Поэзия

 

 

 

 

 

 

 

 

 

                  «Жизнь моя – кинематограф...»
                                       Ю. Левитанский

 

Вся жизнь – в былом, как в снежной замяти,
и бьет действительность рублем,
а я спешу по старой памяти
за улетевшим журавлем,
грущу в трехкомнатной обители,
гляжу в заоблачную высь, 
и верю в то, что небожители
в моем кино разобрались.
А там духами и туманами
окутан праздник Первомай
и за морями-океанами
черствеет сдобный каравай,
застыла тень народной ярости
на электрических весах
и даже пенсия по старости
витает где-то в небесах;
там на неведомых дорожках
следы солдатских матерей
и сакли, словно понарошку,
стоят без окон, без дверей,
и то, чем сердце успокоится,
понятно даже дураку!
Давно пора бы перестроиться,
хоть так, хоть лежа на боку…

Я к чудесам, с эпохой связанным,
причислю киноаппарат
и фильмы все такие разные,
что вышли в массовый прокат.
Сойдутся линии сюжетные,
и мы опять пойдем в кино
смотреть кино малобюджетное
с простым народом заодно.
Уклад героико-шизоидный
в квартирках, бедных метражом,
на тех скрижалях целлулоидных
талантливо изображен.
Даны тогдашние реалии
с любовной, мягкой стороны,
без тени пьяной вакханалии, 
что охватила полстраны.
Те фильмы кроют «детским лепетом»;
я ж за наивность не корю  
и до сих пор с душевным трепетом
хиты советские смотрю,
люблю печать оригинальности,
слежу за титрами в конце,
за отношением к реальности
на незахватанном лице.

 

1997 г.

 

 

 

 

 

 

 

Не откинуть бы коньки
в эти первые минуты!

Вьюга. В поле огоньки,
островки сердечной смуты.

Как суровая зима,
жизнь тебя по-свойски судит,
и стоят в снегу дома,
как задумчивые люди.

Люди любят свежий наст
утрамбовывать шагами.
Мотоцикл во что горазд
упирается рогами.

То ли слово, то ли  два,
то ли шашни, то ли дело…
Переколоты дрова,
аж рубаха пропотела!

До обеда можно спать.
Отобедаешь – и вечер.
Утром хочется опять
слушать теплый человечий

голос, в шутку ли, всерьез,
предлагающий блаженство
и трескучий, как мороз,
лай собак и говор женский.

 

 

 

 

 

Просто так ничего не случается,
и не делай обиженный вид.
Не проходит зима, не кончается,
но как будто сама говорит:

«Полно вам со своими зазнобами
ворковать, проклиная мороз!
Для того ли я горблюсь сугробами
и на улице вою, как пес?

Я когда-то печами Освенцима
окаянное тело сожгла
и за ссыльными переселенцами
по казенным дорогам прошла.

Любо вам по России похаживать,
теребить путеводную нить,
ну а мне – ворожить-подмораживать,
богатырскую кровь леденить.

А легко ли на вербе настаивать
острогрудое птичье питье
и на медленном солнце истаивать,
современник, во имя твое?

Скоро стану изъезженным крошевом,
копьевидными лохмами крыш,
и не даром, скажу по-хорошему,
ты снежком, горожанин, хрустишь.

Поживи до весенней распутицы,
до наплыва лирических тем,
я же буду единственной спутницей
и до смерти тебе надоем».

 

 

 

 

 

 

 

1.

 

Накнокать: стихотворение в английском стиле,

длинными строчками окукливая индустриальный пейзаж,

куда непременно вкраплены кэбы и автомобили,

а также съезжающий к морю лаковый экипаж;

пьесу или роман, серьезные, но не очень,

в стиле нью паблик рашен или америкэн бой,

что-нибудь из жизни биробиджанских рабочих
в лапах коварной мафии, красной и голубой.
Стать знаменитым. Это очень красиво!

Это действительно поднимает ввысь,

особенно, если в кармане вечнозеленая ксива
с неимоверным количеством всяких отметок и виз.
Шастать по биеннале. Что же вы, в самом деле,

не умеете, братцы, как следует обломать судьбу?

И умереть, очевидно, в своей постели,

не в алюминиевом, роющем воздух, гробу.
Поселиться в Монтрё, устав колесить по свету,

построить дачу на Капри или в Крыму,

лучше, чем торопиться, бросая в канал монету
перед посадкой в поезд – 
рейсом на Колыму.

 

 

2.

 

               «Местность, пышными складками спадающая к реке,»
                                                          И. Бродский

 

«Местность, пышными складками спадающая к реке», –
как сказано было до нас и, верно, после
скажут, зажата Вечностью в кулаке,
сдабривая воскресный досуг, как Познер
своим обаянием – местный менталитет
телегероев, крашеных ведьм и – дальше –
Того, кто смутно маячит в кулисах лет.
Нынешних воспитателей в школе фальши,
балансирования на меловой черте
нелюбви, любви, физической смерти, страха
быть униженным или узнанным, в прошлом ждала бы плаха,
если не нож хирурга, да годы уже не те.
Все мы роняли семя на голый торс
или хотя бы слезу над строкой пиита!
(Книга, как временный симбиоз
с неизбежным читателем, – радость гермафродита.)
Местность, извечная как апломб,
холмистая или плоская, если надоть
автору, может заехать в лоб
или в затылок, смотря по тому, как падать.

 

 

3.

 

Временем дорогим часто пренебрегаю.
Пробую стать другим. Мысленно помогаю
памяти, сделав круг, сбросить себя на сервер.
Вырубив свет и звук, можно привычный «Север»
перенести на юг, спутать Фили и Химки,
если в отъезде друг и пожелтели снимки.
Время – педант, фанат памятных мест… Едва ли 
будет в кавычки взят город, где мы живали
вместе: кафе, канал; там – городские шлюзы;
бившие наповал бутсы; узлы и узы;
новые брюки-клеш; плац, где ходили в ногу.
Время не расшибешь о парапет, дорогу
к славе, сердясь на зуб или на версты-мили.
Помнишь районный клуб? Там еще «Бег» крутили...
Вот уж был хит так хит! Нынче ж какие фильмы?
Сверзились с тех орбит юные простофили,
бросили киновуз, выросли из Кваренги,
шейкером сбили вкус к рифмам и акварели,
занялись карате, лирику съели с кашей,
встретили тет-а-тет подлый закон торгаший,
выставили за дверь, не принимая на дух...
Где ты чудишь теперь? ищешь свою Гренаду?
Так же бежишь один вдоль океанских пляжей?
Дожили до седин пасынки вернисажей,
вынули напоказ Время: глотай, проруха!
Впрочем, элитный класс любит места, где сухо,
в частности, США. У касс
нет ни пера, ни пуха.

 

 

4.

 

 

С помощью спутника в Интернет

- в гуще муры столичной -

я проведу свой отрезок лет,

линию жизни личной,

рядом с вороной, сестрой бомжа,

мимо свиньи-копилки,

славясь умением есть с ножа

за неименьем вилки;

гамма-лучами сквозь алый стяг

у театральных касс;

там, где иглой на грудных костях

негры лабают джаз;

белым пятном, прожигая срок,

в пестрой картине дней;

пряча Охотника в чаще строк –

и пропадая в ней.

 

 

 5.

 

Заполняя собой пространство (не важно, где:

в поезде, на собственной кухне, в поле
зрения или слуха),

помни, что у козла два уха
и белое солнце пустыни
в косматой его бороде.

 

 

 

 

 

 

 

Я не верю в перемены к лучшему,

разве только в Божью благодать.

Светлый день, ну в точности по Тютчеву,

мне порядком стал надоедать.

 

Ночью мы беседуем со звездами,

а наутро – сразу шах и мат:

падают дожди большими гроздьями

и стоит на вылет листопад.

 

По осенней жиже, даже по лыжне

не дойти до Площади Искусств.

В мышце сердца возникают пролежни,

тромбы невостребованных чувств.

 

Я в твоих глазах – игрушка случая,

вон как эта мокнущая сныть^*.

На семи ветрах благополучия

как бы нам, родная, не простыть.

 

Кесарю отдай его, законное

(миром, как известно, правит бес).

А в любви есть что-то заоконное,

хитрая механика небес.

 

Бес владеет разными уловками,

пряником заманивает в клеть.

Только чувства божьими коровками

норовят на небо улететь.

 

День сорит словами бесполезными,

счастье заплутало где невесть…

Леди обожают быть железными,

и вообще не жизнь вокруг, а «жесть».

 

_________________________

^* съедобный сорняк