Комментарий | 0

Коник

 
 
 
 
 
 
 
Коник
 
Как желал – разжелал
Как хотел – расхотел
Кто бы спрашивать стал дурака
И по черному небу движения тел
Направляет стальная рука
 
И по белому свету ведет под уздцы
И подводит к воротам коня
И такие подковы ему кузнецы
Наковали – что мама моя
 
Раз ударит копытом – и нету ворот
Два ударит – и крышу снесло
Но пока из руки твоей сахар жует
Так считай только руку сожгло
 
А когда уже песня легла на крыло
И река свое русло нашла
А как под ноги сбросила лошадь седло
И кентавром по углям пошла
 
Значит паном пропал и без пана звездец
По нему тебя ветер несет
Это чертовой крови твоей наконец
Отворяется выход и вход
 
И неполным отравленным литрам пяти
Предстоит затопить города
Потому что не мир ты им будешь нести
Потому что Потоп не вода
 
Потому что Он снова нашел игрока
И поставил игрок на коня
Потому что держава Его широка
Он кремень
И желает огня
 
 
 
 
Ars vivendi
 
Просыпаются в городе гуси
Защищать город Рим от гостей.
Мы не гости, мы хуже, эскузи,
Мы привыкли к дразненью гусей.
 
Носит пеплы по небу без края –
Не по райскому шляху идти.
Пантеоны, стоишь, поминая,
Будто город Москва позади.
 
Здравствуй, древнее Римское право
И не дрогнувший мраморный свод –
Где проходит живая орава,
На правах все живое берет.
 
Есть у жизни багровое знамя,
Есть у крови такие права.
И не город Москва перед нами.
Что нам, варварам, Рим и Москва?
 
 
 
 
Θέμισ
 
О сердце, бурдюк переполненный кровью!
Что тикает бомба с ускоренным пульсом –
Взорвемся? Взорвемся. Не надо конвульсий.
Богиня пройдет по полям васильковым.
Поставьте стаканчик пустой к изголовью,
Я выплюну на ночь последнее слово
Со всей этой недо- и пере-любовью,
Индексом крови и группою риска.
Допишите крестиком, стенографистка.
 
Всегда интересней читать предисловье
И черные галочки в будущем ставить.
Их так, безголовых, легко обезглавить,
Поверив, что все раздается по силам,
Что сослепу всем воздается по делу,
А галочка только была и слетела,
И птички, фотограф, для нас не хватило.
 
 
 
 
Пастораль
 
Раздувая пелерины,
Важно входит ерунда.
Подымает взор орлиный
И роняет на пол «м-да…».
 
С онемительным почтеньем
К чистопёрости такой
Представляешь: день весенний,
Травка, козлик с бородой.
 
(Идиллической картины
Патетический пейзаж
Портит только никотином
Отрицательный типаж.
 
И, почти что извиняясь
За компанию свою,
Я тулюсь ромашкой с краю
И в кулечек дым ловлю.)
 
Как орлиной бородою
Поведет туда-сюда!
Дохнет в травке все живое.
Будьте проще, господа.
 
 
 
 
Луна
 
Что ж так воют со всей силы
На луну сторожевые,
Небо глазки закатило
Голубые-голубые,
 
И вперилось третье око.
Привидений набежало.
Разговариваешь с Богом,
Отвечает кто попало.
 
Веришь в черта. Богу веришь.
Одному ему сугубо.
Заговариваешь зубы
Полуночных суеверий.
 
И в компании приличной
С полной живности толпой,
Кто тут, братцы, спросишь, лишний –
И ответишь: «Сам такой».
 
 
 
 
Сон Сальвадора
 
Приходит сон. И снова Гулливер
Спелёнут паутиной лилипутов –
Не надо ни диктатора, ни Брута,
Средневековье босховых химер
На карликах прокатится по миру.
Беззубо шамкает преклонная сатира,
Глубокая, как старческий маразм,
И гуманизм ломается на раз.
На «два» уже приходят командиры –
И, кто не с нами, снова против нас.
Язык еще болтает «Бог воздаст»,
А колокол перебивает лиры.
Спокойно все, в Багдаде тихий час.
 
 
 
 
За спичками
 
Двадцатый, сорванный с листа.
Старик, привязанный к горсаду.
И отпустить, как птицу, надо,
И он не хочет улетать.
 
Бездомный век идет на «бы»,
За «Клинским», вышедшим всухую,
По паспорту не существует,
Но вот имеет место быть.
 
Прикормишь стайку миражей,
Стоишь при голубиной стае…
И рук, и крошек не хватает,
И листьев памяти моей.
 
 
 
 
Междометие
 
Никому ты не нужная часть,
Неслужебная пимпочка речи,
Из пролетных «С приветом! До встречи!» –
Только птичкой по небу попасть.
 
Так на ветер кричат поезда –
Покричат и растают, как птицы.
Цаплей красною солнце садится.
Птахой ясною всходит звезда.
Едут-едут твои поезда.
 
И куда же ты ехал, поэт?
Посвистел, наклубил с паровозик,
Отмотал ресторанный сюжет
И сошел на обыденной прозе.
 
 
 
 
И кота
                                                      Тра-та-та
 
Мы ехали полем, мы ехали лесом.
А поезд, положим, катился в Одессу.
 
Над рельсами билось вагонное сердце,
И все открывалась и хлопала дверца.
 
И все за каким-то своим интересом
Тащило нас в драму скучающим бесом.
 
И все это было почти что похоже
На С. Михалкова и Пушкина тоже.
 
Мы ехали к морю – топить, полагаю,
Одну обезьяну и трех попугаев.
 
Прошел по артерии нож перочинный:
«Здесь были Наташа, и Витя, и Длинный».
 
Ну ладно, проехали. Весело мне.
Бес расписаться просил на стене.
 
 
 
 
И о чем-то тихо плачет
 
Что, крысенок, ходишь робко?
Слишком тихо, чтоб поверить.
Ощущение потери
За грудной перегородкой.
 
Привкус старого бисквита
У миндального печенья.
Коготочек сожаленья.
Речка ряскою покрыта.
 
То ли плачет, то ли бредит
И стучит, как в мышеловке,
За грудной перегородкой.
Слишком тихо, чтоб поверить.
 
 
 
 
Блестки
 
Всходит красный херувим,
Всходит Феликсом железным.
Ах, о чем мы говорим
На краю открытой бездны.
 
Как непрочна эта ткань,
Эти серпики и солнца,
Эти блестки, эта грань,
За которой небо рвется.
 
 
 
 
У «Валтасара»
 
Пустите погреться в кабак Валтасара,
«Уж персы подходят», дождемся их тут.
Что персы? – фигня, если входит Сансара,
Судьба, или как эту тетку зовут
 
Под белую рюмочку, злую гитару.
И ч т о мы – трястись и встречать на ветру?
Я стенки и так разрисую задаром.
За вечер приятный потом и сотру.
 
Пирует седьмая по счету отчизна,
Но добрая классика держит сюжет –
И будет нам всем поминальная тризна,
На сколько нас всех уместится в бюджет.
 
Горящие струны – хорошее дело,
Горласт запевала и песенник крут.
Мы входим с мороза, дрожа и несмело,
Мы слова не впишем. Но персы идут.
 
 
 
 
Раковый корпус
                                                       
                            …и братство
 
Наш раковый корпус, сутан не помяв,
Задом вошел наперед
В отбитое небо.
Вокзал.
Телеграф.
«НЕТ ТЧК НЕ ЖИВЕТ».
 
По праву рожденных землей от сохи
Мы взяли его. Отпускает грехи
В омытые руки закона
Свобода. Торговая зона.
 
Свобода не знает рабов и рабынь.
Ты против? – в курилке остынь.
Свобода не бляdь дворовая,
Тебя она тоже не знает.
 
Да ты, брат, расист, шовинист и дурак.
Ну, выберут белого – будет не так?
И черная баба в законе
Читает присягу на зоне.
 
И Книга лежит под рукой у нее,
Примята ладонью с печатью «Вранье».
Такая любовная сила
В тебя, брат, еще не входила.
 
Тут сам что-нибудь перед сном почитай.
Пройдись, докури «Беломор», полистай
Блокбастер «Однажды в Гоморре» –
И можешь наказывать море.
 
Воспрянувший Демос и слуги его
Клянутся на пепле тиранов-богов.
И белые крылья на солнце скрестил
Взлетающий брат-дрозофил.
 
 
 
 
 
Фонарь
 
                      Гори, звезда моя, гори
                      Хотя бы для порядка
 
 
Раз зажигают фонари,
Кому-то это значит.
Гори, звезда моя, гори
На холоде собачьем.
Качайся, пьяная почти,
Попробуй не качаться,
Когда штырем в земле торчишь
И некуда деваться,
А брат-прохожий норовит
Подбить не в бровь с досады.
Пригнись, исполненный любви, –
Кому-то очень надо.
 
 
 
 
Молния
 
А поздно оно или рано,
Всегда невпопад постучит
Служивый гонец с телеграммой.
Танцуй. Распишись. Получи.
 
Стоишь с босоногим и куришь.
Подкинет товарищ огня
С такою намешанной дурью,
Что влет и тебя, и коня.
 
Прокатятся саночки с горки...
Куда же ты тащишь, босяк,
Их заново вверх на закорках
С любовью, и кровью, и так?
 
Какого китайского счастья
Намазана лысая дверь?
Завязывай, почта, стучаться.
Ну, адрес хотя бы проверь.
………
В таком померанцевом свете
Качает ладошка кровать:
«За каждое слово ответишь».
И не за что, ять, отвечать.
 
 
 
 
Сталкер
 
Два царя ведут охоту.
Знак нательный на груди
Отмечает идиота
И святого холодит.
 
Кто давно не новобранец,
Сколько раз под крик ворон
Вышивала пуля ранец
С каждой правой из сторон?
 
Сколько шкур, и тех, и этих
Укрывало в темноте?..
Так и надо. Не ответить.
До своих пересидеть.
 
Подождем, куда деваться,
Вдруг да черви не найдут.
Тут такое дело, братцы…
Дрянь какое дело тут.
 
Тех своих и не бывает.
Не хватает на двоих
Или ада, или рая,
Или кольтов заводских.
 
В свете этих обстоятельств…
Да и просто у болот…
В общем, извини, приятель,
Царь болотный не придет.
 
Дайте жизни передышку,
Тишине – немного сна.
От девчонок и мальчишек
И кровавого вина.
 
Скажет: «Извини, приятель»,
Или так: «Прости, подруга,
В свете данных обстоятельств…
Ну, мы поняли друг друга».
 
На цепочку глядь, зараза,
И – отпустит на свободу.
Год подаст. Четыре года.
Нет бы сразу, нет бы сразу…
 
Облезающие кости
Боливара донесут.
«Эй, свои! Встречайте гостя!»
 
«А не бродят гости тут».
 
Смерть учуяла работу.
Справа. Слева. Впереди.
…Где ты ходишь, Царь болотный?
Больше некому спасти.
 
 
 
 
Conditio
 
О, как громыхало мечами искусство
Картонным, шифонным, кондицио-нервным –
И падала дама, решительно червой,
Без чувств, но с каким восхитительным чувством!
Как певчие вороны всяко болтали,
С двумя ангелочками сидя в обнимку…
Он ждал. Подождал. Оценили заминку.
Не Гоголь, не звали. Изделье из стали,
Как Вию, глаза раскрывает легонько.
И рядом вот этот, который в деталях.
И веки танцуют веселую польку.
 
 
 
 
Росинант
 
Жарких песков золотые песчинки,
Все просыпает дырявое время.
Мы проиграли с тобой в поединке
Ветреной мельницы с теми и теми.
 
Брошены перья, мечи и перчатки,
Пусть подбирают идущие после.
Ты притворялся хорошей лошадкой,
Мой негеройский и преданный ослик.
 
Мельницы машут, считая победы,
И улетают к поре листопада.
Вот мы и вышли из наших тетрадок,
Шлем на резиночке тянется следом.
 
 
 
 
Штаны в облаках
 
Неловкий поворот стиха
И – тишина за поворотом…
Что кто-то пишет в облаках,
То на земле читает кто-то.
 
А ты тот самый дуралей,
Кто гладит бантики и форму
И драит пряжки у ремней,
Когда им голым незазорно
 
Стоять на крыше и гулять
По камнекожим тротуарам,
Сдаваться каждому как бляdь,
Но исключительно задаром.
 
 
 
 
Обыкновенная история
миссис Джекил и миссис Хайд
 
Приходит ночь, садится на кровать,
Расчесывает волосы вороньи.
Нельзя смотреть. Напрасно узнавать
Рисунки на повернутой ладони.
 
Едва дрожит оконный водоем
И выдает присутствие чужого.
Как спросит миссис Джекил: «Вы о чем?
Мы с вами даже не были знакомы».
 
Однако все улики налицо.
И аверсом чеканного портрета
Она твою докурит сигарету
Разбитыми губами близнецов.
 
Она в глаза направит лунный свет.
Она – допрос до бледного восхода.
А на двоих единственный ответ,
Седой – как лунь, как мир – белобородый.
 
 
 
 
Когда кричат ласточки
 
Чернеет. Ласточки в бреду
Истошно носятся под крышей.
Я выйду. Неба не найду.
И не найду того, кто выше.
 
Термобетонный потолок,
Висит вода, скрипит резина.
Сидит под крышей паучок
И ловит мух на паутину.
 
Он ангел был, но поседел,
С тех пор плетет свои веревки,
Как оказался не у дел
И цокнул зубик мышеловки.
 
К дождю. Вот с ним и говори,
Пока с небес бетон стекает
И тускло лампочка горит,
Звезда почти что неземная.
 
 
 
 
Аквариум
 
 
И день гудит, и полон дом знакомых.
Какие рыбы вышли бы из них!
Бежишь на скрип, на каждый божий стих...
А это мышь в дверях с бутылкой брома.
И просит в партаменты провести.
Хороший день стреляться до шести,
Оставив дырку в середине дома.
 
 
 
 
                                                                              Р. Кент
 
Упс
 
Цветут георгином пикейные лица,
Давлением крови из тела наружу,
Азартным огнем или пробой смириться –
Одно к одному – будем ждать сколько нужно,
Чтоб, значит, подымут и рассортируют,
Расчистят ковровую от посторонних –
Которых (черт знает за что) и обронят –
А в чистом и белом пойдешь аллилуей
По мягкому небу и пряничным звездам,
В ладони их сахарный свет собирая,
Куда бы? – придумают фишку для рая,
Всю вечность кругами бродить несерьезно
И надо же что-нибудь доброе делать –
Бороться, искать и сдавать стеклотару,
Пусть даже нектары с амброзией даром,
Пусть вовсе никто вам и не намекает,
Душа-то взалкает – осталась живая,
Все та же она, прости господи, стерва,
С утра на иголках и вечно на нервах,
Когда отболит – запоет по-другому,
Развяжет тоску по проклятому дому,
И, хочешь не хочешь, а братья и сестры
Надумают мериться ангельским ростом,
Уж перья пощиплют, уж лики надраят,
Ну, сам понимаешь, как дело бывает,
Опять же, опять же, возможно, кто лишний –
В ряды затесался и срамное пишет,
А кто-то и вовсе по родственным связям,
При том без диплома по всем десяти
Столпам теолизма, еще раз прости,
Но в спешке и давке они и пролазят,
Тогда, стало быть, и пойдут отчисленья –
И снова творца недостойно творенье –
Вот свалится с неба и шею свернет,
Но в назидание всем оживет
И дальше как есть с наказанием этим
Порочить тебя поползет по планете,
Глядя на закат и надеясь наружу,
Здесь не прижился и сверху не нужен.
 
А нет той наружи, закатом плюя –
Что бел, аки блед, одинаково жарок, –
Смотришь в свои миллионы помарок
И, пепел роняя, выводишь коня.
 
 
 
 
Песня про море
 
Помыслится в жизни хорошая песня
Широкая песня над полной волной
И ветер ей крылья и дух буревестник
И дышится песне как птице морской
 
Чому мені крила без сна и покоя
Тяжелые крылья с тоскою земною
Где песня соленое море прольет
Как черное небо и сердце мое
 
 
 
 
Знак препинания
 
С этим парнем стоило покурить
Эту строчку стоило написать
Эту книгу единственный раз прочесть
И потом до смерти не забывать
Вот за это – в кровь
А за это – в глаз
Перед этим шапку снять и молчать
И для этого стоило в общем жить
А теперь приходится умирать
 
Последние публикации: 
Хоровод (26/01/2024)
Город на холмах (19/12/2022)
Орион (06/12/2022)
По улице Грина (02/11/2021)
Ни пера (06/10/2021)
Эта сволочь (27/05/2021)

Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы

Поделись
X
Загрузка