой формы общественных отношений, возникшей благодаря торговле и ремеслу, но будучи сформированной, уже она стала причиной и двигателем развития. (Перемена местами причины и следствия). Она возникла, как выражение начала свободы в человеке, и ее распространение было подобно ветру свободы.

     Островками свободы во все времена являлись города, которые и возникли, как форма гармонизации общинных, семейных и рыночных ценностей. До сих пор бросается в глаза различие между ментальностью жителей города и деревни (по крайней мере, на постсоветском пространстве), причем не только в «технологическом» аспекте, но также в аспекте миропонимания. Горожанина всегда отличал более широкий взгляд на мир, не столь жесткая зависимость от традиций, свободный, ироничный, иногда несколько циничный взгляд на ценности и более свободный выбор этих ценностей в качестве личных жизненных ориентиров. Жизнь городского торговца или ремесленника предполагала наличие сети самых разнообразных связей, широкую информированность, грамотность и то, что называют словом, цивилизованность, то качество, которое отличало древнего грека от варвара. Цивилизованность это не только приобщенность к элементам культуры, но также некоторая совокупность личных качеств – умение владеть эмоциями, уважение к другим людям, но главное – достоинство, ощущение себя самостоятельной личностью, а не одним из общины, племени или рода. Ей была чужда враждебность и агрессивность в отношениях с другими народами. Греки создавали города на незанятых пространствах и торговали с варварами, так что взаимовыгодный обмен усмирял их свирепый нрав. Финикийская цивилизация мореплавателей, торговцев и ремесленников, без насилия и войн создала «империю» от Сирии до Испании. Там где свобода, сразу возникают очаги культуры и развития. К сожалению, эти очаги порождают историческую асинхронность, они слишком опережают свое время и не могут вполне противостоять варварству. Они гибнут, чтобы возродится через тысячелетия, когда планета достаточно созреет для соответствия их уровню.

     Рыночная ментальность – это в первую очередь ментальность свободного человека, и она рождалась там, где были очаги свободы и объединения разных народов. Объединяющим началом в разные времена была власть, расширяющая границы и наводящая порядок, а также идеология (религия), унифицирующая моральный аспект ментальности. Но власть со временем создавала мощную государственную машину подавления свободы, а религия из объединяющего начала всегда трансформировалась в элемент власти, насилия над сознанием и совестью. Эволюция различных религий и церквей хорошо известна. В этом отношении показателен феномен протестантской церкви. Для протестанта уже не энциклики папы римского стали истиной в последней инстанции, но только Библия, непосредственно слово божье. Причем это слово он имел право сам трактовать. Для этого он получил перевод библии на родной язык, обучился грамоте, и главное, научился сам вникать в смысл сказанного в Писании, научился мыслить и мог обсуждать свои мысли с близкими и далекими людьми. Он стал личностью, в отличие от забитого католика, отрезанного от вершин человеческой мысли «индексом запрещенных книг», издаваемым Ватиканом, который не обошел стороной ни одно мало-мальски значительное произведение науки и литературы. Второй момент – гонения на протестантов. Гонения лишают защиты со стороны государства и заставляют объединяться в общины с целью совместной борьбы за выживание. Общины английских пуритан, заселявших Америку, начиная с 1620 года, также были вынуждены объединяться, чтобы выжить. Этот опыт объединения совершенно свободных людей, стремление к самоорганизации, позволяющей преодолеть социальную анархию и тяготы жизни, красной нитью проходит через всю историю США. Так что пресловутая «протестантская этика» (М. Вебер) – это только один из компонентов общей системы социального капитала американцев. (Гонимые и уничтожаемые англичанами католики-ирландцы, бежавшие из Ирландии от голода середины 19 века в Америку, точно так же боролись за выживание и превратились в нацию государственных администраторов). Однако, протестантизм, став ведущей конфессией в США, в лице своих представителей проявил себя вполне – он не только декларировал правомерность рабства и расовой сегрегации, на законодательном уровне просуществовавшей в США до 1964 года, но подобно католицизму подавлял все очаги свободомыслия, если они хоть в чем-то расходились с Библией, а, как известно, свободная мысль на то и свободна, чтобы не придерживаться догм. В одном из штатов (Теннеси) до 1967 года (!) действовал официальный запрет на преподавание эволюционной теории. Действует все тот же принцип – гонимые, обретя власть, становятся гонителями.

     Приведу еще ряд территориально близких примеров, показывающих роль свободы и внешних обстоятельств. В глухих лесах северного Заволжья, где практически невозможно земледелие, вплоть до периода советской власти процветали промыслы, созданные бежавшими в глушь староверами. Эти же староверы держали всю торговлю по Волге. Шли колоссальные товарно-денежные обороты, которые держались только на честном слове купца! Жизнь староверческих поселений определялась исключительно самоорганизацией, включая вопросы образования и веры (у них не было института священства). Староверы проникли даже в Москву и постепенно подчинили себе значительную часть торговли. Не протестантская этика, не этика расширенного порядка человеческого сотрудничества, которой у них изначально не было, и не высокий уровень взаимного доверия (главный фактор социализации, согласно Ф. Фукуяма) способствовали объединению и самоорганизации, а, во-первых, условия жизни, ставящие человека на грань выживания и заставляющие объединяться и, во-вторых, отсутствие центральной власти. И только после этого начинает формироваться этика расширенного порядка человеческого сотрудничества, или рыночная ментальность, которая из следствия превращается в причину дальнейшего развития. Аналогичным образом на севере возникла процветающая Новгородская республика, утопленная в крови Иваном Грозным, в труднейших условиях жили общины свободных северных поморов, создавших свой оригинальный тип кораблей, пригодных для плавания в северных морях, и давших России Ломоносова. Другой пример – возникновение казацкой державы на Украине. Так называемое, уходничество – уход крестьян в Дикое поле с целью ведения независимого хозяйства, привело к необходимости объединения в сообщества, с целью защиты от набегов крымских татар. Сообщество постепенно приобрело организованные формы (к середине 16 века), и начало как насосом всасывать все свободолюбивые силы, не только с Украины, но отовсюду, не взирая на этническую принадлежность, и этот процесс привел к освобождению от национального гнета со стороны Польши и созданию несколько необычной, полувоенной, так называемой, полковой, формы социального объединения с высокой ролью свободы и самоорганизации. Слободская Украина (Слобожанщина) возникла в результате самоорганизации беженцев с Приднепровья, в форме вольных самоуправляемых поселений, слобод, начиная примерно с середины 16 века. (Вольности Слобожанщины были упразднены Екатериной ІІ в 1765 г, а вскоре ею же было введено крепостное право. Кривая исторического развития претерпела резкий излом совсем не в лучшую сторону). Вообще, ситуация вызова способствует спонтанной социализации и структурированию, как форме адаптации к вызову. Самоорганизующиеся сообщества в условиях сильного внешнего стимула и широкого поля свободы формируют новую ментальность, присущую данному виду самоорганизации, создающую мощный ментальный импульс дальнейшего развития. Более того, существует множество исторических примеров, когда ослабление власти или ее простая бездеятельность приводила к социализации народных масс, самоорганизации и прогрессу. Из истории известно также наличие временной корреляции между природными катаклизмами и значительными социальными явлениями, что также подтверждает связь между ситуацией вызова и спонтанной социализацией. Так например, три волны похолодания – в середине 1-го тысячелетия до н. э., в середине 1-го тысячелетия новой эры, а также в 14 столетии, совпали с волнами дифференциации, распадами великих империй, ростом свободы и хаоса. (В.И. Пантин, Циклы и волны глобальной истории, 2003 г.). Многие исследователи считают, что баланс сил, который установился в Европе в 14 – 15 столетиях, определил невозможность возникновения новой мощной империи, что способствовало возникновинию активных товарно-денежных отношений и сформировало европейский капиталистический вектор развития.

     Вместе с тем, следует отметить, что староверы противопоставляли себя «русским», (то есть «никонианцам», «обливанцам», «табачникам» и т. д.), и доверяли только носителям «старой истинной веры». То есть их расширенный порядок был ограничен принадлежностью к определенной идеологии. Возникает вопрос – почему старовер социализировался со старовером и никогда с «русским»? Был ли это зов души, общинный инстинкт или что-то другое? Несомненно, что составляющая «зова души» имела место, но основная причина – в личных качествах человека, его надежности, верности данному слову и общему делу. Большие и серьезные дела требуют надежных людей. Украинские казаки объединялись в ватаги для ведения торговли с Крымом – туда везли обозы, в основном, с зерном, обратно – с солью. Могли ли они принимать в ватагу случайных людей, если весь путь обоза проходил в ожидании нападения отрядов крымских татар, и каждый торговец, так называемый, чумак, обязан был быть готовым к моментальной перестройке обоза в боевой порядок, обладать навыками боевых действий и достаточно легко относится к возможности потерять жизнь на чужой земле? Именно поэтому ареал распространения чумачества был четко ограничен границами распространения казачества. Здесь уже условием социализации выступала профессиональная пригодность. Мог ли пуританин объединяться с индейцем, видевшим в нем врага, или с негром или с евреем, носителями совсем другой ментальности? Объединение «со своими» дает предсказуемый результат, социальная система развивается устойчиво и прогнозируемо. В этом же причина устойчивости и долговечности моноэтнических государств, национальных общин, живущих вне родины, мононационального состава мафиозных группировок и т. д. И в этом один из факторов этногенеза. Таким образом, уже не общинный инстинкт формировал рыночную ментальность, а прежде всего, рациональный расчет.

     Социализация расширенного порядка человеческого сотрудничества или сокращенно, рыночная социализация, а также рыночная ментальность есть продукт развития цивилизации, продукт, созданный рациональным разумом. Другой вопрос, что предпосылки к такой социализации могут иметь, в том числе иррациональный, идеологический, либо связанный с традициями характер. (В упомянутой чуть выше книге Ф. Фукуямы на примере ряда стран обстоятельно и подробно освещена роль культурных особенностей в социализации). Одно из различий между рыночной и общинной ментальностью состоит в том, что первая формируется разумом, а другая – чувством. Община для человека общинной ментальности – это часть его души, как родители для ребенка, как «дым отечества», как ностальгия. Общинник чувствует ценность общины саму по себе, а рыночник воспринимает общину, как социальную общность, которая позволяет достигнуть экономических преимуществ ценой некоторого ограничения личной свободы. Отношение общинника и рыночника к общине соотносятся как любовь и секс, жена и сексуальный партнер, друг и собутыльник, вера в бога и соблюдение обрядов, патриотизм и честная уплата налогов, любовь к родителям и оплата их содержания в доме для престарелых.

     Расширение социализации возможно только в условиях достаточно широкого поля свободы или слабости центральной власти. На мой взгляд, здесь для оценки тенденций может быть использован ранее сформулированный критерий – соотношение между прибыльностью инвестиций в бизнес и во власть. Например, в истории Франции был период, когда буржуа продавали свой бизнес и покупали государственные должности, дающие стабильный доход без особых затрат нервной энергии. Нужно ли говорить в каком направлении развернулся корабль под названием Франция? В данном случае возобладали централистские тенденции, а начала рынка оказались недостаточно сильны, чтобы им противится. Но если в обществе закреплялся рыночный менталитет, то он на долгие годы становился причиной развития в русле демократии, либерализма, толерантности. Так было в Финикии, в древнегреческих полисах, в республиканском Риме, во многих культурных центрах исламского мира, в итальянских городах-республиках, в Европе, в той части, где удавалось противиться удавке католицизма (напомним, что именно кардинал Ришелье привел Францию к абсолютизму). Трагедия рыночной ментальности в том, что ей чужда агрессивность и, подобно тому как добрый человек бессилен перед бандитом, демократии погибали под натиском хорошо организованных военных машин империй или варваров. Новгородская республика не имела шансов длительно существовать рядом с полуордынской Москвой. Старообрядческие скиты последовательно уничтожались российской, а затем – советской государственной машиной, как только она была в состоянии до них дотянуться. На Украине Екатерина ІІ задушила самоуправление, ввела крепостное право, а    Николай І ликвидировал магдебургское право, действовавшее примерно в 60 городах. Везде, куда дотягивалась рука власти, свободы безжалостно душились, и все эти действия благословлялись церковью. Тот факт, что свободы все же торжествуют, свидетельствуют о силе и укорененности  начал свободы в ментальности. Как только человек осознает себя самостоятельной личностью, у него появляется чувство собственного достоинства, а это чувство несовместимо с рабством и побуждает к активности. Подавить начало свободы в человеке (по крайней мере, в определенной части человечества) невозможно (надолго), как невозможно изменить человеческую природу.

     Начала свободы, рыночная ментальность ярко выражены далеко не у всех людей, (по-видимому, в среднем не более чем у семи процентов населения). Их относительно небольшое число компенсируется их высокой активностью. Большинство населения склонны к пассивному созерцанию «этого праздника жизни», к размеренному существованию, а определенная доля – даже к паразитизму. И здесь человечество ожидает еще одно испытание – индивидуализм, точнее – одна его разновидность. Индивидуализм – понятие крайне неоднозначное, так как в нем замешаны различные аспекты отношений человека и общества. Индивидуализм – необходимая составляющая рыночной ментальности. Индивидуалисты существовали во все времена, среди них, как правило, были выдающиеся личности, настолько превосходящие интеллектом окружающих, что были вынуждены самоизолироваться, хотя бы отчасти.  Их жизнь могла быть посвящена духовным или научным идеалам, или идеалам служения, достижения совершенства. То есть индивидуализм в данном случае выступал формой внутренней интеллектуальной и духовной свободы (духовный индивидуализм). (Как сказал, кажется, Г. Торо – единственное место, где я ощущаю себя свободным – тюрьма). Другой вид индивидуализма, который отстаивал Ф. Хайек – невмешательство государства в личные дела, по сути – свобода личности принимать решения, не наносящие вреда обществу, (роль государства сводится к защите от насилия). Это есть индивидуализм предпринимателя, полного хозяина своей судьбы, основанный на принципе невмешательства в дела государства и нежелании допускать государство в свои дела, (экономический индивидуализм). И есть еще один вид индивидуализма, о котором ниже пойдет речь, типичный и прогрессирующий именно в наше время, материальный индивидуализм, я бы назвал его, паразитирующий индивидуализм, или сокращенно, паразитизм (в данном вопросе я не сторонник политкорректности) – это стремление не утруждать себя общими делами, желание урвать побольше лично для себя, как можно больше проблем переложить на плечи государства и общества, хорошо знать свои права, а если получится – паразитировать и наслаждаться жизнью. Принцип очень простой – дайте мне как можно больше и не лезьте в мои личные дела. А если тронете – затаскаю по судам. Это стремление дать меньше и взять больше в условиях самоизоляции приводит к моральному разложению, а конкретней – к деградации совести. Морально оправданным становится все, что приносит материальную прибыль. И чем выше прибыль, тем выше уровень морального оправдания. Самоизоляция здесь связана с нежеланием участвовать в общественных делах, чем-то делиться с обществом, расширять круг своих интересов. Что характерно, такой уровень морали оказывается заразительным для общества. Все больше появляется кинофильмов, где главный герой, трактуемый, как положительная личность, ценой преступлений, убийств и обмана овладевает богатством, чтобы в дальнейшем греть живот на морском курорте. Действительно, это и есть идеал паразита. Гедонизм, наслаждение от потребления благ, полученных неважно каким путем. Востребованность таких фильмов большинством общества симптоматична.

     Тенденция потери совести определенной частью общества имеет вполне ощутимые и измеряемые социальные последствия: падение рождаемости, рост числа разводов и неполных семей, рост преступности, рост числа юристов и судебных тяжб, связанный с падением доверия между людьми и распространением всякого рода жульнических схем, все возрастающая бюрократизация государственной машины, которая все больше перенимает функции, ранее выполняемые обществом.

     Паразитизм проходит две стадии развития. Первая стадия – патернализм, когда человек попадает в сильную зависимость от государственных институтов, теряет способность к самостоятельным решениям и поступкам, легко становится «винтиком» экономического или государственного механизма. Явление патернализма характерно для общества с сильной бюрократизировнной властью, ограничивающей личную свободу и самостоятельность граждан. (Характерный пример – Советский союз). Потребность человека в социализации почти полностью исчезает, так все функции обеспечиваются государством. Постепенно происходит атомизация, разобщение общества. Атомизированное общество идеально подходит для централизованной системы власти, так как оно лишено проявлений общественной активности и выражения общественных интересов. Такое общество идеально согласуется с ситуацией застоя и легко мирится с пассивностью и даже деградацией властной верхушки. Переход от патернализма к паразитизму происходит естественно и легко, если позволяют доходы от продажи природных ресурсов, либо путем соответствующего перераспределения повышенных налоговых отчислений. Опыт показывает, что паразитизм, начавшись, продолжает прогрессировать вследствие прогрессирующего уменьшения отношения числа активной части общества (кормильцев) к числу паразитов. В целом, ситуация даже не тупиковая, а финишная. Это как раз так ситуация, когда добрыми намерениями (социальной защитой) выложена дорога в ад. Тем более что отличие от Древнего Рима, где паразитам необходимо было ходить на раздачи хлеба и за зрелищами в Колизей, современным паразитам все может подаваться прямо в постель в неограниченном виде.

     Паразитизм был всегда присущ определенной части населения. Во времена варварства считалось доблестью завоевать богатство (ментальность агрессивного паразита), а менталитет орды всецело паразитичен. Это значит, что были базовые основы для развития такого типа ментальности практически в каждом человеке. Цивилизованные греки со своей стороны старались захватить в плен побольше рабов из тех племен, которые «самой своей природой предназначены для рабства» (Аристотель). Торговцы и ремесленники помещались Аристотелем в более низкую категорию, по сравнению со свободными людьми, которые живут за счет рабского труда, но ничего не делают на продажу, так как это «недостойно свободного человека». (Продавать свой труд считалось делом унизительным).  Агрессивный паразит во все времена рвался к власти, становился бандитом или наемником, пассивный паразит становился вором, попрошайкой, мошенником, жуликом, шулером. Вынужденный паразитизм мог быть связан с неспособностью к труду и представлял трагедию для человека. В старые времена возможность паразитировать предоставлялась свыше, как награда. За большие заслуги давались земли «в кормление». В условиях централизованного государства феодалы уже не исполняли функцию вооруженной защиты своих подданных, а чисто паразитировали на крестьянах. Крепостные выполняли трудовую повинность на огромных монастырских землях, целые армии государственных служащих паразитировали на взятках, католические церкви торговали индульгенциями (православные – брали деньги за отмоливание грехов), рантье жили на проценты от денег, заработанных предками, а потомки Синдбада-морехода, Садко, купца Калашникова и американских пионеров превратились в жирных ростовщиков. И все, кто достиг успеха в этом доблестном деле паразитирования, почитались в обществе уважаемыми людьми с высоким социальным статусом и даже национальными героями.

     Индустриальная эпоха породила более разнообразные и более массовые формы паразитизма. Разделение функций собственности и управления предприятиями, при помощи нанятых профессиональных менеджеров, привело к возникновению группы чистых собственников, паразитирующих на труде и капитале. Непрерывно растущий бюрократический аппарат, чисто финансовый капитал, сменивший шулеров и мошенников прежних времен, миллионы бездельников сидящих на социальных пособиях – все это новые категории населения с ментальностью потребителя-паразита (по меньшей мере, отчасти). И вся эта система обслуживается армией юристов, защищающих «права человека». (И даже «права ребенка». В ряде стран законодательством предусмотрено изъятие ребенка из семьи и передача его в органы опеки по жалобе самого ребенка. Дело Павлика Морозова живет и побеждает). Казалось бы, пенсионное обеспечение, долгожданный «заслуженный отдых» – великое благо и достижение цивилизации. Но с другой стороны, тем самым разрушается большая семья, ликвидируется ответственность детей за судьбу родителей, стимулируется эгоизм и паразитизм. Таким образом, высокий уровень жизни и сильное государство, обеспечивающее защиту от посягательств на права личности, создает социальные предпосылки для расширения ментальности паразитизма. Сама по себе жизнь в достатке порождает склонность к гедонизму, потребительству и эгоизму, лежащими в основе этой ментальности. Повышение уровня жизни и уровня социальной защиты порождают процессы, ведущие к ментальности паразитизма и деградации ментальной основы общества, атомизации его структуры. Это весьма неприятная обратная связь, приводящая к постепенному разрушению тех основ, которые собственно и вывели общество на высокий социальный уровень. Ментальность пассивного паразита – это предельный случай деградации менталитета, нежелание, неспособность и пассивное сопротивление социализации. Получается, что ментальность коллективизма и социализации формируется в тяжелейшие для общества времена, далее этот ментальный импульс становится источником развития и позитивных социальных преобразований, а затем этот импульс расходуется, угасает и общество деградирует к своей низменной биологической природе – природе животного-паразита. Более того, может исчезнуть с лица земли и сам деградировавший этнос. Эта с виду простая схема, тем не менее, с завидным постоянством прослеживается в истории. Это системный волнообразный процесс, идущий со сдвигом фаз и с переменой местами причины и следствия на различных фазах процесса. (Еще Аристотель в «Политике» отмечал, что демократический строй, достигший высокого уровня предоставляемых благ, сменяется олигархическим и династическим. А наиболее исследованный и документированный процесс деградации ментальных основ общества предоставляет история древнего Рима). Паразитизм в высшей степени рационален и поэтому подавляет иррациональные начала в человеке, проявления человеческого духа и немотивированной активности.

     Ментальный импульс возникает в результате ментальной революции – быстрого преобразования надстроечной составляющей ментальности в экстраординарных условиях. Эта революция может быть столь существенной, что меняет даже самоидентификацию народа, начинает новый отсчет истории. Были англичане – стали американцы, были русские – стали староверы, были кривичи – стали донские казаки (по одной из версий), были русы – стали украинцы. Действительно, человек, уходивший в так называемые, украины, в необитаемое Дикое поле, живущий в необычных вольных и опасных условиях, уже не мог самоидентифицироваться одинаково с оседлым русом. Он уже позиционировал себя, как украинец. И эта волна воли, идущая из Дикого поля, преобразовала менталитет оседлых селян, они ощущали это моральное превосходство свободных людей, не приемлющих рабства и готовых умереть за свободу. Постепенно все, попавшие во власть этой волны стали называть себя украинцами и собственно с этого времени началась история Украины. Это уже не были русы, это был новый народ, который начал свою новую историю. И этот ментальный импульс постепенно затухал, по мере продвижения имперского порядка все дальше на юг, и благополучно завершился крепостным правом в 1783 году. И готовность умереть за свободу, а также принадлежность к «казацкому роду» осталась только в тексте национального гимна. Идентичность русских, несмотря на ряд мощных исторических потрясений, на мой взгляд, в большей степени сохранилась неизменной благодаря стабилизирующему действию общины, сохраняющейся во все времена и при всех режимах (вплоть до советской власти). Общинная структура представляла собой защитную оболочку против щупальцев государственной машины и во времена орды, и в Московском государстве, и в имперской России. Общинный дух русских породил тот импульс развития, который дал миру советскую империю со всеми ее достижениями и преступлениями. Этот ментальный импульс и был тем социальным капиталом, который безжалостно эксплуатировался советским режимом и на стройках пятилеток, и в Великой войне, и в освоении новых земель и привел его к почти полному истощению – импульс затух. Ментальность не выдержала искушения чудом – обещанным раем на земле, великой общиной, включающей в себя все новые и новые народы и так – «к последнему морю». Отрезвление наступило быстро, и уже никакие слова и никакие призывы не способны вызвать резонанс в остывшей, скептической и потребительской душе народа. И возвращение к прежним богам, когда-то низвергнутым в угоду новым, уже не меняют дела – капитал растрачен.

     Справедливости ради, следует отметить, что современный массовый паразитизм, процветающий в наиболее развитых странах, представляет собой вынужденный паразитизм, возникающий как следствие повышения производительности труда. Когда один человек в состоянии обеспечить всем необходимым нескольких, а глобальный рынок товаров приходит в насыщение, рано или поздно возникает проблема «лишних людей», рабочие руки которых оказываются невостребованы. Самый простой вариант – спасти людей от бедности самым простым, прямым методом – пособиями по бедности. Только на такие простые решения и способно бюрократизированное государство. Но такое решение – путь от вынужденного паразитизма к паразитизму, как образу жизни социальной группы, к деградации общества. Это сложная проблема, у которой не может быть простых решений. (Ниже мы более подробно остановимся на этом вопросе).

     Значит ли это, что для поддержания душевного здоровья обществу нужны систематические потрясения, ментальные революции, подобно тому, как телесные потрясения оздоровляют дух и тело человека? Может ли разум разрешить эту проблему? На мой взгляд, для этого существуют предпосылки. Во-первых, ментальность паразита не может охватить все слои общества. «Не весь мир лежит во зле». Во-вторых, это ментальность пассивной части населения, не принимающей решения. Наконец, в-третьих, мозг новорожденного есть «чистый лист»: что и как туда запишешь, определит его дальнейший путь. Следовательно, грамотная и хорошо организованная система воспитания подрастающего поколения в принципе может формировать и поддерживать необходимый тип ментальности общества. Именно поэтому воспитанию молодежи в нужном духе придавалось столь большое значение во все времена и у всех народов, которые заботились о своем будущем и которые имели долгую историю. Именно поэтому демократические государства должны заниматься не только образованием, но также воспитанием в детях необходимых моральных качеств. Это весьма непростая и дорогостоящая проблема, так как мораль, ментальность невозможно «вложить» в мозг, подобно правилам арифметики. Мораль не есть рациональное знание, это чувственная составляющая разума, которая сама по себе формируется из совокупного жизненного опыта (рационального и чувственного). И этот совокупный опыт должен включать в себя опыт тяжелого труда, страдания, преодоления трудностей, сопереживания, сочувствия, взаимопомощи, дружбы, товарищества, коллективизма. Тот путь, который проходит общество, выработавшее в себе высокие моральные нормы, должен в сжатом виде пройти каждый ребенок. И это – весьма непростой путь, и весьма непростая задача стоит перед воспитателями. Но, на мой взгляд, это единственный путь преодоления негативных тенденций общественного развития.

     Есть еще один тормоз паразитизму – село. Характер сельской жизни, непрерывная связь с природой и необходимость подчиняться ее ритмам, формируют специфическую сельскую ментальность, ментальность единства всего живого, ценности природной гармонии. Ментальность жителя села столь же инерционна, как инерционна природа, в которую он помещен. И в то же время, это ментальность собственника, который своим трудом, сам в состоянии обеспечить себя всем необходимым. Его кормит не власть, не работодатель, а труд и земля. Ментальность пролетария, который из года в год закручивает одну и ту же гайку на конвейере, а приходя домой съедает бутерброд с сосисками и выпивает банку пива, гораздо менее устойчива против внешних влияний и более подвержена вирусу паразитизма и депрессии. Большевики с легкостью манипулировали пролетариями, а с крестьянами этот номер не проходил – мешали «мелкобуржуазные и мелкособственнические интересы». Идеалом большевизма было создание сельскохозяйственных предприятий-фабрик, где труд сельхозрабочего был бы не отличим, от труда промышленного рабочего. Параллельно предполагалось ликвидировать частное домашнее хозяйство, чтобы полностью уравнять образ жизни сельского и городского жителя. (Программу «сближения города и деревни» интенсивно воплощал в жизнь Н. Хрущев. Думается, что если бы эта программа удалась, то в стране точно наступил бы голод, так как огромный продукт создавался в личных сельских хозяйствах). Советская система хорошо постаралась, чтобы изменить менталитет жителей села, уничтожив общинность и внедрив уравниловку – по сути, одну из форм паразитизма. Думаю, что для оздоровления села понадобится смена двух-трех поколений сельских жителей.

     В свое время, после захвата римлянами Карфагена на заседании сената была высказана мысль, что наконец-то в Риме наступит благоденствие, так как уничтожена последняя опасность. На это Сципион Африканский ответил, что наоборот, наступила самая большая опасность для Рима, которая заключена в отсутствии опасности, так как уничтожен последний враг и не на чем воспитывать мужество молодежи. (Sine adversario marcet virtus – без врага увядает мужество). Последующая история Рима подтвердила опасения Сципиона. Во все времена образ врага был один из главных факторов, поддерживающих общество в тонусе, не дающий расслабляться и являющийся стимулом к сверхличностной активности и социализации. Путь от мальчика к мужчине завершался суровой школой боевого искусства. «Готов к труду и обороне!» – советский комплекс физических норм, обязательных для каждого, пионерские лагеря, военные игры «Зарница», социализация, начиная с первого класса школы (октябрята, пионеры, комсомол), массовое членство в компартии (достигшее 18 млн. человек), романтика освоения новых земель, престиж труда («трудовые будни – праздники для нас»), воспевание революционного прошлого, всеобщая воинская повинность, где муштра сочеталась в партполитработой, учения по гражданской обороне, весь этот дух страны, ощетинившейся ядерными ракетами – все эти меры для поддержания общественного тонуса, чтобы не расслаблялись, чтобы сохраняли постоянную готовность и единство (стиляг разденем, диссидентов посадим), чтобы сохраняли сознание гражданина страны победившего социализма и были готовы в любую секунду встать на ее защиту. И всех этих мер оказалось недостаточно, чтобы уничтожить «пережитки буржуазного прошлого», так называемый, вещизм, потребительское отношение к обществу, а по сути – тенденции патернализма, мягко переходящего в паразитизм, разъедавшие общество медленно, но неотвратимо. И по мере строительства материальной базы коммунизма, общество все более скатывалось к паразитизму – поеданию огромных природных ресурсов великой страны. Самое передовое в мире социалистическое государство оказалось не в состоянии само себя прокормить и обеспечить всем необходимым. Практика политической болтовни не сочеталась с практикой жизни. А в практике жизни – и разрушение общинных основ, и подавление частной инициативы, паралич всякой индивидуальной воли, и работа только по инструкциям и указаниям сверху. Мощная пропагандистская машина работала вхолостую – «единожды солгавши, кто тебе поверит?» Воспитание не может быть построено на зыбком фундаменте лжи, потому что ложь непоследовательна и противоречива.

     Состояние мобилизации, напряжения душевных и физических сил не может длиться долго. За ним обязано наступить либо расслабление, либо потеря рассудка. Сила паразитизма в том, что он не требует ментального напряжения. Он изначально расслаблен, он не противоречит религиозной морали, даже наоборот – «блаженны нищие духом, ибо их царствие небесное». Это – мечта всей жизни, состояние, в котором можно пребывать неограниченно долго. Не случайно возникают ассоциации с коммунизмом, где каждому – по потребности, и раем, в котором Адам и Ева могли пребывать вечно, ни в чем не нуждаясь. Но вечной может быть только смерть. И в принципе, состояние паразитизма не многим отличается от смерти. Коммунизм невозможен, он будет съеден паразитами. Меня не покидает мысль, что, возможно, кризисы, периодически сотрясающие капиталистический мир, это не зло, а благо, дающее возможность обществу прийти в чувство, выйти из оцепенения однообразия, обрести здравый смысл и восстановить жизненные ориентиры, а для кого-то – начать жизнь заново. Пережившие голод знают, какое наслаждение доставляет простая корочка черного хлеба, таких ощущений не может испытать пресыщенный гурман, какую радость доставляют самые простые вещи человеку, возвращающемуся к жизни. Человеку нет нужды во многом: «Если ты ешь, пьешь и видишь доброе в деле своем, то это дар божий» (Экклезиаст). Чтобы видеть доброе в деле своем, следует быть обращенным к людям, им нести это добро. В этом заключено наибольшее счастье, которое может быть даровано человеку. В этом заключена природа ценностей любви, дружбы, товарищества, коллективизма, общинности, соборности, а также расширенного порядка человеческого сотрудничества, когда далекие и незнакомые люди встречают тебя с улыбкой, готовы делиться своими ценностями, знакомить со своей культурой и ты несешь им свою культуру, и ты ощущаешь эту красоту человеческого общения людей, несущих друг другу добро.

     Подведем краткий итог. Базовый тип ментальности, взятой в отношении социализации – главном отношении, влияющем на тип общественных отношений – общинная ментальность, может иметь эволюционную тенденцию либо к расширению, либо к сужению потенциала социализации. Первая тенденция порождает ментальность расширения порядка человеческого сотрудничества (в нашей терминологии – рыночная ментальность), тесно связанная с индивидуализмом и расширением поля свободы. Она сопровождается расширением масштаба социализации – этническая (национальная) и в пределе – общечеловеческая ментальность, с включением природы, как объекта этической рефлексии. Вторая тенденция порождает ментальность сужения порядка сотрудничества – семейная ментальность и ментальность материального индивидуализма (паразитизма), которая представляет собой финальную стадию эволюции. Структура ментальности общества формально может характеризоваться показателями ментальности, определяемыми  численностями групп населения с различными типами ментальности, взятыми в долях  от общей численности. Как следует из общесистемных закономерностей, существуют пороги, определяющие область значений показателей ментальности, соответствующую устойчивому состоянию системы. Превышение этих порогов приводит к качественному и необратимому изменению характера процесса  ментальной перестройки, (то, что выше было охарактеризовано, как фазовый переход). Скажем, превышение порога деградации ментальности приводит к быстрому распространению паразитических тенденций и, по сути, к финальной стадии существования общества, как единого целого. После превышения указанного порога меняется характер причинно-следственных связей: до порога растущий уровень жизни был причиной роста паразитизма, а выше порога происходит излом траектории развития – растущий паразитизм становится причиной деградации.

     В связи с этим следует отметить, что ментальность народа, длительно проживающего в пределах одного государства, несмотря на наличие статусной стратификации, обладает общностью, связанной с наличием внутренних связей, информационных потоков, традиций, ритуалов и т. д. Говорят: «Каков  поп, таков и приход», «каждый народ имеет такую власть, какую заслуживает». Если исходное «качество» народа становится достаточно низким, (ниже некоторого порога), то происходит загнивание властной элиты, которое по цепочке властных связей передается на самый низ и становится причиной «порчи» менталитета всего народа. Хотя существуют фазовые сдвиги между процессами, протекающими в различных социальных или территориальных группах, например, в городе и деревне, явление рано или поздно становится общим.

     Ментальность имеет много аспектов. Они по-разному и в различных отношениях влияют на социум. В следующем разделе рассмотрен еще один важный аспект ментальности, имеющий отношение к тенденции неограниченного роста, характерной для индустриальной эпохи, и перехода к постиндустриальному типу развития.

(Продолжение следует)

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка