Поэзия

 

 

    

 

     Я прибыл в славный Петра град. Меня, понятно, не встречают. Мои слова здесь словно мат, моей строки тут не читают.

     Здесь, где поэзия во всём и можно встретить мысль во взгляде, мне дорог всякий окоем и даже тот, где бродят б…

     Но есть и место, куда я являюсь как бы обреченный, где жизнь отходит как закат на этой речке вечно черной.

     Совсем отринутый эпохой, я нарываюсь на скандал. С последним, хриплым, кратким  вдохом бросаю вызов небесам.

 

 

 

          В метели  

 

     Вновь брожу по улицам в метели, где когда-то мерил шаг и ты, душу растревоживший однажды нашей бедной, сгубленной Руси.

     Жизнь теперь уходит дальше, дальше, в бешеном галопе не щадя всё что было с нами раньше; и заносит мусором поп-арта слабую тропиночку к тебе, и последним, серым снегом марта заметает память о себе.

 

    

 

     Отшумела дубрава

 

     Отшумела дубрава, отзвенела капель, невесёлая слава быть поэтом теперь.

     Эх, Расея, шалава, горьких слез канитель, ты мне словно отрава – боль, надежда и хмель.

 

 

 

     Из привычного

    

     В нашей жизни гульба, в нашей жизни пальба, всё привычно для дикого племени.

 

 

 

     Беспризорнику

 

     Сжимаешь грязною рукою пятак, отпущенный судьбою, и смотришь жалко на меня. Ох эти мачехи, сцепились, и в том беспамятстве забылись.

     Мой странствующий оборванец, я здесь ведь тоже иностранец, средь этих лозунгов-витрин. И ты не думай, что тем лучше, кто сыт и мнёт телетянучку. Хозяин вскормит в слепой вере и пустит пакостить в содом.

     А мы с тобой, брат, не собаки, нам не нужны шакальи драки.

     Мы птицы, небо здесь наш дом.

 

 

 

     Конец разлуке  

 

     Конец разлуке двадцатитрехлетней.

     Виват империя, наш косолапый третий Рим и третий мир мой несуразный.

     Давно не лобызались поцелуем троекратным; забыл, признаюсь, многие твои повадки. В объятиях родных недурно кости остеречь, ну и башку в придачу.

     Что делать, когда вновь свела судьба.

     Забудем прошлые обиды и станем новые до срока наживать в глуши тамбовской или вятской. Пусть воют ветры, пусть снега до крыш, пусть грязь весною, летом комары – не важно.

     Прошу лишь об одном – не занимай повадок у гиены потомакской.

 

 

 

     Клио стерва

 

     И муза стервою бывает. 

     Кто не мечтал взнуздать кобылу эту, но ход как угадать - то ноги заплетает, а то галопом, да на дыбы.

     Непредсказуема. Возьмет и носится с пигмеем от монумента к монументу. А то и краше – злодея к славе приобщит, не на год, на века.

     Играет жизнью, копытом топчет, стерва.

 

 

 

     Мои три мира

 

     Метался градусник под мышкою у Клио. В метанье том и жили.

     Мой первый мир был взнуздан Люцифером. Тяжеловес в аду. Бетона глыбы он таскал и подорвался. Издох от грыжи, кто бы мог подумать.

     Мой мир второй плясал гопак и грезил галушками, да чтобы сами в рот летели со сметаной. Но подавился невзначай; костью, не галушкой.

     Мой третий мир пришел внезапно, из дряхлой памяти пророс.

     Уж я не твой, - кричал ему во сне. Но, пробудясь, жалел. И в жалости любил, как любит блудный сын потерянную мать.