Онтологические прогулки

Сколь велика польза от палаты 708, где ты умирал.

 

Разве тот, кто принимает и поднимает свою нелегкую дорогу, укрывая тех, кто по ней идет, не имея иных сил и не вылезая в другое-чужое, – не свят? Да, уже свят. Он защищает милостивое умирание секунды Бога.

         Невежды (люди, чистые от знаний) уже много раз в палеоистории спасали Землю, и они её еще спасут. Не в палеоистории, а во Внеистории. Небо не поет, оно чисто. Святой не дает бежать себе. Он слишком ощущает, что несвят. Ибо свято зерно и травка вдоль дорожки и тропы, которой триста, пятьсот лет.

 

Маленькие письма: в Фуруборг, Нёльке. Умничанье как распад, а изысканность как волхвование бестий. Беспримерная жестокость образованных дам с тесаками в руках.

         "Пресвятая Мария". Рисунок, небрежный, то есть абсолютно свободный и трогающий.  Мария Рильке и Франциск. Они прислонились к стене Замка, крошечного как Земля.

 

Ярославль, Великий Новгород, Низовка. Уничтожению подлежит всё постигающее.

 

Как Симоне удалось быть образованно-страстной и одновременно неграмотной девушкой? Чудо прохода меж долин. Чудо прямой наивности. Ощущение себя мировой пустотой.

 

Дурачок спасёт мир, спасая его много раз. Дурачок как центровой ток мира, крепь.

 

Сеньор держит свой мидгарт строго, помня, что глупость безмерна и всестороння. Он маленький дирижер своей священной весны.

 

Толщей знаний жадные маги погребают парящее целомудрие неграмотности. Зловоние становится субстанцией. Клики черных магов-всесоединителей.

 

Как легко, как замечательно, с ходу с начала двадцатого века все стали схватывать "красоту", эстетику льда, даже Сталин тащился и от Маяковского, и от Пастернака. Вирусом этого захвата мир переполнен, возможно, уже исходно.

 

Мельком в проплывающем журнале сияющее вершинным  сиянием мужское лицо и начало заголовка: "задорная радость..." Я продолжил: задорная радость четвертой мировой.

 

Ах, как сияют после полоскания в реке отбеленные и отсиненные простыни: руками неграмотной женщины! Вся влага доверия Господу, этой птичке белой, охватывает её до клеточного состава. И тогда простой вышитый платочек – царство Божие.

 

Grabmal Сыростана. Но и мы несем грабмаль мира.

 

Ах, ну почему он не назвал свой роман, скажем, "Клуб Даниила Андреева" или, на худой конец, "Клуб Георга Тракля"? И как всё стало бы славно, осмысленно, глубинно, космично и выправились бы все силовые линии, словно мощным магнитом притянув к центру важное и не очень в безупречной законосообразности.

 

"Выклеванный птичкой" глаз того незабвенного пастушка. Подворье коней. Ценнее наивности твоего мира нет ничего. Самый наивный – цветок Господа.

 

Я родился с чувством полного обрушения нежной дымки древней пневмы, храмового принципа человечества. Мир был обрушен в своей когдатошней поэтической потаённой ласковости. Прах цветов уже не долетал до земли. Они таяли в воздухе.

 

Мы хотим знать все травы. А зачем? Разве травка знает о тебе, ведая? Череп человека охвачен лихоманкой захвата, пожирания "про запас". Оттого пропускается Касание.

 

Выклеванный глаз пастушка благословил его на то, что он однажды внезапно очнулся июньской ночью. Господь отобрал лишнее, приник к сердцу пастушка, вложив кусочек амбры в правую половину груди. Где уже жила птичка. Она не знала ни одной песенки, но её белый голос кто-то слушал возле приболотных копен сена. Этот кто-то ей сострадал.

 

Не умирает умирание перехода: жилы истаивают в колеблющемся возрождении. Между прахом и прахом.

 

Погибель филологизма. Прикрыли зыбкость истины панинтеллектуализмом. Тщеславец убивает на корню всю мистику своих порой гениальных касаний: к себе "с той стороны".

 

Открыть совершенно неизвестного поэта в совершенно известном поэте. Открытие всегда здесь, а не в сфере публичного. Публичный поэт – не есть поэт. Укромность и потаённость поэта может доходить до поразительных степеней неузнавания поэтом себя в себе.

  

Бездонно-архаичная человеческая "связь": ковры, орнаменты, символы, утварь, горшки, росписи, жилища, мосты... Всё это когда-то человеку было подарено, дано из ниоткуда для никуда.

 

Потаённый поэт: поэт-для-себя. Рильке не вписывался ни в одну из многочисленных концепций, в которую его включали или которых он сам касался, ибо каждый раз валентность и модальность его касаний была иной, другой.

 

Как только искусством стали интересоваться все, оно потеряло свой цимес и свой гравитационно-магический центр, превратившись в миллиарды пустых раскрашенных шариков. Миллионы черных магов, не ведающих о своей воровской сути, опустошили сокровищницу в сокровенных пещерах, куда попасть можно было порой лишь ценою реальной катастрофы в мире прагматическом и устойчиво зафиксированном.

 

Мир (назвать его природным или сверхприродным еще не значит уловить его мистериальность) переполнен красотой с такой избыточной данностью фактур, фигур, цвета, ритма, мелодий и иной бездонности в каждый момент, что любые претензии человека на "эстетические формирования" мира нелепы. Ничего облагородить художник не может, но может входить и пребывать в высших качественных точках касаний сверхприродного и с двух сторон связанного молчью.