Ветер
Владислав Пеньков (22/02/2019)
Горбатое
Сестре Оле
Это художник ли краски смешал
или прошёлся стригущий лишай
по небу красному? В грудь снегиря
музыка целилась видно не зря.
Чижика спели. Пора, друг, пора.
Кровь потекла с фонаря-топора.
Белая кровь и чуть-чуть желтизны.
И оттого, что слова не нужны,
степь ли, лесок ли, морской ли бурун –
всё мне наплакал парижский горбун.
Всё завещал, расписался крестом.
Крест – навсегда, на сейчас и потом.
Роспись – на плечи. Всего горячей
подпись мычания зимних ночей.
Place de Greve
Это тело не моё,
это тело не твоё.
Это тело исклевало
городское вороньё.
Это было чьё-то тело,
сердца маленький орех.
И оно когда-то пело
и глядело вниз и вверх.
И оно ломоть макало
в жижу зимнего супца,
в стужу зимнего оскала,
в сердце Сына и Отца.
Извини его беспечность,
извини её одну.
Как всегда, приходит вечность,
шею грубо охлестнув,
то петлёю смоляною,
то движением ножа,
голубые мухи ноют,
крылья нежные дрожат.
Напечёт жена и шлюха
отощавших голубей,
вытрет грязная старуха
губы, неба голубей.
28 граммов
"пролетает жулан одинокий"
Ф. Т.
-1-
Вытирающий жирные губы закат,
утирающий горькие слёзы рассвет.
И в харчевне зарезанный пьяный собрат
бесполезно схватил бесполезный стилет.
От похлёбок и мух тёмный воздух горяч.
А снаружи он холоден, как полынья.
Если можешь заплакать, то лучше не плачь,
на парижском погосте друзей хороня.
-2-
Что сказать обо мне? "Пролетает жулан".
То взлетает, то падает косо,
потому что в глазах снегопад и туман,
и у женщин распущены косы,
потому что прошу у тебя "Расскажи
заклинанья свои, заклинанья."
И на губы и горло наносится жир
вдовым ветром прощенья, прощанья.
Психология трагедии
Из Бургоса
Кислорода или гелия
не хватает мне, пока
по реке плывёт Офелия,
не кончается река.
Я заплачу розмариновой,
самой чистою водой
Позабавился Ты глиною,
и в неё же упокой.
Год за годом мне не дышится.
Далеко течёт река.
Платье белое колышется
под рукою ветерка.
Тучи ходят по-над русскою-
белорусскою рекой.
Призрак, сон, рукою узкою
приласкай и успокой!
Песня датская-английская,
поцелуй холодным ртом.
Гибель быстрая и близкая
проплывает миражом.
Не поймает
Нищета моя жестока.
Он терпел, и мне – терпеть,
и козацкое барокко
жёлтым сусликам пропеть.
Я окончу не в квартире
свой земной короткий путь.
Посреди степной Псалтыри
свешу голову на грудь.
Я усну – полынь приснится,
заиграет бандурист.
Будут суслики молится,
издавая светлый свист.
Крылатые
Не боясь ни собак ни двустволки,
вообще ничего не боясь,
пролетают крылатые волки,
небу тёмному помолясь.
Есть легенды, которые правы.
В каждой правде – какой-нибудь миф.
И в лучах догорающей славы
пролетает зверьё, отмолив
и меня. И не будет мне больно.
Зверья сказка сильнее, чем быль.
Над охотником с правдой двуствольной
насмехается рыжий ковыль.
Камень
Эхо, звенящее в ухе,
вбитое заподлицо.
Каменной ли старухи
снится тебе лицо?
Воздух степной отравы,
стрел оголённый звук.
Что выдыхают травы?
Что понимает Рубрук?
Небо, как ветошь, рвётся.
Ветер приходит петь.
То, что ему поётся, –
это грудная клеть.
Это – грудная клетка,
это – грудной ручей,
это – дороги ветка,
это – простор ничей.
Это – простор погони.
Свежести трав молясь,
ржут за Сулою комони.
Прячется в травах князь.
Вечность – певучая птица.
Русский ты или куман,
плачет-поёт зегзица,
песня летит в туман.
Песню накормит жестоко
то, что от них далеко, –
взгляда голодного око,
каменных баб молоко.
Вдаль улетает стая
птиц над степною травой.
Над берегами Дуная
камень встряхнёт головой.
Индейский мотылёк
Отсырела штукатурка.
Кровь индейская сладка,
слаще дыма от окурка,
слаще пряника с лотка.
Я устал, и ты устала.
Путь опасен и далёк.
Светит в джунглях полустанок.
Он – уставший огонёк.
Он горит уставшим светом.
В общем, света даже нет.
Говорящий о пропетом,
начинается рассвет.
Фрукты съедены. Осталась
капля жизни. И слегка
пресловутая усталость
бьёт крылами мотылька.
Бьёт крылами. Ищет ночи,
огоньком своим горит.
Непонятных песен хочет,
ничего не говорит.
Чилийское вино
Наташе
В детстве меня лечили,
вылечить не смогли.
Снова дождливо в Чили.
Комья сырой земли,
камешки винограда,
снова течёт вода.
Что вообще мне надо?
Горечь, тоска, беда?
Детство, горючее детство,
снежного неба дно.
Есть от этого средство?
Сладкое есть вино.
Стоит оно копейку.
Сладок его огонь.
Белую канарейку
дай мне – свою ладонь.
Я рядом с нею лягу,
зенки залив слезой,
и полетят в Сантьяго
крылышки над грозой.
Другое
Наташе
Будет холод. Ведь лето настанет,
и потянет его холодком.
Я дождусь воробьиную стаю,
обопьюсь воробьёв молоком.
Это будет случайная нежность,
если ты оседлаешь карниз,
и увидишь покой и безбрежность,
посмотрев или вверх или вниз.
Сидя молча, качая ногою,
чуть блажная, хмельная слегка,
ты поймёшь – наступило другое,
воробьиного ночь молока.
Последние публикации:
Мне дано уменье умирать –
(01/09/2021)
Жена –
(17/08/2020)
Весь этот джаз –
(07/08/2020)
Аделфи –
(23/07/2020)
Ветер –
(01/07/2020)
Рождение трагедии из весеннего вечера –
(01/06/2020)
Ласковый май вечности –
(11/05/2020)
Прощай, красавица! –
(16/04/2020)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
