Комментарий | 0

«Тихий Дон» в северном сиянии

Ким Шилин

 

М. А. Шолохов, 1968

 

Творчество Шолохова с позиций Северного сияния

 

Замысел главы – показать Экофильное родство творчества северян и классика советской литературы М.А. Шолохова.

Аспекты замысла:

 (1) указать на глубинную Экофильность Творчества Шолохова, что роднит его с культурой Арктики и
 (2) показывает глубочайшую актуальнейшую современность = перспективность Экософского осмысления этой культуры. Но
 (3) - самое главное: разрабатываемая нами концепция => Стратегия выхода из глобального эко-кризиса есть Экософия созидания Экофильного будущего, строимая на основе до- пере-осмысления всего предшествующего прошлого-настоящего под углом зрения нормативного прогноза. Проще говоря, теория = нормативный прогноз, являясь выборочным обобщением исторически предшествуюей практики в свою очередь предшествуют качественно новой, эко-гармоничной практике.
 (4) Шолохов – классик не только советской, но и мировой => глобальной литературы => культуры экофильного будущего.
  Это выводы, полагаемые в начале работы в качестве гипотез => аксиом разрабатываемой концепции => Стратегии выхода из глобального эко-кризиса.
 

***

Почти у каждого ныне известного северного писателя были свои «Живые университеты»: у Рытхэу – Тихон Семушкин, у Шесталова – Михаил Дудин. Когда Григорий Ходжер писал о глубинных и сложных движениях души амурского рыбака, отдавшего в артель свой единственный конопляный неводишко /трилогия «Амур широкий»/ – за спиной нанайского писателя стоял Шолохов. Когда северным писателям требуется создать напряженный психологизм, они обращаются за советом к Шолохову, Достоевскому, Толстому. (В.Санги. Созвездие полярного неба).

Шолохов и поэзия Северного сияния – явления одного порядка. По крайней мере, по экологическому критерию. Шолохов, – как и многие русские и советские писатели и поэты, – выступил в качестве классика для младописьменных литератур Северного сияния. Между ними – тесные и живые, подчас непосредственные связи. Шолохов выступил по отношению к северянам и в качестве охранителя исконно русских традиций Любви к Природе, и в качестве новатора, поднявшего изначальную био-гармонию на новый уровень Эко-гармонии, творимой уже человеком. Он проложил путь для советского народа в целом, и для северян также. Его творческий опыт бесценен.

Когда о Толстом и Достоевском пишут философские работы, то это никого не удивляет. Считается очевидным, что они имели свое философское мировоззрение. Философская Экологичность Шолохова – проблематичнее. А между тем, и у него была своя философская позиция, не уловимая обычными литературоведческими и даже философскими мерками. Специфику философско-литературоведческой позиции Шолохова можно видеть в глубокой экологичности его гуманизма, в показе социальных, классовых конфликтов в контексте сохраняющейся гармонии с Природой, в стремлении к сохранению и развитию этой гармонии. Этот аспект философского мировоззрения Шолохова есть продолжение и развитие аналогичной линии творчества Пушкина, Тургенева, Тютчева, Фета, Толстого, Бунина, Куприна, Есенина и др. русских поэтов и писателей. В советской литературе вслед за Шолоховым эта традиция была развита Леоновым, Распутиным, Пришвиным, Абрамовым, Носовым, Астафьевым. Сродни она и северянам. Одновременно эко-гармоничная философия Шолохова имеет свою индивидуально-«шолоховскую» окраску1. Она близка к исконно-крестьянской психологии с ее любовью-жалостью к земле, любовью, принимающей ныне форму нравственной ответственности за дальнейшее сохранение и развитие жизни на Земле и в Космосе.

_________________________________________________

1 Идею эко-анализа творчества М.А.Шолохова подарил его друг и коллега А.В.Калинин.

 

Истоки и контекст

Продолжая традиции русской поэзии и литературы, Шолохов черпал вдохновение и непосредственно из природы, и из фольклора /тоже во многом исходящего из природы/. Дневники писателя говорят, что их автор при написании «Донщины» испытал потрясение, ознакомившись со старинными песнями донских казаков. И, потрясенный, создал «Тихий Дон» – эту поэму-песню о Доне и его Детях. Песни Родного края прямо включил он в свой роман, задав тональность всему сурово-возвышенному произведению. В этих песнях – непосредственные истоки «Тихого Дона». В них заключена глубокая и радостная любовь казаков к Родной Природе, за которую исстари шли на мученическую смерть русские крестьяне, донские казаки, их атаманы: Разины, Пугачевы, Ермаки. За Родную землю шли на смерть Подтелковы, Давыдовы, Нагульновы – герои произведений Шолохова. За родную землю воевали также и северяне.

Любовь к родной природе – характерная черта русской поэтично-художественной традиции, – как и традиции северян. Она имела продолжение в советской поэзии Есениным, а в прозе – Шолоховым. Сразу после революции советскую культуру захлестнула волна конструктивизма, кубизма и др. форм, абсолютизировавших утилитарно-потребительский подход к искусству, литературе, перечеркивающих, якобы, не нужную победившему пролетариату сентиментально-слащавую, «интеллигентскую» любовь к природе. «Шаги саженьи» грандиозных строек воспевали «покорение» природы, и лозунг этот на многие годы был главным в литературе и искусстве. Шолохов, как и северяне, не поддался общему настроению, сохранив Любовь к Родной Природе, пронесенную им через огонь войн и классовых конфликтов. Он сохранил идеалы Гармонии с Природой, подняв их на тот высокий уровень, когда человек уже выходит из «лона» Матери-Природы, и его неизменная любовь к ней вырастает до своей ответственности за ее дальнейшее развитие уже с его помощью.

Эта изначальная, почти биологическая любовь крестьянина /казака/ к Природе – не единственный источник, питающий поэтику Шолохова. Другим весьма важным истоком является традиция, роднящая творчество Шолохова с русской смеховой культурой, скоморошеством. Юмор героев Шолохова – предмет особого исследования. Здесь же укажем, что "смешинка", "лукавинка" многих его героев (в первую очередь, конечно, – деда Щукаря) – выражение древнейшей традиции непосредственной связи производящих сил Природы и человека, выглядящая смешной, наивной на фоне "смертоубийств", страшных войн и массовых истреблений. Но эта "смешинка" обессмысливает трагическую жестокость войны, показывает ее абсурдность на фоне вечной Природы. Смех деда Щукаря не всегда безобиден. Местами это – полный жалости к людям голос самой земли, видящей опасность, бессмыслицу многих затей своих детей; смехом пытаются герои Шолохова сохранить человеческое, доброе, природное в себе, смехом отстраняются от жестокой нелепицы войн, сохраняют "дистанцию" к событиям в моменты самых кровавых схваток.

Интересно было бы проследить связь этого аспекта творчества Шолохова с Достоевским, – отчасти потому, что генезис связи его творчества с карнавальным фольклором необычайно глубоко прослежен М.Бахтиным. По М.Бахтину, "карнавальное мироощущение обладает могучей животворной преобразующей силой и неистребимой живучестью..." 1 Через связь со смеховой традицией русской культуры Шолохов обретает глубочайшие корни "в первобытном строе и первобытном мышлении человека" 2 – с их удивительной, глубокой био-гармоничной мудростью. Как и герои карнавального действа, так и Щукарь, "карнавал не созерцают и, строго говоря,.. не разыгрывают, а живут в нем..." 3 Карнавальная же жизнь, – это жизнь, выведенная из своей обычной колеи, в какой-то мере "жизнь наизнанку", "мир наоборот". 4 И если Достоевский, по М.Бахтину, "одна из вершин" изначально-архаичной традиции, то Шолохов – ее развитие в новых условиях свершившейся революции, когда мир, "поставленный на голову", "вывернутый наизнанку", /К.Маркс/ стал миром "вывернувшим себя с изнанки", "выворачивающим вывернутое". Смех помогал легче осуществить обратное перевертывание "перевернутого" и на голову поставленного мира, легче расставаться с привычными, но все же нелепыми предрассудками частнособственнической психологии. Смех героев Шолохова тоже боролся за социализм, содействуя сохранению всеобщего природного начала в новых условиях.

Иная ситуация у северян. Они практически не испытали ни первого, ни второго = "обратного" переворачивания = отрицания. Они просто развивали свои изначально-поэтизированно-эстетизированные /"карнавализированные" формы общения с Природой на той же самой древней основе, не меняя ее, но лишь дополняя ее влиянием русской и мировой культуры, переосмысливая и осваивая это влияние по-своему. Дед Щукарь обогатился бы, если бы "познакомился" с дедом Лучкой, Изгиным, старым Кевонгом /В.Санги/, с Баосой Г. Ходжера, героями Ю. Рютхэу, Ю. Шесталова и мн. другими.

Сам Шолохов вел эту преемственность своего творчества не только из фольклора, но и из Пушкина, Тургенева, Гоголя, Толстого... Сюда можно было бы добавить Бунина, Куприна, Есенина и традиционную японскую литературу /Сайгё, Басё, Такубоку.../ с ее глубочайшей, божественной Любовью-к-Природе. На творчестве Шолохова – печать тысячелетий. Печать изначальной, природной, биологичной мудрости архаичного человека, не помышлявшего о "борьбе" с природой, тем более о "победе" над нею. У северян же это видно и без "печати". Грустная улыбка, радостная печаль расставания с привычным "перевернутым" миром, ситуация, о которой Маркс провидчески сказал: "человечество.., смеясь, прощается со своим прошлым". Северяне же с этим прошлым не прощались. Они и ныне живут в гармонии с ним.

В этом многообразии истоков обрел Шолохов свою творческую индивидуальность, уникальность своего видения природы и общения с нею его героев. Эти истоки и контекст не исчерпываются, разумеется, фольклором, русской поэзией и прозой. Они – глубже – в самой природе.

__________________________________________________________________

1 М.Бахтин. Проблемы поэтики Достоевского.
2 Там же, с. 140.
3 /... как живут в подобном карнавальном мире герои ЮШесталова / особенно в "Языческой поэме"/, В.Санги / его мифов, легенд, тылгуров и даже романов и повестей/, Ю.Рытхэу, Г.Ходжера и мн.других. Для них – это обычный, поэтично-нормальный образ жизни. "Смеховым" он стал у эллинов. Хорошо еще, что он сохранился до сих пор хотя бы в таком виде.
4 Там же, с.141.
 
 

2. Батюшка наш – тихий Дон

Гуманизм Шолохова – аксиоматичен. Но начинает он всегда с Природы, ведет своих героев по ней, а затем они уходят обратно в природу, вновь включаются в вечный круговорот жизни на Земле. Природа для Шолохова – вовсе не фон, не лирическое отступление. Она входит глубочайшим образом в саму живую ткань его произведений. И если мы как читатели "пробрасываем", пропускаем описания природы у Шолохова, то этим не только обедняем себя, но и упускаем саму суть героев Шолохова. Свой "Тихий Дон" Шолохов также начинает с природы: "перламутровая россыпь ракушек, серая изломистая кайма нацелованной волнами гальки и дельше – перекипающее под ветром вороной рябью стремя Дона. На восток – за красноталом гуменных плетей – Гетманский шлях, полынная проседь, истоптанный конскими копытами буры, живущий придорожник; за ней – задернутая текущим маревом степь. С юга – меловая хребтина горы. На запад – улица, пронизывающая площадь, бегущая к займищу."

Столь же "природно" (=экологично) начало "Поднятой целины". Природа – начало и по существу один из основных героев творчества Шолохова. Больше того: "Природа – личность" у Шолохова /А.Калинин/. В природе и природой живут его герои. Ее особенностями объясняется их специфические черты. Понимание поэтики Шолохова поэтому неотделимо от понимания особенностей природы Дона, существенно повлиявших на историю донского казачества и его судьбы. В творчестве Шолохова вечны природы и общение с нею человека, человечное и человеческое – всегда проявления вечности Природы. "Смерть – начало жизни новой" /Гете/ – продолжение и утверждение Жизни Природы и для Шолохова. Многоцветье природы у Шолохова – исток многообразия характеров каждого из его героев. Характерно в этом смысле окончание "Поднятой целины": "Вот и допели донские соловьи дорогим моему сердцу Давыдову и Нагульному, отшептала им поспевающая пшеница, отзвенела по камням безымянная речка, текущая откуда-то с верховьев Гремячего буерака... Вот и все!"

Природа здесь – начало, основа и завершение не только жизни реальных людей и литературного произведения, она – "дыхание" произведения, его "аура". Судьбы героев вплетены в циклы развития Природы. Природа – нетронутая и любовно возделанная человеком – и сам человек неразрывно объединены здесь в единое Живое целое. Майданников, вслед за Кола Брюньоном, говорит: "имею... пару быков, коня, корову, жену и троих детей" / "Поднятая целина", гл.Х/. Кола Брюньон в этот список включает и самого себя. Человек здесь не противопоставляет себя ни природе вообще, ни природе, непосредственно помогающей ему выжить. У человека с природой одна общая жизнь. И самоотверженное "растворение" в этой жизни – непременное условие, начало всякого творчества, в том числе и писательского – как это было у Шолохова.

В еще большей мере эта общность с Природой свойственна северянам. Если в отношении Шолохова это нужно показывать и доказывать, то для северян – это просто очевиднейшая аксиома. Единство казаков с Доном контрастирует у Шолохова с классовыми битвами. Общение человека с природой у него еще не стало антагонистичным. Оно все еще объединяет людей просто как детей Природы – без их превращения в социально-классовые функции. Шолохов пишет: "Пантелей Прокофьевич заплетал пушистым сизым хворостом разломанный бугаем плетень" /"Тихий Дон", кн.1, ч.3, 1/. Здесь природа полна живых красок. Она еще не стала средством решения утилитарных задач. Здесь человек еще живое существо, живущее в гармонии с Природой, внутри Нее. Гармония здесь – биологична, она – начальная и простейшая форма Эко-общения. Именно эта, сохраненная творчеством Шолохова био-гармоничная психология крестьянина /казака/ представляет исключительную ценность в современных условиях глобально-тотального эко-кризиса, поскольку эко-гармоничная культура будущего, есть развитие этого изначального типа культуры. Она еще ярче звучит на фоне творчества северян.

 Да, конечно, Шолохов блестяще показал классовое расслоение казачества. И все же это расслоение было существенно меньшим на фоне классовых битв Центра России. Культура Тихого Дона еще не в полной мере распалась на классовые и враждебные друг другу культуры. В психологии донских казаков сохранилось много патриархальной доверчивости, ловко используемой в своих интересах верхушкой казачества. Шолохов прекрасно показал, что даже участие в гражданской войне на стороне белых во многом объяснялось традиционным доверием казаков к своим атаманам, старшинам и т.д. – а отнюдь не их классовым положением. Классовое сознание пришло к казакам значительно позже. К северянам же оно и вовсе, к счастью, практически не пришло.

Этот сложнейший, мучительный процесс классовой дифференциации, – происходящий на фоне пока еще единой жизни с природой, внутри нее, – удивительно точно показал Шолохов. И в этом он глубинно близок северянам. Здесь важно подчеркнуть, что его герои живут этой единой с Природой Жизнью ничуть не в меньшей степени, чем Жизнь. Природа для них не столько предмет труда, сколько Мать-заступница. Иначе говоря, потребительский подход к природе еще не донца отравил психологию казачества, еще не стал основой их отношения к ней. А вот здесь – существенное отличие Шолохова от северян, которые все же больше живут Жизнью Природы, чем общества. Природа у Шолохова – основная сторона все еще гармоничного труда. Общение с Природой у героев Шолохова носит "свойский" характер: "мы – казак на быка, а бык на казака работали." Под внешней грубоватостью отношения казака ко всему живому прячется лиричность, любовь: писатель А.В.Калинин говорит о возникающей у читателя любви к героям Шолохова за "их любовь к родной, хотя часто и неласковой к ним, степи, к ее неповторимой природе, той самой, что дышит, играет красками, живет на страницах Шолохова." У северян же нет даже и намека на грубоватость их отношения к Природе. Герои Шолохова часто – люди "с чудинкой", сохраняющие свою индивидуальность, своеобразие, роднящее их с Природой в ее стремлении к многообразию. "Не ищите только обструганных людей и не считайте, что и есть самые правильные люди", – пишет А.В.Калинин о позиции Шолохова. "За стариковским балагурством /деда Щукаря/ скрывалось, оказывается, любящее людей сердце", – пишет А.В.Калинин. Вот это "сердце", которым живут герои Шолохова – главная черта био-гармоничности их, то, что роднит их с Природой, с другими людьми. Многоцветность, полнокровность их жизни – в этой жизни сердцем, а не рассудком, превращающим человека в рабочую силу, а Природу – в ресурс и предмет труда /что и приводит к ее умерщвлению/. Об этой, едва ли не важнейшей черте творчества Шолохова было сказано при вручении писателю Нобелевской премии: "Кто правит миром?..: сердце. Сердце человека с его любовью и жестокостью"1

Итак, Природа у Шолохова, как и у северян, порождает человека. Между ними – отношение взаимопомощи, взаимозависимости, короче – био-гармонии. Борьбы с природой ни у Шолохова, ни у северян нет. Именно в этом – одна величайшая их заслуга перед будущими поколениями. В самом пекле боя его герои сохраняют тоску по человечности и родной Природе. Чем напряженнее бой – тем сильнее эта тоска. Эта тяга к человеку и Родной Природе делает героев Шолохова борцами за /эко-гармоничное/ будущее.

О героях Шолохова принято говорить, что они – Живые люди. Секрет вечной жизни прост: автор показывает своих героев как сложные, говоря философским языком – природно-социальные чувственно-конкретные целостности, а не социально-политические схемы. В этом специфика экологического гуманизма Шолохова, роднящего его с северянами, но отличного от гуманизма антропоцентричного и экономоцентричного типа, когда человек борется либо сам по себе, либо как "товар-рабочая сила." Доминантой становится здесь социальная функция, как "совокупность всех общественных отношений". Конечно, человек – социальное и трудящееся существо. Но этим, – как блестяще показал Шолохов, отнюдь не исчерпывается его сущность. А для северян  – даже не основная.

Но отношением к Дону как к Батюшке только начинается отношение человека к Природе у Шолохова. Оно, как минимум, имеет два плана: один – порождением Доном своих вольных сынов, второй же – сыновняя ответственность этих последних за родную землю. Пример этого – рассказ "Жеребенок". За появившегося явно не вовремя, в разгар боя, жеребенка, душой болеют казаки: "... командующий на случай чего войдет в его положение, потому что молокан должен сосать... И командующий титьку сосал, и мы сосали, раз обычай такой". Налицо неразличение нуждающегося в защите детеныша-животного и человеческого детеныша. И еще сильнее: природная потребность названа людским «обычаем». Итак, при переправе через Дон жеребенок стал тонуть. И его крик "до холодного ужаса был похож на крик ребенка". Сердце казака не выдерживает. Он спасает его ценой собственной жизни: "В двух шагах от жеребенка корчился Трофим, и жесткие посиневшие губы, пять лет не целовавшие детей, улыбались и пенились кровью". Для него жеребенок /же-ребенок/ стал символом Жизни, символом будущего. Но тогда революция – это борьба за жизнь, за Природу, и проиграть в этой борьбе нельзя. Перед великим искусством, – как и перед будущим – человек и Природа / ребенок и жеребенок /в принципе равны, равнозначимы. И это тождество их еще более очевидно в творчестве северян.

__________________________________________________________________

1 цит. по кн.: В.Литвинов. Михаил Шолохов. М., "Художественная литература", 1980, с.44.

(Продолжение следует)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка