Онтологические прогулки

Глава 3. СОЦИАЛИЗАЦИЯ. 3.4. Столкновение цивилизаций.

     Неразрывная связь между бытием и сознанием стремится привести к согласию систему ценностей индустриального общества, с системой производства, ориентированного на ничем не ограниченное возрастание. Для капиталиста не существует слова «достаточно» он берет до тех пор, пока есть возможность брать. Сила этого иррационального стремления обусловлена тем, что оно включено в процесс, идущий с положительной обратной связью, в котором менталитет является важнейшим  компонентом. Можно либо жить в этом процессе, либо опускаться на дно. Аналогичным образом формируется менталитет потребления. Этот сильно напоминает процесс ничем не сдерживаемого роста населения при переходе на новую, более продуктивную технологию – процесс, заканчивающийся всегда одинаково – катастрофой. Если в более старые времена фактор неограниченного роста имел чисто  биологическую природу (сексуальная активность), то в новое время этот фактор имеет почти целиком ментальную природу, тесно связанную с биологической. С чисто биологической зависимости человечество «пересело» на ментальную, в основе которой, тем не менее – все тот же биологический фактор – стремление к выживанию. Менталитет человека в индустриальном обществе является продолжением его биологической природы. Раскроем эту мысль подробнее.

     Даже в развитых странах до самого недавнего времени преобладала не подлежащая сомнению общественная идея производства все большего количества потребительских товаров. Эта идея соответствовала запросам общества. Уровень личной обеспеченности материальными благами выступал мерилом жизненных успехов, достижений и даже счастья, а наличие предметов роскоши – свидетельством престижа и респектабельности. Отсюда – направленность интеллекта на личное обогащение, как главную цель жизни. Поговорка: «Если ты такой умный, почему такой бедный?» – показатель такого подхода и моральных общественных установок с ним связанных. Корни такой, назовем ее, монетарной ментальности очевидны – они происходят из бедности и нищеты, в которой пребывало общество два поколения назад. И хотя эти времена давно позади, монетарная ментальность укоренена настолько сильно, что всякая другая воспринимается с недоверием, недоумением и подозрением. Христианская церковь также заражена ею, несмотря на явные противоречия с главными христианскими канонами. Индийские гуру, бывшие когда-то символами воздержания, теперь утопают в роскоши, (по крайней мере, самые «успешные» из них). Эта идеология закона джунглей, закона денег, как меры всего сущего, как зараза расползается в самые далекие уголки мира, ею переполнен экраны телевизоров, она лезет со страниц глянцевых журналов, с надменных лиц кинозвезд, с бомонда, с величественных дворцов олигархов, охраняемых многочисленными холопами и лакеями, возвышенно именующихся «секьюрити». «Если у тебя нет миллиарда – ты ничто» – сказал один российский миллиардер.  Монетарная ментальность, и основанная на ней идеология, затмившая собой все религии, является важнейшим фактором неограниченного роста.

     Вся сила монетарной идеологии в ее иррациональности. В этом отношении она не отличается от религии. Причем эта религия намного проще для понимания, а ее «божество» грубо и наглядно демонстрирует свое могущество здесь и сейчас. Человек может разумом осознавать, что «не в деньгах счастье», а скорее наоборот, но практика, формирующая душу, преодолеет все доводы разума. Подобно алкоголику, прекрасно осознающему пагубность своего поведения, он будет испытывать наслаждение от обладания «презренным металлом». Даже моральное разложение своих детей, вызванное вседозволенностью, и являющееся прямым следствием материального богатства, не станет для него аргументом. Только рост богатства приносит ему удовлетворение, а уменьшение – становится причиной душевных мук. И не существует верхнего предела в этой гонке. «Кто любит серебро, тот не насытится серебром».

     Одно из главных общественных отношений есть отношение к труду, или система отношений в процессе общественного производства, в терминологии марксизма. Весь марксизм вытекает из этого главного отношения. При этом труд рассматривается, как жестокая необходимость, а эксплуатация, то есть присвоение части чужого продукта труда – как неприкрытый грабеж и насилие. Труд – как несчастье, а безделье – как счастье, жизнь в ожидании выхода на пенсию, на «заслуженный отдых», восприятие богатства, как мистической силы, избавляющей от необходимости трудиться и превращающей жизнь в рай на земле, мечты об обществе, где все «по потребности», все это – продукт монетарной ментальности, которая в полную силу расцвела в индустриальном обществе.

     Если мы обратимся к временам, когда человек был, «дитя природы», занимался охотой и собирательством, то выяснится, что труд для него был потребностью, так как являлся проявлением инстинкта добытчика или охотничьего инстинкта, того самого, который проявляется в действиях членов сообществ охотников или рыболовов в наше время. Переход к эпохе земледелия выработал соответствующую этику земледельца – потребность в возделывании земли. Один взгляд на черную весенню землю рождал образ колосящейся нивы и требовал вовремя провести все необходимые работы, чтобы земля рождала хлеб. Эта этика возникла, как результат практики, изменяющей душу, той практики, которая формирует душу профессионала, для которого существует понятие, любимая работа, и для которого работа – призвание. Такой человек будет испытывать глубокое удовлетворение от своей работы и будет работать, пока его носят ноги, и даже будучи совсем старым и немощным, он будет наслаждаться видом колосящейся нивы и будет передавать свой многотрудный опыт молодым. «Ели ты ешь, пьеш и видишь доброе в деле своем, то это дар божий».

     Назовем условно, «марксистский» вариант труда – это труд по принуждению, когда человека превращают в рабочую скотину и пытаются выжать из него все силы и соки для личного обогащения. Это тупой, однообразный и изнуряющий труд на конвейере, всякая рутинная работа, лишенная творческой составляющей. Такой труд, превращенный в страдание, действительно является объектом купли-продажи, и если человек вынужден заниматься таким трудом, чтобы не умереть с голоду, то это сродни насилию и является несомненной эксплуатацией. И действительно, для человека, занимающегося таким трудом, безделье – блаженство. Таким образом, мы убеждаемся, что проблема труда, эксплуатации, принуждения, заключена не в труде как таковом, а в его согласовании с биологической природой человека. Труд является потребностью, если он согласован с биологической природой человека, с его инстинктами иррациональными стремлениями, немотивированной активностью, то есть с глубокими слоями ментальности. В принципе, все эти биологические составляющие могут быть инкорпорированы в деятельность, которая становится призванием для человека. При этом, как было установлено, призвание может быть сформированно практикой. На этом пути может быть достигнуто изменение сложившейся системы ценностей и выход из цивилизационного тупика.

     Но здесь мы сталкиваемся с противоречием, заложенным  именно в биологической природе человека. Дело в том, что в индустриальном, рыночном типе общества также преобладала биологическая составляющая человека, то, что при социализме называли «законом джунглей», когда каждый заботится о себе и только о себе, а «невидимая рука рынка» создает общественное благо. Монетарный менталитет целиком соответствует и такой системе отношений, и биологической природе человека, подобной природе, например, хомяка, создающего огромные подземные накопления зерна «на черный день». В противоречие входят биологическая потребность в труде, как форме удовлетворения немотивированной активности и биологическая потребность в труде, как средстве создания материальной основы существования, позволяющей пережить тяжелые дни и «тощие годы», неизбежную старость и потерю трудоспособности, обеспечить детей, внуков и правнуков, успокоить тревогу, вызванную неизвестностью и непредсказуемостью будущего. И это противоречие заставляет конкурировать, подавлять и эксплуатировать, чтобы возвысится, обогатиться любым способом, обрести власть и признание, как гарантию неприкосновенности накопленного добра.

     Такого типа противоречия не в новинку для человечества. Аналогичным образом проявляется противоречие между стремлением к повышению производительности труда, увеличению продуктивности земли и стремлению к не обузданному размножению, не знающему пределов и превышающему возможности любой продуктивности земли. Вступление в эпоху разума дало возможность обуздать эту биологическую страсть, точнее, разделить сексуальную активность и воспроизводство популяции. И в данном случае надежда только на разум, меняющий механизмы и закономерности исторического развития.

     Возникает проблема перехода с катастрофической гиперболы неограниченного роста на другой, более спокойный аттрактор, подобно тому, как была укрощена страсть к ничем не обузданному размножению. Ясно, что менталитет является составляющей общей системы, и его трансформация может происходить только вместе с трансформацией других составляющих (с соответствующими фазовыми сдвигами). Как известно, новое всегда должно родиться в недрах старого, чтобы в дальнейшем возобладать в качестве ведущей тенденции. Это новое – то, что носит название постиндустриальное или информационное общество, в котором на первое место выходит производство информации. Если рассмотреть процесс перехода от индустриального к информационному обществу с более общих позиций, то можно усмотреть нечто большее, чем простую смену средств производства и производственных отношений. Переход к постиндустриальной системе отношений, по сути, знаменует переход от биологического типа развития к разумному, когда разум и рациональность в общественных отношениях начинают преобладать над инстинктами и иррациональностью. Переход на механизм разума означает соответствующее изменение законов общественного развития и законов биологической системы Земли, поскольку изменяется вся система причинно-следственных связей. На мой взгляд, мы являемся свидетелями перехода цивилизации к новой эре – эре разума.

     Первый этап преодоления монетарной идеологии реализуется на пути материального благополучия. Данные социологов показывают, что люди, выросшие в материальном достатке, не склонны к монетарной (материальной) ценностной ориентации. Поэтому материальный достаток для всех членов общества будет сам по себе приводить к изменению общественной идеи, к ее уходу от  монетарного характера. Материальный достаток является необходимым условием для преобразования моральных устоев общества. (Это один из факторов, которого не учли строители коммунизма в СССР, формируя «нового человека» в условиях полуголодного существования). Как только информация становится основной производительной силой, классическое индустриальное производство уходит на задний план, маргинализируется вместе с остатками пролетариата.  Размывается понятие об общественно необходимом труде для производства единицы товара, потому что товаром становится информация, для производства которой не существует меры труда и меры стоимости, а, следовательно – меры прибавочной стоимости, определяющей эксплуатацию, меры цены товара и меры вознаграждения за труд. Рушатся все традиционные экономические представления, связанные с ресурсами, производством, стоимостью, распределением, потреблением, спросом, эксплуатацией, а главное – способами организации производства, производственными отношениями. Неуклонно сужается роль и сфера материального производства по мере роста его эффективности. (Один работающий, способен обеспечить продуктом потребления все большее число неработающих). Двигателем развития становятся инновации, так как только новое качество продукта способно активизировать спрос. Баланс производительных сил непрерывно смещается в сторону новых разработок и  новых технологий, где требуется все больше интеллекта. Индустриальная эпоха уходит в прошлое вместе с ее законами. Информация становится неистощимым ресурсом, общественным благом, которое может быть использовано без увеличения издержек производства. (Перечисленные тенденции почерпнуты из работ В.Л. Иноземцева). Если производство материальных благ имеет свой естественный предел, то производство информации ничем не ограничено. Распространенность информации приводит к ее самовозрастанию, за счет развития самоорганизующейся системы свободных производителей, для которых производство информации уже не труд, экономически необходимый для выживания, а творчество, приносящее радость жизни и являющееся жизненной необходимостью. Рабочий эпохи развитого постмодерна живет в электронной квартире (или в электронном доме на природе), имеет личные средства производства (компьютер и оргтехнику), работает сам на себя (как независимый экономический субъект), не просыпается по звонку и не ходит на работу, а работает дома в свое удовольствие, не ходит в магазин, не встречается (физически) с заказчиками, не знает, что такое эксплуатация человека человеком и стремится, прежде всего, к максимальной самореализации. Он ни за какие деньги не станет работать у конвейера и вообще – заниматься рутинной работой. Практически все, что он производит, есть информация. Новый технологический уклад превращается в новую социальную реальность, в которой новое божество – информация, а храм – всемирная паутина. Но это – рациональное божество и рациональный храм. Человек, работающий с информацией, по своей ментальности все дальше уходит от своей дикой биологической природы. (Марксист сказал бы, что это и есть коммунизм, появившийся совсем не с той стороны, откуда его ждали. Впрочем, этот коммунизм, к сожалению, не для всех. Здесь мы имеем дело с существенной ролью биологического аспекта – наличием способностей, возвышающих субъекта над средним  уровнем в какой-либо сфере. Неравенство способностей и уровня образования становится основой для нового социального расслоения в постиндустриальном обществе).

     Общественная идея постиндустриального общества направлена в большей степени на нематериальные (духовные) ценности – здоровая и красивая окружающая среда, культивирование здорового тела и здорового духа, работа, приносящая удовольствие и удовлетворение, самореализация и профессиональные достижения, как мерило успеха, отдых на природе, признание в обществе, служение общественным интересам, разумное и экономное отношение к природным ресурсам, сдержанность, умеренность и разумность в жизни, стремление к согласованию личных интересов с интересами общества.

     Существуют ли в индустриальном обществе тенденции именно к такому вектору трансформации общественной идеи, к превращению ее из идеи в реальность? На этот вопрос можно ответить положительно. Дело в том, что аналогичный подход к жизни, уже был распространен «во все времена и у всех народов», правда, в незначительной части общества, в первую очередь, в среде интеллектуалов. Его направленность – максимальная самореализация личности, полнота жизни, приоритет духовного начала над телесным, а в его основе – доминирование разума над иррациональностью, над низменными, звериными инстинктами (или «сублимация» этих инстинктов в творчество). С переходом к постиндустриальным отношениям уже на его ранних стадиях возник новый экономический фактор, который можно определить как, организованный интеллект. Интеллектуальная деятельность, которая раньше была уделом единиц, стала включать в себя все более значительную часть общества, превратилась в организованную производительную силу, а производство интеллектуального продукта стало затмевать по прибыльности самые эффективные производства индустриального типа. Новые виды организации производителей-интеллектуалов – постиндустриальные корпорации, университеты, научно-исследовательские институты, киностудии, студии звукозаписи, музеи, галереи, библиотеки, объединения творческих работников, функционируют на иных принципах, чем предприятия классической индустрии, в том числе – на иных моральных основаниях. Менталитет быстро растущего сообщества интеллектуалов, составляющих сегодня значительную часть среднего класса в развитых странах и являющихся основными потребителями культурного продукта, все более тяготеет в сторону продвинутого сознания интеллектуальной элиты. Мораль интеллектуальной элиты во все времена отличалась большей духовностью и демократизмом, а также своей, отличающейся от общепринятой, системой ценностей. В сообществе ученых или художников не было идеологии, догматизма, постулатов, доктрин, незыблемых авторитетов, но была этика, основанная на признании достижений членами этого сообщества. Занимаемая административная должность или материальное состояние человека никак не влияли на уровень признания его заслуг (авторитет). Если наука или искусство начинали служить идеологии, то в сообществе это воспринималось, как нечто неприемлемое, выходящее за рамки этических норм. Невозможно было «вступить» в сообщество, как в партию, сообщество должно было само признать ученого или художника достойным быть его членом. Отсутствие границ, универсализм, коммунальный характер, атмосфера бескорыстного служения, критическое отношение к продуктам своего труда и труда товарищей, восприимчивость критики и благодарность за критику – это черты, отличающие деятельность интеллектуальных сообществ от деятельности партий, религиозных сообществ, сект. Потому что основная цель их деятельности – познание и раскрытие истины, весьма опосредованно связана с целями власти и богатства.

   Хотя существование таких сообществ зачастую во многом противоречило и продолжает противоречить доминирующей общественной морали, они живут и развиваются, а, следовательно – имеют высокий потенциал выживания, в основе которого – способность к самоорганизации и адаптации к меняющимся условиям. Подобно средневековым европейским городам, завоевавшим себе право на самоуправление  и ставших локомотивом общественного развития, современные сообщества интеллектуалов, являющиеся мощным экономическим фактором, становятся локомотивом развития в постиндустриальном обществе, и указывают нам возможные черты общества будущего.

      Изменение общественной идеи может пошатнуть доктрину неограниченного роста человеческих потребностей, в соответствии с которой, потребности всех членов общества не могут быть удовлетворены, так как их рост опережает  рост количества общественно необходимого продукта. Это действительно так, в мире, где преобладают материальные потребности. Удовлетворение материальных потребностей становится вполне реальным, если стремление к нему станет вторичным. («И кроме свежевымытой сорочки, скажу по совести, мне ничего не надо»). Удовлетворение духовных потребностей человека практически не требует материального ресурса. Ценность представляет сама по себе внутренняя духовная жизнь, о чем свидетельствуют многочисленные исторические примеры. За деньги можно купить только материальные ценности. Высшие, духовные ценности создает в себе сам человек. Поэтому уход от  монетарного сознания, трансформация общественной идеи, представляет  собой мощный экономический фактор, рационализирующий и оптимизирующий общественный и природный материальный ресурс. В этом, на мой взгляд, главная оптимистическая составляющая постиндустриальных тенденций. Уход от монетарного сознания в самых диких его формах наблюдается уже сейчас. Как мне кажется, этот процесс проявляется в переходе от накопительства к гедонизму, от стремления обладать большим капиталом, к желанию получать от жизни как можно больше удовольствий. Следующий шаг будет состоять в понимании того обстоятельства, что удовольствия не приносят удовлетворения и не наполняют жизнь смыслом. Смысл жизни, чувство собственного достоинства и полноценности существования достигаются на пути познания, созидания, служения обществу, творчества. Осмысление этой истины может стать барьером для скатывания к ментальности паразита-потребителя.

     Преобладание ментальности нового типа в глобальном масштабе наступит не скоро, я думаю, примерно через столетие. (Следует иметь в виду, что сейчас половина человечества занята в сельском хозяйстве, а три четверти из них используют преимущественно ручной труд). Сейчас мы переживаем переходный период, когда одни страны практически вошли в постиндустриальную стадию, но ментальность осталась в основном монетарной, другие страны только вышли на уровень первоначального накопления капитала и население этих стран поклоняется золотому тельцу, третьи – остаются поставщиками природных ресурсов для развитых стран, четвертые – аграрные страны, с трудом способные прокормить себя без внешней помощи. На все это накладываются цивилизационные и религиозные различия и противоречия.

     Одна из цивилизационных проблем нынешнего этапа – это проблема столкновения  двух цивилизаций – индустриальной и постиндустриальной. Это столкновение цивилизации неограниченного роста и потребления, паразитизма, монетарного менталитета, биологического в своей основе, и цивилизации разума, достатка, духовных ценностей. Это переход экономики с модели количественного роста на модель качественного развития. Мы находимся в начале этого перехода и не можем предсказывать возможные вызовы, стоящие на этом пути. Мы можем только гарантировать, что вызовы появятся. В первую очередь они появятся на ментальном стыке, на процессе перехода со старой ментальностью в новые формы отношений, на несогласованности бытия и сознания, а кроме того – на несогласованном развитии различных частей единой мир-системы.

     В отношении ментальности, на мой взгляд, одну из опасностей представляет расширение ментальности паразитизма (материального индивидуализма). Новые технологии предоставляют такое количество развлечений и «зрелищ», что не остается времени для производительного труда, многие молодые люди вначале своего пути будут паразитировать на родителях, а затем – на обществе. Выход здесь один – повышение качества воспитания. Другой существенный момент, атомизация общества, виртуализация общественных отношений. Несмотря на потенциально неограниченные возможности доступа к информации и возникновение новых форм социализации, исчезает живое общение, живой контакт между людьми, все переходит в виртуальную сферу. Сам человек, как общественное существо, превращается в имя, число, существующее в информационном пространстве, а его личная жизнь реально становится сугубо его личным делом. Таким образом, его общественные инстинкты будут подавлены, деформированы и трансформированы в новые формы, определяемые технологией общественных связей. Как это отразится на психическом состоянии людей? Мы пока не знаем, но думается, что не лучшим образом, потому как виртуальный контакт не вполне соответствует человеческой природе, он коренным образом отличается от живого общения во всей полноте человеческих отношений. Думаю, что могут возникать массовые психические заболевания типа депрессии, алкоголизма, наркомании, как результат потери жизненных ориентиров, ценностей и смысла жизни. Может произойти окончательная деградация семейных ценностей, тенденция к которой очевидна, а социализация будет существовать только в «диких» виртуальных формах.

     Как отмечалось выше, одна из тенденций развития – повышение производительности труда, создающее избыток рабочих рук, приводит к вынужденному паразитизму определенной части населения. Сферы обслуживания, культуры, науки, спорта, шоу-бизнеса уже не в состоянии обеспечить потребности в рабочих местах.  Эта неприятная «обратная сторона медали» в будущем будет представлять одну из социальных проблем, грозящих моральному разложению общества. На мой взгляд, при переходе к постиндустриальному обществу существующая система обязательного образования должна постепенно трансформироваться в систему обязательного воспитания, причем, основой воспитания должен стать труд и коллективизм. На этом пути можно формировать высокосоциализированное общество с адекватной системой ценностей, которое само будет в состоянии адаптироваться к социальным вызовам, без административной машины, способной только на простейшие решения. Достаточно сказать, что практически неограниченное количество рабочей силы может быть использовано в сфере защиты и улучшения окружающей среды, восстановлении уничтоженных цивилизацией природных ареалов, в развитии тех новых областей науки и технологии, которые рождаются благодаря инициативе и активности людей. Не бюрократическая машина, работающая по инструкции, должна обеспечивать решение возникающих социальных проблем, а высокосоциализированное гражданское общество, способное обнаружить эти проблемы на самых ранних стадиях и коллективным разумом найти способы их решения. Поэтому, задача создания такого общества должна стать главной задачей на пути к новой цивилизации.

     Теперь коснемся вопроса столкновения цивилизаций, который мы затронули выше в разделе 2.4.

Асинхронность развития различных регионов является естественной и неизбежной. Уже в доисторическое время произошло расслоение мира на несколько цивилизационных поясов, в соответствии с природными условиями и задержками, вызванными медленным распространением информационных волн и различными свойствами социальной среды. Соседние цивилизации «притирались» не границах методом обмена товарами и информацией, что усмиряло свирепый нрав варваров и поддерживало баланс сил в течение длительного времени. Ситуация менялась, когда возникало перенаселение, природные катаклизмы, а также, когда ослабевали и начинали разлагаться великие цивилизации. Тогда начинались неудержимые, как лавина, движения варваров, разрушение древних культур, откат в прошлое, великие переселения народов и новые волны этногенеза. Наиболее старые из известных нам процессов этого типа – уничтожение кочевниками великих земледельческих цивилизаций к северу от Черного моря в середине 3 тысячелетия до н. э.. Но об этой драматичной эпохе нам почти ничего неизвестно. Больше сведений о следующей волне, начавшиеся в 13 веке до н. э. и продолжавшиеся почти четыре столетия. (Движение «народов моря» на Египет в 13 веке до н. э., дорийское вторжение в Грецию в конце 13 века до н. э. и гибель Микенской цивилизации, катастрофа бронзового века 1206 – 1150 лет до н. э., закат египетской цивилизации в середине 12 века до н. э., греческие «темные века» и возвращение к родовому строю в 11 – 9 веках до н. э.). Произошла разгрузка накопившейся огромной разницы потенциалов, устранение асинхронизма развития за счет возвышения «низких» и понижения «высоких». Нам сейчас трудно представить, что было утеряно в этот период, но судя по сохранившимся памятникам культуры, весьма не мало. Не исключено, что возникновение в последующем новых этических и религиозных учений, было связано с переживанием той чудовищной волны насилия, последствия которой ощущались несколько столетий.

     Следующая волна столкновений цивилизаций возникла примерно через полтора тысячелетия. Наиболее выпукло это проявилось в распаде Римской империи, начиная с 3-го века и Великом переселении народов, 4 – 7-й века. На востоке аналогичные процессы начались еще раньше, в период Хунно-китайских войн, окончившихся в 235 году. Но потребовалось еще немало времени, чтобы гунны дошли до Европы. Следующий удар глобального масштаба по цивилизации был нанесен монгольским нашествием спустя примерно тысячу лет. Интервал между двумя последовательными волнами сократился. Закономерен вопрос – не ждет ли нас нечто подобное в будущем?

     Следует отметить некоторые моменты. Ряд негативных тенденций в современном «продвинутом» обществе налицо, и на эту тему существует масса публикаций. На мой взгляд, основной вопрос состоит в том, будет ли переход к постиндустриальному обществу возвышать или, наоборот, опускать человека в моральном отношении. Образ человека будущего постиндустриального мира, нарисованный выше, хорош, но, как мы знаем, реальность обычно существенно отличается от теории, а тем болеет – от мечты о будущем. С равным успехом этот человек может представлять собой студнеобразного алкоголика, целыми днями не встающего с кресла перед монитором, не имеющего никаких отцовских (материнских, в случае женщины) инстинктов, которому не нужна ни семья, ни общество, так как он погружен в виртуальный мир, который обеспечивает его всем необходимым. Будет ли такой человек образцом «современного стиля жизни» для представителя третьего мира? Не будет ли он вызывать омерзение и желание уничтожить весь этот разлагающийся мир? И сможет ли этот «студень» встать на защиту своей цивилизации? На мой взгляд, избежать такой перспективы позволяет универсальное лекарство – хорошо продуманная система воспитания подрастающего поколения, которая должна заменить нынешнюю систему образования и которая воспитывает хорошо социализированных граждан. Во-вторых, как мы знаем, новые времена и новые технологии рождают новые закономерности. Темпы и характер процессов глобализации в наше время радикально отличаются от прошлых, мир становится един, процессы интеграции безо всяких противоречий сопровождаются процессами дифференциации, самые разные страны и народы находят свою нишу в глобальной системе. Цивилизация становится агрессивной в трех случаях – когда она охвачена соответствующей идеей, когда возникает переизбыток народа, либо, когда ей нечего есть, а лучше – если все это вместе. Кроме того, объект агрессии должен быть ослаблен, а еще лучше – распадаться и разлагаться.

     Возможность агрессии в наше время трудно себе представить. (На самом деле, в ситуации глобальной катастрофы все может резко поменяться). Более вероятен вариант «ползучей» исламизации, медленный, но верный процесс изменения этнического и конфессионального состава жителей развитых стран.