Проза

На меня смотрела лошадь.
Прислонялась губами к стеклу и водила нижней челюстью, будто просила чего-то. Я зачерпнул из солонки горсть соли, выставил руку в форточку и разжал ладонь.
Лошадь довольно зафыркала.
Еще два черных коня под траурной сетью тянули платформу с гусеницей Мордаблой.
Повозку сопровождали односельчане. Трех лошадей запрягают для веселых мероприятий, а двух – для грустных, например похорон или проката Мордаблы. Тогда одна лошадь гуляет сама по себе и заглядывает в окна.
Я подставил табуретку, высунулся и крикнул:
- Опять вы Мордаблу поволокли?!

Ответа не было. Сами не знают, зачем валандают Мордаблу. Им главное покуражиться, а концовка одинаковая: огреют поленом.
Я надел свитер, шапку-ушанку, варежки. На ногах у меня коньки. Хорошие коньки, коричневые, с высокой хренотенью над пяткой, чтобы нога не болталась. Возможно, хоккейные. Коньки немного вибрировали и расплывались, словно я был во сне. Если взять камертон, перевернуть его рогами вниз и стукнуть – картина будет похожей.
Я выскочил на улицу, догнал повозку, забрался на дощатую платформу и стал тормошить Мордаблу.
- Вставай. Улетай к себе.
- Что творишь! – заорали односельчане.
Я прямо с платформы ударил коньком в чье-то плохозубое рыло и заявил:
- Идите домой, граждане.
Какая-то тетка завыла, но неуверенно, будто ей все равно, выть или не выть. Через пять минут сельчане разошлись. Бросили коней, повозку, нас с гусеницей.
Что я знаю про Мордаблу?
Начнем с дородовых воспоминаний. Я был проточеловеком, прошедшим посмертные процедуры: существо абсолютной пустоты. Ничего не способно удивить, никаких эмоций ни по какому поводу, кроме одного желания: обрести утерянный смысл.
Возникает Мордабла.
Она исполняет фортепианную музыку, но делает это на рояле. Рояльной музыки не бывает, как не бывает трубяной или трубовой. Только духовая, но это после смерти, а не до.
В рояль надо лечь и Мордабла захлопнет крышку. Дальше каждый из нас в курсе: первые воспоминания, поедание снега, удары погремушкой по родному лицу...

Мордабла вяло шевелит треугольными зубчиками по бокам. Мне становится скучно. Знаете, вроде что-то двигало тобой, а потом остановился и понял: да это же ерунда! Не стоит и мысли.
- Ну и пес с тобой.
Слез с платформы, огляделся: здесь и там зияли провалы, в некоторых местах текстуры были сильно растянуты, где-то спешно появлялись в нужном качестве, но быстродействия не хватало. Снам никогда не отдается полная мощность.
Было ли все то, что я помню? Я помню во сне то же, что и наяву? Либо во сне специальная память, вроде песочницы в антивирусе?
- Домой иди, - сказала какая-то баба. – Лунатик.
- А где дом?
- Вот калитка ваша.
Я узнал родной забор и калитку. Автомобильную покрышку с вырезанным сектором. Бетонный нарост с канализационным люком.
В руках у меня подушка. Семь утра, люди на работу идут, а я стою посреди улицы.
Я зашел домой, запер дверь, прокрался в свою комнату и сел за компьютер. Ну и ну! Как жить после такого?
- Как жить? – спросил я вселенную.
- Спи! – раздалось рядом.
Монитор треснул вместе с комнатой и обратился тьмой.
- Ты кто? – спросил я темноту.
- Я это, я!
- Сколько еще лежать в рояле, Мордабла?
- Спи же ты!
Это была не Мордабла. Не Мордабла это была.
- Где я?
- Как же мне это надоело! Ложился бы вовремя.
Вроде Норы голос, но откуда? Мы же еще даже не поженились. Или…
- Мы поженились или не поженились?
- Вот это обидно сейчас было.
- Да или нет?
- Я утром тебе все скажу. И по поводу вопроса «ты кто?» посреди ночи.
Получается, Мордаблы никакой не было. А ходил ли на улицу?
- Я спал? Я ходил?
- Спи!
Я перелез через Нору, миновал коридор, выбрался на веранду, изучил дверь. Непонятно, открывали ее или нет? Надо проверить следы на снегу. Я вышел на улицу и стал осматривать тропинку. Когда дошел до калитки, увидел какую-то бабу у забора напротив. С подушкой в руках. Возможно, моя подушка. Я выходил с двумя, но одну потерял.
Я подошел к бабе, поклонился.
- Что тебе? – спросила баба.
- Не отдадите?
- Что?
- Подушку.
- Зачем тебе моя подушка?
- Я думал, моя.
- Нет. Я форточку затыкаю своей подушкой. Ты, Лягушкин, совсем уже. Мусор почто не унес?
- Какой мусор?
- Вон лежит под забором. Год лежит. Тетку пожалей. Она, что ли, мусор должна таскать?
Я посмотрел, действительно, куча какая-то. Вчера ее не было, значит, я сплю и могу особо не церемониться.
- Зачем подушкой затыкаешь? – зло сказал я. – Стеклом не пробовала затыкать? Или бычьим пузырем?
Баба выпучила глаза.
- Ты посмотри на него. Сука какая разговорчивая.
- Сама ты сука.
Я решил быстрее вернуться и лечь, чтобы естественным образом проснуться в правильном месте. Вложенные сны очень коварны. Если бы наши поселковые дураки не повезли Мордаблу, спал бы и дальше. Я вернулся и пересчитал подушки – все на месте.
Когда я очнулся, то сразу понял, чем явь отличается от сна. Никак не перепутаешь ощущение полновесного обсчета: все резко, весомо, качественно. Копыта мои топчут мягкий снежок, скоро весна, мы везем Мордаблу, а в окне раздают соль.