Проза

В аэропорту «Чкаловск» меня встретил старшина моей роты на своем автомобиле.

- Здравствуйте, Александр Степанович, - назвал он меня по имени-отчеству. – Служебный транспорт не дали, но дали добро встретить на личном.

- Спасибо, Борисыч, - ответил я, и, зная манеру его вождения, попросил. - Только не гони, давай вразвалочку, неспеша.

- Понял. Как с хрусталем поедем, - выруливая от аэропорта, пообещал старшина.

Чтобы избежать вопросов я закрыл глаза, делая вид засыпающего, усталого путника. И дело не только в том, что я не хотел расспросов, а еще и в чувстве. Чувстве страха. Из меня сначала тоненькой струйкой, а потом горячей волной уходил страх. Страх смерти, страх оторванных рук и ног, страх перед боем, страх после боя. Даже в самолете он еще присутствовал – не все самолеты возвращаются в свои аэропорты. Я с ним сжился, я привык к нему. Он, родненький, стал частью моей жизни. Иногда он пытался вырваться и завладеть мной, но я научился им управлять. И, вдруг, страх ушел. И тело, которое привыкло находиться в полной боевой, и разум, контролирующий эту готовность, потеряли между собой связь. Защемило в груди от радости, что я вернулся живой и невредимый. Защемило от печали, что смерть не всех обошла стороной. И я уснул.

- Приехали, командир! - разбудил меня старшина.

- Спасибо, Борисыч! – тепло поблагодарил я его, довез он меня и правда, как хрупкую драгоценность.

Сдав автомат в роту, пошел сдавать пистолет дежурному по части. Время приближалось к обеду. Дежурный приняв оружие, сказал, что меня ждет командир части. В кабинете у полковника уже находился начальник штаба и замполит (по старой привычки я продолжал называть так зама по воспитательной работе). Я представился по прибытию из командировки.

- Ну, рассказывай, как воевал, - командир части потребовал отчета о командировке.

- Товарищ полковник, разрешите доложить в письменном виде, - я решил отмазаться от устного повествования.

- Разрешаю, но кратко в устном сейчас, - не уступил своего командир.

- Служебно-боевые задачи по охране тыла участвующих в штурме войсковых частей северной группировки войск, выполнял в составе офицерской группы в/ч …, в должности стрелка. Совершено 32 выхода по охране маршрутов движения и сопровождения колонн с техникой и личным составом, - кратко доложил я.

- Потери были? - спросил начальник штаба.

- Шесть безвозвратных потерь, товарищ подполковник, - ответил я. – Двое убитых и четверо раненых.

- Действительно, кратко доложил, - оценил командир части. - Пиши рапорт на отпуск, через одну неделю, своему непосредственному начальнику. Я подпишу.

- Есть! Разрешите идти? - вытянувшись по струнке, спросил я.

- Зайди в мой кабинет, - замполит решил еще побеседовать со мной.

Как мне хотелось сейчас побыстрее оказаться в моей общаге, пойти в душ, первый раз за полтора месяца нормально помыться, а лучше – в баню. Смыть грязь, переодеться в чистое. Побриться до синевы. Закрыться в комнате (жил я с тремя «мертвыми» душами, их койки были заняты только на учениях и дежурствах). Лечь в чистую кровать. Накрыться одеялом от окружающего мира и дать душе обвыкнуться к тишине, без взрывов и стрельбы. Но правила армейской жизни отдаляли от меня желаемое на неопределенный срок.

- Александр Степанович, я хотел бы предложить, - начал замполит свой разговор со мной, - выступить с лекцией перед личным составом о событиях в Чечне. Как Вы, не против?

- Против, - честно ответил я. - Я был стрелком с узкой боевой направленностью. Я ничего не знал и не знаю ни о планах, ни о целях, ни о ходе их выполнения. Я вообще не в курсе, что там происходит.

- Как так? - удивился подполковник - С вами не проводили беседы?

- У нас в группе не было должности по информированию о политической сущности процессов ведения боя в условиях военного конфликта в отдельно взятом городе Грозном, - съязвил я, впервые наверно, понимая нашего майора и его отношения к политзанятиям.

- Капитан, потрудитесь соблюдать субординацию, - разозлился замполит.

- Товарищ подполковник, Вы, как никак другой, должны понимать мое состояние. Мое желание привести свой внешний вид в порядок. Накормить, напоить и спать положить, а затем вопросы наводить, - вошел я в раж.

- Свободен! В понедельник, в десять часов, ко мне в кабинет, - приказал он, скрипя зубами.

Слава Богу, сегодня пятница! Я шел на выход, когда встретил начальника штаба. «Отбрил усатого? Иди, иди отдыхай, потом поговорим,» - не дожидаясь моего ответа, ухмыляясь подполковник скрылся в кабинете начальника кадров.

Благо, офицерское общежитие находилось рядом со служебной территорией, практически сразу за воротами внутреннего КПП. Пока шел, все равно не обошлось без поздравлений и вопросов. Поднявшись на второй этаж, я отогнал от себя мысли об идентичности общаги с тем грозненским зданием, удалось справиться и с воспоминаниями. Свежие ощущения дома, знакомая дверь, кровать, вещи, чистота и целостность всего вокруг делало все совершенно непохожим на разрушенное войной строение, в котором я «убил» свою Оленьку.

Вечером состоялось торжественное возлияние горячительных напитков по случаю моего возвращения из района боевых действий. Помешать этому, при полном отсутствие желания, не было никакой возможности. Вопросы, требующие ответов, лились в полном соответствии с количеством льющегося напитка. Я понимал, что я был первой ласточкой, получивший реальный боевой опыт среди присутствующих, но выпитое не развязывало мой язык, а наоборот вводило меня в молчаливое состояние слушателя. Я выслушивал мнения, оценки действий противоборствующих сторон. Впервые узнал о трагедии Майкопской бригады, о причинах и следствиях неудач и успехов. Я узнал многое, что не мог знать там, так как нас майор лишней информацией, не касающейся выполнения нами боевых задач, не нагружал.

Следующий день обернулся для меня санчастью. Утром поднялась температура, кашель, насморк и все, сопутствующие сильнейшей простуде, симптомы. Организм, лишившись адреналина, дал сбой. Я еле добрался до пункта оказания медицинской помощи без помощи посторонних лиц. К моему изумлению, с утра на дежурстве была моя Оленька. Ее радость быстро сменилась тревожностью, она надеялась, что я пришел повидаться с ней, но мое состояние – простуда плюс перегар – говорило совсем о другой причине моего прибытия к месту обетования возлюбленной. Провалялся я в санчасти семь суток, что автоматически избавило меня от беседы с замполитом, а по выходу, с понедельника я убывал в отпуск. Переживание за состояние – у меня еще воспалился заштопанный порез на руке – отдалил выяснение отношений с Оленькой в невообразимое будущее.

(Продолжение следует)

____________