Комментарий | 0

Городская среда

 
 
 
 
 
 
Городская среда
 
Среде московской, городской,
я посвящаю эти строки,
припоминая день-деньской
ее причуды и уроки:
и улиц выбитый уклад,
и вонь, и транспортные пробки,
и Моховую, и Арбат;
многоэтажные «коробки»
в соседстве с храмом в Кадашах,
похожим на клубничный тортик;
и непременный гул в ушах,
как будто ты живешь в реторте,
а над тобой эксперимент
проводят городские власти.
И как-то всё в один момент
становится серей, бесстрастней!
Здесь люди ходят без конца,
любовь показывает виды
и прячет за фарфор лица
свои нестойкие обиды.
Который день погода злит
и солнца не хватает в сутках:
оно в толпе, как инвалид,
заметно в редких промежутках.
 
 
 
 
На пьедестале
 
Она
 
Она – само совершенство
внешность всегда при ней
держится балериной, лучше сказать, сильфидой*
возраст слегка за тридцать
сводит с ума парней
просто путем контакта с чирьями их либидо
Дни ее, как мустанги, вечно несутся вскачь
любит метать ножи, быть в теме и листья коки
ей нравится свет софитов
она еще тот циркач
стильный и одинокий
 
Эта игра в богему, видимо, стоит свеч
ценит коньяк в гримерке
мальчиков из фарцовки
публику в эйфории
чао до новых встреч
в общем, звезда экрана в массовой расфасовке
Кроме перепихона нечем себя занять
метит в писатели
стала ходить на курсы
к старому беллетристу
любящему приврать
о всенародной славе, давней как годы бурсы
 
Пишет роман, тщательно подбирая слог
врет о собственной жизни
с горя и шутки ради
пробует выяснить, строя редуты слов,
что-то о счастье, с которым она в разладе
Нá людях безупречна маска ее лица,
хуже, когда с похмелья
то же и в менозоне
в голосе привлекает легкая хрипотца
словно алмаз в короне
 
Исподволь крепнет чувство, что близится эпилог
скоро в ней что-то хрупнет, как лопнувшая пружина
плачет, не отвечая ни на один звонок…
ей бы хоть дочь, хоть сына
Проще с джакузи. Разом про все забыть,
все утопить печали в ласковой пене мыльной!
Хочется, чтоб любили, и чтобы самой любить
долго-долго и сильно-сильно
 
*дух воздуха, персонаж одноименного балета
 
 
Он
 
Он привык что бабы липнут к нему как мухи
хотя перемещаются хаотично
они симпатичные
вот только жужжат противно
называет их «мои примитивные»
и всех до одной трахает превентивно
чтобы не распускали слюни
и слухи
после пары недель разврата
вкупе с грязно-вокзальным бытом
большинство не выдерживает
собственно, это плата
за доступ мухи к богатым и знаменитым
 
вокруг него вообще жизнь крутится как юла
телефон верещит
как деваха от страсти знойной
приходит домой под утро: дела, дела…
и смотрит вдаль уверенно и спокойно
он дает «на лапу» и деньги в рост
это бизнес детка
цель жизни бабло и слава
лучше пить виски чем местное пойло
и главный тост
неизменный лехайм*
таков этот мир, шалава!
 
вдруг заметил, что многое стало рушиться
некстати подходит срок
выплаты по кредиту
взятому под залог
жениных драгоценностей с прицелом на авантюру
носу не кажет спонсор
чьи деньги ушли в песок
и новую креатуру
пиарит маститый критик
карьеру дружку ломая
как же я одинок
жалуется он в трубку
очередную юную дуру
походя обнимая
 
житуха, сверкая лысиной, катится под откос
грянул микроинсульт
скрючив пальцы и пощипав финансы
дочь норовит отсудить квартиру
где он родился, рос
начинал как артист миманса
потом вышел в люди и нынче не помнит, как
от души куролесил, напялив парик из пакли
на первых своих гастролях готовил для всех форшмак
любил свой коронный номер и старый концертный фрак
слетевший с резьбы «лехайм»
похожий на роль в спектакле
 
*лехайм, ле хаим (иврит) – «За жизнь!»
 
 
 
Муравей и Окрошка
 
Застолье на летней веранде.
Корчма «На кулижках».
В бадью с разносолами и пирогами
залез муравьишка.
Шкет режет своё оригами
ногами
по финской салями,
по салу и шкваркам хохляндий.
Атáнде!*
Тебе здесь не место, мурашка,
ты мельче, чем хлебная крошка,
и можешь свалиться в окрошку…
Бултых – и прощай, чебурашка!
Печальнее б не было байки,
но слезы в глазах сердобольной хозяйки
заставили общество охнуть:
мальца, не успевшего в квасе размокнуть,
поймали,
достали,
встряхнули,
ругнули,
отправив на солнышко сохнуть.
А мне вдруг подумалось в дачной глуши,
что часто мы действуем как мураши
и к жизни относимся тоже,
как на душу Бог нам положит.
Тут все на меня заорали,
мол, речь я веду о морали,
а надо при помощи ложки
вычерпывать мошек из плошки.
«Действительно, гадость какая!»  –
сказал я, на стресс намекая…
 
*атанде! — (attendez!) стой, погоди!
 
 
 
 
Баллада о долгожданном снегопаде
 
                           Амираму Григорову
 
Ждут не дождутся россияне
наплыва праздничных забот;
им смысла нет готовить сани,
ведь стаял снег под Новый год.
Когда-то в рощах жили боги
и снега было на аршин,
а нынче сельские дороги
сошли с конструкторских рейсшин,
но мало радости в итоге
от проезжающих машин.
Велик ли шанс, скажи на милость,
дождя назойливую прыть,
осенней слякоти унылость
крахмальной скатертью накрыть?
Меж тем тусовочные дивы
летят за тридевять земель
туда, где чисто и красиво:
кто в Шарм-эль-Шейх, кто в Куршевель.
Пленяет Вена венским балом,
кишит красотками Париж…
Венцов творения – навалом!
А ты о снеге говоришь...
 
Ужо вам, мирные народы!
Застлав угрюмый окоем,
грядет в Европу царь природы
во всем убожестве своем.
А мой герой, тусовок мимо-с,
безмолвен, как заправский мим,
в каком-то смысле – anonymous,
в какой-то мере – серафим,
идет домой порой вечерней.
И, непостижные уму,
идут снега на смену скверне
по рощам, тающим в дыму.
 
 
 
 
Исчерпанная тема
 
Ты – моя исчерпанная тема.
Смейся, смейся, мне не привыкать!
Не такая крупная проблема,
как мостить через болото гать.
 
Что же вы под толстым слоем ряски
приуныли, братья-караси?
Без любви «есенинской» закваски
не бывать поэту на Руси.
 
Ночевала тучка золотая,
целовала грешника в уста,
и сама, как видно, не святая,
гордая земная красота.
 
Не могла, наверно, по-другому,
не сказала толком, как и звать,
а теперь хоть головой да в омут,
водяному ручки целовать.
 
В этой жизни всем – одна дорога:
отлюбить, да к лешему в кабак,
там у стойки бара тучек много,
лишь с одной не встретиться никак.
 
Не в семейном купленном уюте,
не в церковной, ладанной тиши,
а в хмельном красавце-баламуте
ты найдешь отраду для души.
 
Будешь, будешь колесить по кругу,
удивленно вскидывая бровь,
спрашивать беспутную подругу:
«Где она гуляет, та любовь?»
 
Не найдешь, красавица, покоя
в череде рязанских синих глаз;
для тебя всегда оно такое,
время – без иллюзий и прикрас.
 
 
 
 
Аленушка
 
Ты все та же, родная сторонушка,
на сто верст – ковыли да бурьян.
Не зови к себе братца, Аленушка,
сгинул за морем братец Иван.
 
Пруд в осоке да ноженьки босые,
не найти ни начал, ни концов,
и сидишь ты, простоволосая,
как тебя написал Васнецов.
 
Не смотри в эти тихие заводи,
не ищи там потерянный рай,
а наймись-ка на службу и за води
экскурсантов – в страну-пастораль.
 
В ту страну, где в фаворе начетчик,
и презрительно, через губу,
светлый ангел с морозцем на щечках
бросил грозную тень на судьбу.
 
Что ж вы, суки, Аленку мурыжите
на фабричной обертке гуртом?
Эка невидаль – грузди да рыжики
да сусальные сосны притом!
 
Что за радость возиться с бумажками
и, среди матюгов да ворья,
за любовь, за грехи наши тяжкие
возвращаться на круги своя?
 
Время спутает Авеля с Каином,
и опять от зари до зари
с чердаков по фабричным окраинам
будут в небо взлетать сизари.
 
А за то, что блажили и вздорили,
били об пол бутылки и лбы,
и в конце современной истории
позабыли о сказках любых,
 
никому из нас нет оправдания
ни в отточенной логике лет,
ни в старинных часах мироздания,
в череде вековечных сует.
 
 
 
 
Баллада о геймере
 
Человек идет под крышу,
ну а снег навстречу вышел;
снегу бы идти потише
и прохожим не мешать.
Человека душит злоба;
он идет через сугробы,
споря с этой жизнью, чтобы
в той, другой, не оплошать.
Человеку очень плохо,
у него не та эпоха,
и ему охота охать,
а не тратить силы в ноль.
Он уже на изготовке,
чтоб узнать, как трейдер ловкий,
нефтяные котировки
и финансовую роль –
ту, в которой он король.
Он идет почти на ощупь
через улицу и площадь;
человеку много проще
в мире виртуальных схем.
Только вот ведь незадача:
жизнь идет, а это значит, –
снег идет на благо всем.
 
У природы нет проблем.
 
 
 
 
Околесица
 
Если жизнь городская прискучила,
если берег турецкий не мил,
не стесняйся податься при случае
в край, где нет ни бомжей, ни ИГИЛ*.
 
Никаких тебе виз; нынче просто ведь
до глубинки рулить по шоссе,
лишь мелькают деревни с погостами
в среднерусской хмельной полосе.
 
Пусть не избы теперь, а хоромины,
и не галки, а гроздья антенн
приведут тебя в свой до оскомины
город N, город N, город N…
 
Все равно остается по-прежнему
что-то милое в этих местах,
что-то тихое, доброе, нежное
и такое родное, что – ах!
 
Будут жаркими летние месяцы
и, советуя глубже дышать,
будут ливни нести околесицу,
птицы гомоном глушь оглашать.
 
И туманом с реки занавесится
грань, рассекшая город и весь,
и заря, словно светлая вестница,
не припомнится краше, чем здесь.
 
День пройдет как невеста на выданье,
столько дней, сколько надо невест,
чтобы Спас, никому не завидуя,
сонной курицей сел на насест.
 
Озаряя раскиданный по двору
деревенский покой и уют
солнце августа катится под гору,
звезды августа в небе встают.

 

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка