Проза

Если посмотреть из воображаемого вертолета, можно разглядеть в центре поселка невысокую сцену. Вокруг стоят сельчане. Ближе к краю - небольшие черточки прилавков, где продают мед, мороженое и ковры.
Коврами в поселке заправляет предприниматель Толя, его магазин находится на втором этаже облезлого особнячка из красного кирпича. По праздникам Толя продает ковры выездным способом.
На сцене размещен большой шар из серого картона, в него заходят обрезки разноцветных шлангов. Лектор рассказывает научные вещи:
- Мы тоже внутри сферического объема. Представьте черную зеркальную поверхность, на которой много таких шаров. В каждом своя вселенная.
После лектора на сцену вылезли норвежцы: вокалистка в черном платье с бретельками, два лохмача с длинными гитарами, барабанщик с обнаженным торсом.
- "Мое имя Безмолвие"! – выкрикнул распорядитель мероприятия. – Исполняют гости из далекой норвежчины.
Сельчане морщились, так как не привыкли к тяжелой готической культуре, но из вежливости провели печальный хоровод и похлопали.

Затем подошла моя очередь.
- Просто Лягушкин! – глумился распорядитель. – Местный.
Кто-то хихикнул.
Я вышел на сцену и прочитал миниатюру «Водитель маршрутки». Сюжет был простой. Водитель маршрутного такси не сообщил пассажирам стоимость проезда. Мужик в синем пальто полез в амбразуру, чтобы потребовать ответа, но получил коробкой с мелочью по лицу. Миниатюра кончалась картиной грязного пола, на котором лежал мужик.
- В глазу застряла десятирублевка, - поставил я точку.
- И что? – спросила какая-то тетка.
Я назидательно посмотрел на сельчан, сошел со сцены и затесался в толпу.
Меня догнал Иван Петрович, владелец единственной в поселке кофейни.
- Ну и говнину ты написал, - сказал Иван Петрович. – Просто ни о чём.
Я вздохнул.
- Ладно, не печалься. Пошли, засадим по стакану.
Мы купили бутылку жуткого «Рошелле» за сто тридцать рублей и распили возле прилавка с коврами. К нам присосался Толя, он уже был косой.
- Любите ли вы Pink Floyd так, как люблю его я?
Толя изобразил шевеление пальцами по грифу гитары. Вот же старые пни, даже Кобейн давно умер, а они всё долдонят: «пинкофлойд да пинкфлойд». Да идите вы в жопу со своим пинкфлойдом.
Но я, конечно, ничего не сказал, только покивал.
- Лягушкин! – крикнул Толя. – Надо любить Pink Floyd. Нельзя не любить. Понимаешь?
С Толей мы как-то нажрались в гараже в середине нулевых. Я тогда шлялся бесцельно по поселку, то туда зайду, то сюда. Он даже родня какая-то, но очень далекая. У Толи высшее образование, аспирантура и какие-то коры. Что за коры-то? Забыл уже.
- Понимаю, - сказал я.
- У меня гидроцефалия девяносто процентов, прикинь, коры? А я живу. И люблю. Торгую коврами, но все это наносное. Наносное.
Вот что за коры.
Иван Петрович остался пить с Толей, а я отправился домой. За универсамом норвежцы грузились в микроавтобус. Я подошел и коряво спросил:
- Хай, гиус! Телл ми тзе нэйм оф ую групп?
Англичанка у нас была хреновая. Выпилила наработки предшественницы, что записывала нам транскрипцию русскими буквами, стала учить по кодировке. Весь класс и забил на предмет.
Вокалистка внимательно на меня посмотрела, поправила бретельку и сказала:
- Madder Mortem, brother.
Дома я посмотрел клипы, послушал песни, а потом догуглился до интервью с вокалисткой, которую звали Агнете.

“Попробуйте представить себе мёртвое высохшее место, полностью лишённое надежды. Место, при нахождении в котором вы чувствуете себя полностью разбитым и опустошённым, и вам уже даже нечего сказать”.

Я подумал, что наш поселок как раз то место, где я чувствую себя разбитым и опустошенным. И мне почти уже нечего сказать. Впрочем, если ввести в переводчик Гугла «Silence», получить из него русское «Безмолвие», и нажать на маленький динамик внизу, то робот произнесет слово с какой-то очень странной интонацией. Если нажать еще раз - интонация поменяется.
- Бизмо-олвие. Бизмо-о-олвие.
Так говорят жители шара из серого картона.