Проза

 

 

 

 

День обещал быть жарким. На досках деревянной дорожки, ведущей к колодцу, успела испариться роса. По сухим пружинящим доскам было приятно идти; шаги были упруги, звуки шагов четко раздавались в утренней тишине.

 

Колодец был устроен так. В самое «сердце» родникового ключа, источника выхода подземных вод на поверхность, была врыта металлическая бочка. Вокруг бочки был поставлен сруб из мощных бревен. Пространство между железной  бочкой и срубом было заполнено мелкой морской галькой. Сверху сруб закрывался деревянной крышкой, которая откидывалась на прибитую штакетину – упор.  Почему-то каждому из приезжающих, кто впервые видел колодец, хотелось, набрав воды, обязательно громко хлопнуть крышкой…

Когда вода набиралась и переполняла бочку, из-под сруба вытекал ручеёк и по канавке, выкопанной Федором, уходил  между банями, окружающими их кустами ивняка, и далее, широкой полосой сочился вниз, к морю.

 

Здешняя вода была такой вкусной, что пить её хотелось всё время.

 

Последние годы август выдавался настолько жарким, что колодец часто пересыхал. Особенно это чувствовалось по субботам, когда в селе был всеобщий банный день. Василий, мой сосед, даже возил для бани воду в цистерне за тридцать километров, из Зелёного. А мы в такие времена устраивали бани в будние дни, когда большинство дачников уезжали из села. У нас же был отпуск!

 

Но этим утром ручеёк ещё бодро струился из-под сруба. В ручейке сидела большая коричневая жаба и, наслаждаясь прохладой, низким голосом  вопила «В-о-о-о-т!», «В-о-о-о-т!».

 

Раньше по субботам в это время здесь, у колодца, я часто встречал   Боцмана. Все звали его Боцманом. Когда он служил на флоте, то присылал родным и знакомым фотографии, на которых был запечатлен бравым моряком. С тех пор и пошло Боцман и Боцман. А внешне он, типичный помор, был молодцеватым блондином, подтянутым, крепким, улыбчивым и весёлым.

 

И встречи с ним всегда были интересны. Он мог, например, обратить внимание на группку ближних островов.  Плосконький, Высоконький, Васька Хромой – так их назвали. Среди них был один островок, без имени. Но ясно было видно вот в такую погоду, что островок был таким, каким изображался в русских сказках – кит, украшенный растущими елями.

- Смотри, островок, как из книжки! - замечал он.

 

Прибытие Боцмана на выходные в село всегда было шумным и заметным явлением. Он мог появиться  на машине с мегафоном. Громко объявить:

 

- Граждане отдыхающие! Паспортный контроль! Прошу всех приготовить документы!

 

Этим он вносил сумятицу в безмятежную жизнь постоянных и сезонных селян.

 

Если он шёл из Кандалакши на моторке, то на берегу его ожидала многочисленная родня.

 

Он был мужем одной из сестёр Вороновых. Я так и не могу идентифицировать сестёр Вороновых. Их много, и все они на одно лицо, как мне казалось. Знаю лишь двоих братьев – Володю и Александра. Володя – машинист электровоза, Александр – главный бухгалтер крупного предприятия. А Боцман работал механиком в порту. Он и на отдыхе любил ковыряться в моторах. Многие обращались к нему с просьбами – посмотреть лодочный мотор. Боцман не отказывал. Посмотрит, повозится. Потом укрепит мотор в бочке с пресной водой. Опробует. Что-то ещё подправит, наладит  и сообщает владельцу, что продукт его работы можно забирать. Не было случая, чтобы Боцман не справился с мотором. Ему покорялись все двигатели: от известных - «Салюта» в две лошадиные силы, «Ветерка», «Нептуна», «Вихря» до новых моделей - «Ямаха», «Хонда», «Сузуки», «Меркури»…

При встречах его на моторке с берега ему кричали, что всё готово и даже столы накрыты. На что Боцман, сбавив ход катера на самый малый, чтобы и ему и его было слышно, достав и высоко подняв над головой стакан, отвечал, что он «Всегда готов!».

 

Родня Боцмана была большой и поэтому, так уж выходило, что почти каждый выходной день в июле-августе у них праздновались дни рождения. Праздновались шумно, весело. С песнями. Обычно столы стояли во дворе и потому звуки веселья растекались  широко на всю нашу Запань и достигали села.

Часто, после возлияний и пения, все участники продолжали праздник на берегу моря, у лодочных сараев. Смеялись, шутили, дурачились. Нередко мужской состав купался, не снимая рубах и брюк. Если кто – то из соседей в это время отправлялся на рыбалку, то сёстры Вороновы просили их не уплывать сразу, а покружить здесь же, возле плавающих, на всякий случай подстраховать тех, кто в воде.

 

Как-то, при очередной встрече  у колодца я сказал Боцману, что очень стройно они стали петь за столом.

 

Он спросил тут же:

 

- А то, что до конца песни стали доводить, это тоже заметно?

- Не вслушивался, надо сказать, - ответил я ему.

- Я накупил в Кандалакше десять одинаковых книжек-песенников. А то ведь, кроме трёх-четырёх песен ничего не помним. Так, один-два куплета… Вот теперь все поем вместе, ладно, от начала и до конца. В телепередаче «Голос» мы не потянем, а вот в «Битве хоров» достойно можем выступить! И главное – народ  доволен!

 

Вот это «народ доволен» я  услышал от боцмана ещё раз. Снова при встрече у колодца. В этот раз он сказал, что внёс свой вклад в культурную жизнь людей и что на удивление легко этот культурный слой прижился!

 

Слой этот касался культуры пития.

 

«Хватить хлестать водку!» - так однажды Боцман заявил родне. И сказал, что пора переходить на более благородные напитки. Он не коньяк или ром имел в виду! Хотя недавно его брэндом были брэнди и коньяк; в данном случае Боцман говорил о текиле – мексиканском напитке, который делается из агавы. «А нашу жизнь, - заметил он - разнообразит. Это другое восприятие, иное послевкусье». Один из способов  питья таков: тыльная сторона ладони смачивается лимонным соком, на это же место сыпется соль. Смоченное слизывается вместе с насыпанным, а содержимое рюмки выпивается. Очень приятный вкус. И необычный. И всем это интересно и внове.

 

Ещё Боцман рассказал о напитке «Рыжая собака». Это коктейль из текилы, самбуки и табаско.

 

Самбука – это анисовый итальянский ликер. Очень плотный и поэтому наливается в рюмку первым. Затем по ложечке или стеклянной палочке аккуратно, желательно через тонкий клювик насадки, наливается текила. Слои самбуки и текилы не перемешиваются, а лежат один на другом. Затем капается две – три капли жгучего красного соуса табаско. Соус по плотности находится между текилой и самбукой. Поэтому капли опускаются и «висят» между слоями горячительных напитков. При этом красные капли соуса принимают различные формы. Цвет соуса и даёт название коктейлю. «Народ был очень доволен!» – завершил Боцман пояснения.

 

  - В программе у меня, говорил Боцман, горячая самбука, когда пары ликера, налитого в широкий бокал, поджигаются и содержимое пьется горячим. Но это я ещё не освоил, - так завершил Боцман этот рассказ. - Всё впереди.

 

 После этого праздника в репертуаре Вороновых появилась самодеятельная песня «Текила, текила, текла, утекла». Короткая песенка, в один куплет, простенькая, но показывает их приверженность новому!

 

После этой встречи у колодца мы встретились лишь следующим летом, и на этот раз я был чрезвычайно поражён видом Боцмана. Он был… без руки!

На мои «как, где?» он ровным голосом, заученно и как-то заунывно стал рассказывать.

 

- Рубил дрова и топор неудачно отскочил – лезвием поперёк  руки, чуть выше локтя. Кровь, больница, укол, бинты. Через какое-то время обнаружили, что рана загнивает. Из Кандалакшской больницы повезли в Мурманскую. Там врач сказал, руки надо оторвать тому, кто лечил. Стрептоцид в порошке давно не в ходу при лечении ран. Любой раствор – фурацилина, фуранила, диоксидина, октенисепта – надо было применить. Сейчас-то я знаю и могу назвать ряд препаратов, используемых при хирургической обработке ран, но что толку!

 

- Много случаев известно, - хрипло продолжил Боцман, - когда человек без руки или даже без обеих рук находит себе место в жизни. Спортсмены, даже есть художники, что держат карандаш или кисть зубами, пальцами ног, – так он говорил это не мне, а, скорее, для себя. – Но мои гаечные ключи так не удержишь! Что-то, как приспособу, придумать себе в помощь – не получается. Заняться чем-то другим? Но чем? На рыбалку даже не могу пойти. Не будешь же просить всё время напарника насадить червя, снять рыбу. Смотать леску, и то  –  проблема! А тут ещё жена постоянно пилит: «Займись чем-то, займись! Другие же могут! Найди себе дело!»…

 

В этом году я не видел Боцмана ни у колодца, ни у моря. При встрече с Володей Вороновым я спросил о жизни, спросил о Боцмане.

 

- Так он же до весны не дотянул, умер. За реку на кладбище отвезли остатки, здесь, в селе, и похоронили, - услышал я горький ответ.

- Почему остатки? Останки!

- Нет, остатки. Точнее, остатки останков. Тризна когда была, поминки, то случайно их дом загорелся, где сидели. Проводка подвела… Все успели из-за стола выскочить, а он в гробу так и сгорел…

 

Трудно упрекать кого-то, тем более со стороны, но доконали Боцмана, на мой взгляд, слова «Займись чем-то, займись! Другие же могут!».

Не смог, значит, он вписаться, не сумел…

 

И всё время для него тяжёлым набатом звучали эти слова, эти упрёки…

 

Вот такая очень печальная история…

 

Трудно поверить, что такой весёлый, активный и физически крепкий человек, как Боцман, вдруг сник и не смог адаптироваться… Хорош парень, но духом оказался не крепок.

 

А рассказ этот не мог я показывать в таком виде. Неполным он был, недосказанным, куцым... И малоинтересным. Неожиданно пришло продолжение, где показан человек иной стойкости, человек духовного равновесия...

 

В новогодние дни позвонила нам родственница и сказала, что тётя Лена, родная тётка моей жены, ослепла.  И просила сообщить об этом нам. Звонила Юля, жена сына тёти Лены Николки. Они живут недалеко друг от друга в Климовске, и Юля имеет возможность часто навещать её и привозить продукты, лекарства…

 

На следующий день мы с женой Ириной отправились к тёте Лене.

 

Приехали. Вышли на платформе «Весенняя».

 

Была оттепель. Такая оттепель, что под ногами была снежная каша; лужи и ручьи покрывали асфальтовую дорожку. Ноги скользили и разъезжались. Не радовала погода…

 

Пришли к тёте Лене. В квартире был полный порядок, ничего не было набросано или раскидано. Все вещи лежали на местах, стопочкой или рядком.

 

- Тетя Лена, Вы не против, что мы к Вам приехали? - спросила жена.

- Ирочка, как же я могу быть против, когда я наоборот, счастлива!

 

Тётя Лена, приезжая к нам, всегда привозила продукцию со своей дачи.

 

- Мы привезли Вам, тётя Лена, то, что посчитали необходимым: коробку конфет; свежий творог; нарезанную кусками буженину – берёте, сколько захотите, и можете сразу есть; свежий пирог хачапури и фрукты – яблоки и, являющиеся неотъемлемой составляющей российского стола, бананы.

 

Тётя Лена просила по одной из привезенных покупок передавать ей, а уж она «для памяти», как она сказала, сама разложит всё на кухонном столе и в холодильнике. Так и сделали.

Потом она показала, где нам сесть на двух приготовленных стульях. Сама села на кровать и всё сокрушалась, что очень много привезли:

 

- Даже неудобно!

 

Наши слова, что «Вы же всегда привозили нам много чего» постепенно, думаю, успокоили её.

 

На наши вопросы, видит ли она что-то, тётя Лена ответила, что видит вот только силуэты наши, что руки она различает, а лиц не видит. Единственно, она попросила, чтобы мы не задели вещи, разложенные на столе, не  нарушили порядок там, где были разложены лекарства.

 

Сказала, что разогревает и даже готовит еду себе сама. Вот она вчера сварила суп. Начистила овощей, а какие -то овощи у неё есть в сушенном виде – когда всё видела, насушила. И варила. Варила так. Закипит – она слышит, переставляет кастрюльку на пустую конфорку. Потом снова на огонь. Пробует. И так, постепенно, доводит блюдо до готовности. А то однажды она сожгла картофель. Нам об этом же сказала и Юля.

 

На днях, сказала тётя Лена, она постирала себе сама. Это было так. Сначала белье, потом халат. Насыпала стиральный порошок в горячую воду. Пожамкала. Потом несколько вод сменила в тазике. Полоскала. Когда по её ощущениям белье промылось и порошка не осталась, подвесила всё на крючки, чтобы вода стекла. А на следующий день, когда вода стекла, она развесила бельё для окончательной просушки на верёвках.

 

Ира предложила погладить бельё. Но тётя Лена категорически высказалась против:

 

 - Тогда я разучусь и разленюсь. А ведь понадобится много ещё чего делать! И, может, не раз! Я могу и гладить бельё. Это не сложно. Знаю, где утюг и где доска.

 

Похоже, что человек принимал всё случившееся с ним за данность. И спокойно и конструктивно находил выход из сложившихся обстоятельств.

Оказывается, ей уже сделали операцию на один глаз, левый, но он не видит. Через три-четыре месяца можно будет делать операцию на другом, правом. И хоть врач ей ничего не обещает, но и не пугает, тётя Лена надеется, что замена хрусталика даст ей возможность видеть.

 

Потом рассказала, как ослепла. Однажды в августе она натрудилась на своем участке. Усталая шла к остановке автобуса. Рядом с ней останавливается автомобиль, её пригласили сесть. Настолько она была усталой, что вопреки своим принципам всё делать самой, согласилась. Похоже, что водитель был врачом, потому что мало кто, на взгляд тёти Лены, обратил бы внимания на её состояние. Он довёз её до дома и всю дорогу выговаривал ей, что столько работать нельзя, что так выкладываться нельзя, что такой груз тащить нельзя…

 

На другой день тёте Лене надо было что-то прочитать, но она обнаружила, что букв не видит. А потом, как будто свет выключили совсем… Она прежде всего сама вызвала врача из поликлиники. Тётя Лена может сама звонить по кнопочному телефону. Расположение кнопок она помнит. Был выходной день, поэтому пришёл дежурный врач. На просьбу прочитать название лекарства, коробочка которого была под рукой, та грубо заявила, что не читать сюда пришла. Выписала глазные капли. На вопрос, как зовут её, как к ней обращаться, ответила:

 

- А не всё ли Вам равно?

 

Офтальмолог в районной поликлинике, куда отвела тётю Лену Юля, на левый глаз надавила так, что несколько дней болело. При этом сказала, что этот глаз не поправишь. А другой, правый, после операции может видеть лишь на десять процентов. Вынужденно была ещё раз с Юлей у неё появиться – за направлением в Подольскую больницу, на операцию.

В больнице, в одной палате их было три старушки. К врачу они ходили так. У одной были  ходунки, опираясь на которые она шла, постукивая по полу, другая что-то видела и подсказывала дорогу. Вцепившись друг в друга, они втроём шли, а встречные, со смехом сказала тётя Лена, разбегались.

 

На вопрос, навещали ли её внуки, тётя Лена ответила, что её привёз туда один внук. И отвозил домой он же. Другой внук приезжал, навещал.

 

Рассказала, как они работают, как и где живут с молодыми жёнами.

 

Одному из них, кто нуждался, помогла со взносом на квартиру, подарив накопленный миллион рублей.

 

- Теперь, - сокрушалась, - из четырнадцати тысяч пенсии, от силы пять смогу откладывать. Всё уйдёт на квартиру, лекарства и еду. Хорошо, что операции для неё бесплатные. А пенсия, по её расчётам, должна было быть около двадцати тысяч. Все её знакомые и сослуживицы получали прибавки в 75, 80, 85 лет. И получали больше, чем она. Вот 90 лет настанет этим летом, посмотрим, - сказала тетя Лёна, - сколько тогда прибавят. Так тётя Лена завершила этот финансовый экскурс.

 

Посидели мы ещё немного и стали собираться домой.

 

Уже перед дверью спросили, видя, что цепочки на двери нет:

 

 - А не страшно, тётя Лена, Вам сразу открывать?

 

На что последовал ответ:

 

- А чего страшиться? Ну, убьют! Это же всего один раз! Хуже ведь не будет! Потом под рукой вот всегда скалка. – И она показала скалку с металлическим наконечником. - Вот на днях пришёл один хлыщ,  говорит, что он с подарками за небольшую плату. Я тут же погрозила скалкой – выметайся. Видимо, вид мой был настолько решительным, что почти сразу услышала горох его шагов, посыпавших вниз по лестнице.

 

- Спасибо, что пришли. А жить я намерена и дальше также решительно! – услышали мы напоследок.

 

На обратном пути мы бодрым шагом дошли до платформы «Весенняя», уже не обращая никакого внимания на снежную слякоть.

Поразила нас тётя Лена. Несмотря на возраст, на слепоту, она оптимистично смотрит в будущее, надеясь на удачную операцию, не опускает руки и живёт, приспособившись к новым условиям жизни. Вот это дух у человека!

 

 

                  Хотел на этом завершить свой рассказ. Но время вносит свои дополнения в повествование. Потому и рассказ свой закончу тем, как  человек, живущий, не сникая перед обстоятельствами, крепкий духом, уходит в свой последний путь, окружённый благословением людей и торжеством природы. И память о нём вызывает радость, подъём и доброту.

 

Сельское кладбище пестрело разноцветными венками, лентами и цветами. Конец лета. Только что была череда серых, пасмурных дней. Небо всё время было хмурым. И вот среди тёмных дней внезапно наступил тёплый солнечный день. И оттого состояние души стало приподнятым и торжественным.

 

 Чистенькая кладбищенская церквушка сверкала свежей краской. Церковь была нежно-голубого цвета. На куполе, кресте, иконах при входе блестели ослепительные солнечные блики. 

Нас, провожающих, пригласили войти вовнутрь. Несмотря на то, что снаружи церковь казалась маленькой, больше похожей на часовенку, внутри она удивила своими вместительными размерами.

 

Позолота, медь, оклады, иконопись, свечи, широкие солнечные лучи… - всё слепит глаза и привносит радостное, праздничное настроение.

Натёртый воском пол казался медовым.

 

 

Служка, стоящая за специальной выгородкой, продавала свечи.

- Можете присесть, - пояснила она.

 

По стенам залы стояли скамейки.

 

- Ещё двоих должны привезти для отпевания, - добавила прислужница. – Тогда уж всех разом – как батюшка любит…

 

На специальные козлы поставили гроб с телом тёти Лены.

 

Рабочие сняли с антресолей ещё козлы.

 

Другая служка листала писания и бубнила что-то себе под нос.

 

Высокие окна и двери храма были распахнуты.

 

В солнечных лучах летали шмели в своих нарядных шубках, внося  деловым гудением уют и умиротворение. Покружив, они весёлыми искорками возносились к куполу и там... исчезали.

 

- Спиной к иконостасу не стоят, - услышал я от работницы. Она раздавала всем картонки:

- Возьмите, чтобы не капать на пальцы и на пол.

 

Появился батюшка. Внешне он был очень похож на профессора. Он отворил неприметную дверцу в иконостасе и скрылся.

 

- Сейчас переоденется и начнёт, - шепнула прислужница.

 

Батюшка появился в церковном облачении и стал доходчиво и вкрадчиво говорить всем присутствующим о связях верующих с богом, с ангелами, о движениях душ усопших и вознесении их в обители рая… Говорил о смысле жизни…

 

Густым басом батюшка вёл отпевание и ему вторила служка. Службу сопровождали ритмичные помахивания кадила с характерными подергиваниями. При этом дым ладана выстреливал из кадила и на мгновение обволакивал батюшку.

 

Прошёл обряд отпевания и все вышли на улицу. Три группки провожающих направились к выкопанным могилкам, а тела усопших повезли туда на специальных автофургонах.

Птицы, как будто ждали выноса тел, вдруг подняли радостный щебет и стали стремительными стрелами летать над кладбищем, перечёркивая в разных направлениях безоблачное небо.

 

               А небеса вдруг, казалось, раздвинулись, раскрылись ввысь и вширь…