Онтологические прогулки

Свои первые представления о самом себе человек выражал в мифах. Так или иначе, все они были связаны с космическими и, как следствие, земными стихиями. Так, иудейский бог Яхве «лепит» Адама из красной глины, а затем вдыхает в него душу. Похоже и в древнегреческой мифологии: хтонические (земляные) боги Прометей (быстрый умом) и его брат близнец Эпитемей (тугодум) тоже лепят фигурки животных и людей из глины. Первые попытки были неудачными, но в конце концов братьям удалось сделать то, что они хотели. Всему лучшему от природы человек обязан Прометею. Всему плохому – Эпитемею. Но высоким искусствам  научить людей они не могли. Над этим постарались уже олимпийские боги. Особенно Афина и Аполлон.

С появлением философии мифологические (космологические) версии природы и сущности человека не исчезли, но уже не были «монополистами». Философский взгляд на человека менялся по мере развития человеческой цивилизации, общественного устройства и культуры, хотя реальный человек со всеми своими низменными страстями и возвышенными помыслами, каким он появился на нашей планете за десять-двенадцать тысяч лет до возникновения философии, таким остается и посею пору. Различия касаются лишь здоровья, степени и форм реализации присущих от рождения индивидуальных способностей человека, а также представлений о добре и зле, которые генетически не передаются, а формируются обществом и его культурой (в первую очередь языком). Философская рефлексия просто «высвечивает» эти свойства и систему ценностей человека.

Софист Протагор родом из Абдер (486-411 гг. до н.э.) едва унес ноги из Афин за свои высказывания: «О богах я не знаю ни того, сколько их существует, ни также того, существуют ли они вообще». Из которого следовало его главное положение: «Человек есть мера всех вещей – сущих в их бытии и несущих в их небытии». Поэтому невозможна общезначимая истина. Для одного и того же человека никогда одно и то же не бывает истинным раз и навсегда, в различное время, ибо «тот же» человек становится другим человеком. В этом смысле все «относительно».

Ученик софистов Сократ (470-399 г. до н.э.) с такой «истиной» не согласился. Ему нужна была настоящая, непоколебимая истина, которую он искал в себе. для него принцип «Познай самого себя» был равнозначен поиску Истины, овладение которой делало человека добродетельным. Слушатель Сократа Платон (427-347 гг. до н.э.) увидел в человеке, пусть и несовершенное, но воплощение прекрасной идеи человека – вечной души, которая, меняя тела, как перчатки, раз в 10 тысяч лет делала эпохальный выбор: как и чем ей жить дальше. Ученик Платона Аристотель (384-322 гг. до н.э.) подчеркнул главную особенность человека, назвав его стремящимся к Благу «общественным (политическим) животным, наделенным разумом». А неоплатоник Плотин (205-270) усмотрел в человеке духовное, или доброе, начало, идущее от Единого, и его «злой» способ существования, обусловленный его материальной природой. Стоики Сенека (4 г. до н.э. – 95) и Марк Аврелий (121-180) «преобразовали» сократовскую добродетель в совесть, как внутренний, идущий от Бога, голос в человеке.

Христианство «подарило» человеку высший смысл его существования, судьбу и предназначение: преодоление – через земные муки и страдания – отпадения от Бога, случившегося в результате первородного греха, давало надежду на искупление первородного греха через веру в Христа и вечное воссоединение с Господом.

Написанное перед казнью «последним римлянином» Северином Боэцием (480-524) «Утешение философией», стихи из которого стали песнями, распевшиеся европейцами едва ли ни пол тысячелетия, довело христианскую направленность в понимании божественной сущности человека до логического завершения – понятия «личность». В эпоху Возрождения стараниями итальянских гуманистов XV века Лоренцо Валла, Пико дела Мирандола, Марсилио Фичино, личность стала пониматься в буквальном смысле – как «образ и подобие» Бога, то есть творец своего мира и самого себя, а позже первый «гражданин мира» нидерландец Эразм Роттердамский (1456-1536) сделал «религией» веру в достоинство и свободу личности.

Правда, на практике «культ личности» абстрактного человека проводил ко всеобщему падению нравов, массовому разврату, разгулу преступности, гражданским и межнациональным войнам с их вечными спутницами – эпидемиями чумы (1346-1353, 1361, 1369 и далее каждые 15 лет почти до конца XVII века) и массовыми психозами на этой почве. Реакцией на всё это стали костры Священной инквизиции, пик активности которой пришелся как раз на XV век, т.е. на время Высокого Возрождения.

Европа вымирала физически и морально. Романтические натуры, вроде лорда-канцлера Англии Томаса Мора (1478-1535) или итальянского «политзаключенного» Томазо Кампанеллы (1568-1639), в подражание теории идеального государства Платона, рисовали «светлое будущее» казарменного коммунизма в стране Утопия или в Городе Солнца. Казалось бы, выход был найден в Реформации Мартина Лютера (1483-1546), не только осудившего продажность и развращенность Ватикана, но и призвавшего христиан покаяться в своих прегрешениях. Так впервые в истории христианства мирянин получил право самостоятельно (без посредничества церкви) самому судить о том, что есть добро и зло, и каяться в своих грехах. Спустя столетия именно в протестантизме Макс Вебер (1864-1920) увидел истинный дух капитализма. Но дух капитализма был не только духом свободы и предпринимательства. Это был еще и дух наживы любой, самой кровавой ценой. Ценой массовых виселиц (например, английский король Генрих VIII (1491-1547), повесил за бродяжничество 72 тысячи согнанных со своих земель крестьян), подчинения и даже физического истребления целых народов и рас на «старых» и вновь открытых континентах. С точки зрения марксизма, за всем этим стоял новый общественный строй – капитализм, пионерами которого стали венецианские купцы, которые – после недолгой остановки в Нидерландах – позже перебрались в  Англию.

В XVII столетии – одновременно с развитием капитализма – наступила эпоха становления буржуазного права, которое было призвано умерить убийственные для человеческого рода аппетиты «нового дворянства». Лорд-канцлер Англии Томас Гоббс (1588-1679) в своем «Левиафане» (1651) напрочь отверг, как чрезвычайно вредные для всякого государства, конституцию, право частной собственности, а тем паче политические права и свободы граждан. Но именно он стал первым истинно буржуазным философом, ибо провозгласил неоспоримыми два права человека: 1) право на жизнь, которое было абсолютным оправданием существования государства-чудовища в обществе, где «человек человеку – волк», и почти не прекращается «война всех против всех»; 2) право каждого самостоятельно судить о том, что лично для него выгодно, и действовать на свой страх и риск в соответствии со своей целью, если, конечно, не окажется раньше на виселице. Но это уже – его личные проблемы.

Спустя полвека крупный политический деятель эпохи Славной революции 1688 года (по-настоящему первой в мире буржуазной революции) Джон Локк (1632-1704) обосновал триединую формулу буржуазного права: 1) право на жизнь, 2) собственность и 3) политические права и свободы гражданина. Свободолюбие англичан подхватили французские просветители, начиная Вольтера (1694-1778). Разумеется, провозглашенные права никоем образом не распространялись на жителей стран, превращенных в английские колонии, или вывозимых из Ирландии белых, а из Африки черных рабов. Эти принципы буржуазного права (со всеми позорными исключениями) в полной мере реализовали сторонники философии Джона Локка – отцы-основатели Североамериканских штатов. Существенное дополнение к теории Джона Локка сделал духовный отец Великой французской революции Жан-Жак Руссо (1712-1778), провозгласивший народ единственным легитимным источником политической власти и его право на силовое свержение тирана. Правда, семидесятилетний Вольтер лишь снисходительно посмеивался над этими несбыточными фантазиями своего младшего соотечественника. Это сегодня каждый государственный деятель клянется в том, что пришел в политику исключительно для того, чтобы выразить волю своего народа, а тогда власти европейских государств своими бесчисленными предписаниями о высылке философа из страны за эти же самые идеи довели Руссо до психического заболевания (мании преследования).

Иммануил Кант (1724-1804), для которого вопрос «Что такое человек?» стал основным вопросом философии, провозгласил нравственный категорический императив единственно возможной основой истинного права, а сферу морали – единственно возможной областью свободы человека, нравственность которого может заключаться лишь в личном достоинстве и счастье другого. Нарушение же принципов морали – это путь к гибели и самого человека, и связанного с ним социального и даже природного мира. Однако Кант нисколько не обольщался на счет человека, считая его по природе своей злым, а потому считал, что принцип «К вечному миру» – это, чаще всего, лишь дорожный указатель в сторону городского кладбища.

Для Георга Вильгельма Гегеля (1770-1831) право, как «свобода, принявшая форму необходимости», стало, - хотя исторически и не сразу, - главной и безусловной основой всякого общества. По идее, основной принцип права: «Будь лицом и уважай в другом лицо», должен был обеспечить формальное равенство людей, их свободу и личное достоинство. Но при условии, если, во-первых, правовой договор будет подкреплен неизбежность наказания за его нарушение; во-вторых, сердцевиной права станет мораль (как умысел, чувство вины и совесть); а в-третьих, семья, гражданское общество и государство будут строиться на принципах нравственности, т.е. общественно одобренных представлениях о добре и зле (морали). Но это, по убеждению Гегеля, возможно лишь в рамках единого и сильного государства. Что же касается так называемого международного права, то оно, по его мнению, – «не настоящее право», поэтому основное содержание мировой истории – это скрытая или явная война.

 Но уже Карл Маркс (1818-1883) подверг сокрушительной критике правовой идеализм Гегеля, заявив, что всякое право – всего лишь «воля господствующего класса, возведенная в закон», а государственная идеология – не более чем попытка выдать частный интерес (прежде всего, правящей элиты) за интерес общественный. Всё решает не право, а отношения собственности на основные средства производства, т.е.  экономический базис. Упрощенно говоря, «кто платит, тот и музыку заказывает». Или, как говорят у нас в народе, «прав тот, у кого больше прав». Согласно Марксу, характер общества определяется не правом, а экономическими интересами людей, а личность – совокупностью общественных отношений, прежде всего экономических, обусловленных уровнем развития производительных сил.

Постклассическая европейская философия, начавшаяся с нигилизма Артура Шопенгауэра (1788-1860), религиозно-нравственного экзистенциализма Сёрена Кьеркегора (1813-1855), научного позитивизма Огюста Конта (1798-1857), «антропологический материализм» Людвига Фейербаха (1804-1872) и «индивидуалистического анархизма» Макса Штирнера (1806-1856) «растащили» природу и сущность человека на ничтожные составляющие: безумную волю, религиозный фанатизм, бездушную научность, само удовлетворяющуюся чувственность, и, наконец, социопатическую манию величия.

Окончательный удар по классике нанесла выросшая из нигилизма Шопенгауэра, антропологизма Фейербаха и анархизма Штирнера «философия жизни» Фридриха Ницше (1844-1900), провозгласившая «смерть бога», «переоценку ценностей» и, наконец, идеал Сверхчеловека. Он должен прийти на смену самому презренному в своей слабости и христианском смирении «последнему человеку»: «Настало время, чтобы человек посадил росток высшей надежды своей». Но мировые войны ХХ века и глобальные войны столетия нынешнего наглядно (наглядней некуда) показали не только несбыточность этой надежды, но и весь ужас и безумие самой затеи – заменить собою Бога в деле сотворения нового, точнее, сверхчеловека. Осуждение в человеке «слишком человеческого», обернулось не рождением богоподобного существа, а тотальным дефицитом человеческого в человеке, его жестокостью, властолюбием, волей к могуществу, обеспеченному смертоносным оружием, концентрацией несметных богатств в руках избранных и их полной свободой от какой бы то ни было морали. «Сверхчеловеков» оказалось – пруд пруди. Плюнуть некуда. А просто человека еще поискать нужно. Хоть с фонарем ходи среди ясного дня, как это делал философ-киник Диоген (тот, что в бочке жил).

Несмотря на усилия основоположников философской антропологии ХХ века Макса Шелера (1874-1928), Гельмута Плеснера (1892-1975) и Арнольда Гелена (1904-1976) – в условиях, когда человек сам для себя стал главной проблемой, – им не удалось создать целостную концепцию человека, которая бы синтезировала христианско-иудейский, естественнонаучный и рационально-философский подходы к человеку,  обеспечила бы понимание природы и сущности человека, его свободы и необходимости, случайности и смысла его бытия. И по сей день эта задача остаётся нерешенной, а, может  быть, и в принципе нерешаемой.

Весь ХХ век философы-экзистенциалисты – от Льва Шестова и Мартина Хайдеггера до Жана-Поля Сартра – были заняты мучительным выбором человека, заброшенного в Ничто, в лишенное всякого смысла существование, своей сущности. Философы-фрейдисты наперебой разбирались в психо-сексуальной самоидентификации человека и возникающих на этой почве неврозах. Постмодернисты рефлексировали по поводу возвращения человека, уставшего от форм научно-технической рациональности и нравственно-эстетических тонкостей культуры, к человеческой органике (привет Ницше). Но всё это оказалось мелочным и даже ничтожным по сравнению с тем, что к началу XXI столетия во весь рост обозначилась угроза исчезновения человека как такового. И не потому что на планету движется какой-то супер-метеорит, способный разнести Землю вдребезги, не потому, что под нами клокочет супер-вулкан, или к нам летят какие-то грозные пришельцы из космоса. Сегодня стало самоочевидным, что главной угрозой для человека стал сам человек, уставшим быть просто человеком, ибо этот крест в тысячи крат тяжелее, чем ноша необременённого моралью Сверхчеловека.