Проза

То, что Матильда никогда не умрет, мы поняли окончательно, когда ей исполнился сто один год. Последняя надежда на исчезновение нашей злосчастной спутницы в ее столетний юбилей развеялась как дым. Теперь стало понятно, сколь наивны были мечты, что ее столетие будет последним годом ее жизни; куда там, с этого только все и началось. Вопреки всем законам природы, среди которых старение – главный, Матильда существенно приободрилась, когда ее возраст устремился к двухсотлетнему рубежу! Мы были не просто наивны, но откровенно глупы, веря в незыблемость органических процессов, которые прямо-таки рушились на наших глазах. 

Почувствовав, что она отменила какие-то законы физиологии, явным образом пустив их вспять, Матильда, прежде всего, преобразилась внешне. Никто бы ей не дал теперь своего возраста; она выглядела на шестьдесят – максимум на шестьдесят пять, а в этом возрасте до смерти ого-го еще сколько! Мы приуныли совершенно, когда увидели, как этот долгожитель вместо того, чтобы готовить себе похоронный наряд, вдруг решил обновить свой (как она презрительно сказала «старческий») гардероб для дальнейшей, увы, не кончившейся в положенный срок, жизни.  

Началось все с того, что Матильда выбросила вдруг свой мешок с лекарствами. Признаться, он нас раздражал смертельно, в нем мы видели средоточие старческого слабоумия, помноженного на эгоизм страха за жизнь и цепляние за последнюю соломинку. Матильда всегда умирала, это было поистине какое-то вечно-умирающее существо. Сколько раз мы хоронили ее, видя явные признаки расставания ее бессмысленной души с таким же бессмысленным телом.

Но в то злополучное утро, когда она выбросила свой истертый почти что в прах мешок, мы почувствовали неладное; если, будучи всю жизнь зависимой от таблеток, человек вдруг решается ни с того ни с сего расстаться с ними, это значит одно из двух: либо он решил умереть, либо изменить свой образ жизни, для того, чтобы дальше жить уже счастливо и полноценно, обходясь без помощи медицины.

 В нашем случае правдой было второе. «К черту лекарства!» – сказала как-то утром Матильда, когда солнце едва коснулось наших спящих и застывших в изумлении лиц. С этого момента жизнь изменилась полностью.

Если до этого мы жили в состоянии ожидания скорой смерти Матильды, которая, нужно признаться, была самым невыносимым существом в мире, то теперь нам пришлось буквально влачить свое, увы, ставшее невыносимым, существование, недоумевая по поводу того, почему природа именно в этом случае решила сделать такое коварное исключение. А исключение было не просто коварным, оно было чудовищным, нарушающим всякие законы человеколюбия. Но куда природе до человеколюбия, когда на наших глазах происходила вопиющая несправедливость?! Эта капризная природа, повинуясь какому-то своему тайному мизантропическому зову, решила поступить так: она намерилась дать вечную жизнь одному ничтожнейшему и нелепейшему существу на земле, прожившему уже несметную уйму времени, за счет жизни трех молодых, здоровых и перспективных людей.

Конечно, наша совесть была не совсем чиста, и вероятнее всего природа мстила за наше не особенно доброе отношение к Матильде и откровенное желание ей смерти временами. Нет, внешне конечно все было благопристойно. Но, в конце концов, она сама научила нас этому лицемерию; мы же видели в течение долгих лет, как она относилась к людям. Иногда, нашему возмущению просто не было предела: так вопиюще была, как нам казалось, ее хитрость и изворотливость. Так что жалеть ее, и желать ей здравия у нас не было совершенно никаких оснований.

Один раз Матильда свалилась со второго этажа и переломала все свои кости. И когда мы ухаживали за ней полгода, то нам нельзя было отказать в сострадании и даже в некотором милосердии. Мы искренне желали скорейшего выздоровления Матильде и не жалели своих сил и времени, помогая встать ей на ноги. Но, как только, на удивление всем, она все-таки поднялась, то нашему благорасположению пришел конец.   

А теперь-то уже точно можно было поставить крест на нашей жизни. Помня о том, как вела себя Матильда, доживая свой век, можно было предположить, что будет, если она решила начать теперь новый! Ничего не оставалось, как смириться. Набравшись нечеловеческой добродетели, мы почти что приветливо смотрели на то, как прибывала жизненная сила в тело и душу этой новоявленной жительнице планеты.

Природа и впрямь решила отыграться таким диким образом и одарила Матильду некоторой привлекательностью, которая в ее возрасте выглядела весьма кокетливо, так что последняя даже подумала о замужестве. Это была бы полная и окончательная гибель для нас всех и, видя наше замешательство, Матильда снисходительно успокоила нас, пообещав до скончания века (интересно, нашего или ее?!) не приводить в дом чужих людей.    

Нужно сказать, что она вообще не нуждалась ни в ком и мысли о замужестве были ни чем иным, как блефом чистой воды, который преследовал одну лишь цель позлить нас. Ей приносило видимое удовольствие пугать нас своим возможным замужеством, тем более, как всем стало это заметно, оснований для этого прибавилось. Природа работала гигантскими шагами по омоложению и оздоровлению Матильды. Если так будет продолжаться и дальше, то, по крайне мере, очень скоро внешне она ничем не будет отличаться от нас. И тогда – катастрофа! Она будет претендовать на полное обладание всеми теми благами, которые приличествуют людям более молодым. Наши права, а вместе с ними и те планы, которые мы вынашивали довольно долгое время, рисковали просто-напросто быть растоптанными.

С ужасом мы замечали, как с каждым днем, если не часом, молодела ее кожа, приобретая здоровый розовый оттенок, не лишенный задорного эротизма, как разглаживались ее морщины, как распрямилась ее спина, и (о, ужас!), как обновились ее зубы. Зубы ведь играют одну из главных, если не главную роль в создании привлекательного образа. Теперь вместо мерзкого старушечьего рта, хранившего зловонную столетнюю рухлядь, на нас глядел ослепительный ряд сверкающих свежестью и чистотой совершенно новых и здоровых зубов!

Можно конечно еще добавить, как похорошела ее грудь, ноги, бедра, талия, но главное, что было самое поразительное, это то, что ее глаза стали излучать невыносимо живой, бодрый и шаловливый блеск, судя по которому можно было сказать с полной уверенностью, что он никогда не погаснет. Иными словами, Матильда расцветала, в то время как мы явно угасали. Природа не соблаговолила дать нам никаких необычных даров, и мы, как обычные простые и несчастные смертные попадали под нещадное действо самых отвратительных проявлений ее нещадных законов.

Теперь Матильда выглядела не старше двадцати пяти лет, и это было уже чересчур. Ее внешность была явно более выигрышной, чем наша. Новые дерзкие проявления ее помолодевшей души и не менее помолодевшего тела проявились в том, что Матильда начала перестановку в доме, закончившуюся его перестройкой. Она решила построить спортивный зал, корт, бассейн и, как это ни странно, аэродром для быстрых перелетов в другие страны. Она объяснила это тем, что могут понадобиться экстренные препараты для поддержания ее молодости и красоты в надлежащем виде. Что нам оставалось делать, как только покорно позволить совершать все эти реформы, о возрастающем темпе которых мы могли только догадываться.

Кипучая энергия Матильды, обогащенная неожиданно вернувшейся к ней молодостью, помноженной на жизненный опыт (как-никак, а все-таки столетие прожить – не шутка) с каждым днем оборачивались все новыми и новыми введениями и изменениями. Во-первых, нас выселили в старый гараж, располагавшийся неподалеку от дома, под предлогом того, что совершаемая перестройка может плохо отразиться на наших легких. Матильда задумала заменить все светильники в доме со старой энергоподачей, которая с ее точки зрения невероятно ускоряла процессы старения внутренних органов и которые самым роковым образом сказывались на порче общего внешнего вида.

Установка новых светильников требовала переработки большого количества могильного праха, который Матильде доставляли из самых крупных крематориев планеты прямо на новый аэропорт, находящийся в нашем дворе. Конечно, само это словосочетание «могильный прах» вызвало в первый момент в нас какой-то неподдельный священный ужас, но Матильда была столь убедительна, что сразу же погасила наше смутившееся воображение ссылками на такое умопомрачительное количество источников, что все возражения прозвучали как жалкий детский лепет.

Это и была действительная причина нашей выселки. Матильда уверила нас, что переработка могильного праха оказывает отравляющее действие на органы дыхания людей, чьи сосуды не способны переработать эту энергетическую смесь нового типа. Вот поэтому мы были вынуждены коротать свои дни в этом старом захламленном гараже, и еще не известно, что было хуже.

В любом случае, мы стали жертвами невероятных нововведений. Это случилось так неожиданно, что никто не мог предположить ничего подобного. Теперь все происходило под весьма благовидным предлогом – омоложение, победа над старостью и смертью и все такое прочее. Так что возразить нам на это было совершенно нечего, иначе нас бы заподозрили в человеконенавистничестве, противодействии прогрессу, науке и вообще, чего доброго, упекли бы в тюрьму. Поэтому нам приходилось просто-напросто смиряться со всем,  что теперь происходило с нами в нашем же жилище. 

Сама-то Матильда большую часть времени (пока проходила переработка этого странного грязно-серого вещества) находилась в специально приготовленных для нее респираторах, изготовленных по особой технологии, которые, по причине дороговизны, понятно не могущих иметь массового производства.

Наше пребывания в гараже нельзя конечно было назвать приятным, и когда нас выселили туда, то в первую минуту мы подумали, что наступил час расплаты, и что Матильда решила таким коварным образом (под благовидным предлогом о нашем здоровье!) расправиться с нами. Но, поскольку благодаря невероятно энергичной деятельности Матильды ее состояние увеличилось до баснословных размеров, она не поскупилась и благоустроила наш гараж по высшим стандартам современного дизайна.   

Поскольку мы теперь жили отдельно от Матильды, то не каждый день могли замечать те гигантские изменения ее внешнего и внутреннего мира, которые продолжали с ней происходить. И когда в очередной раз мы увидели ее, то не смогли совладать с охватившим нам окаменением, поскольку перед нами стояла потрясающей внешности супермодель, сошедшая с обложек всех самых гламурных журналов мира. Не в состоянии выдержать натиска такой божественной красоты, мы пали ниц перед Матильдой, моля у нее прощения и снисхождения. Мы, конечно, были прощены (как ни как столько лет прожили вместе), чего нельзя сказать о других, попавших в наше положение, людях.

Дело в том, что Матильда занялась общественной деятельностью и начала (весьма успешно) политическую карьеру. Никто никогда не справлялся о ее возрасте, поскольку для этого не было никаких оснований; ее сила, красота, ум и энергия очаровали всех, так что она легко смогла выиграть муниципальные выборы и стала продвигаться дальше, к ужасу своих оппонентов, устремляясь к вершине политического олимпа.

Когда мы узнали, в чем заключалось суть ее общественной работы, то отчаяние охватило наши едва оставшиеся в живых души, и мы искренне пожалели о том, что когда-то не придушили эту мерзкую жабу, пока она еще была немощной старушонкой, а не властной владычицей мира.

Оказалось, что за время нашего пребывания в гараже, Матильда все-таки обнаружила (конечно, не без помощи ученых) секрет своего омоложения и выявила фермент остановки старости, запустив его в массовое производство.

Отныне все люди, чей возраст подходил к границе естественного земного срока, и которые доживали, как они сами говорили последние годы, приобретали дьявольскую способность обращать процессы старения вспять в ущерб тем, чей срок был еще не так велик. Происходил какой-то немыслимый для ума чудовищный процесс физиологического вампиризма: старшие поглощали энергию у младших, возвращая себе молодость, силу, здоровье, красоту, отбрасывая за ненадобностью тех, кого они в свое время породили.

В итоге омолаживались только те, чей естественный возраст подошел к пределу старения, и вместо предполагаемого смирения и благодарности за прожитые года у всех этих долгожителей просыпалась невероятная звериная сила и желание дальнейшего продолжения свой жизни, в том числе и за счет более молодых поколений, нужды и смысла в которых теперь не было вовсе. 

На земле начались немыслимые социальные изменения, что и обусловило невероятную популярность Матильды на выборах, поскольку количество желающих вернуть себе молодость и былую силу стариков и старух превысил все разумнее пределы. Неизвестно откуда повылазили на свет Божий все эти неучтенные ни одним демографическим опросом существа, напоминавшие скорее полудохлых пауков и крыс, нежели старшее поколение, которое, как того требовала общественная мораль, нуждались в почете, уважении и заботе. Сколько ненависти и злобы было у них по отношению к младшим, которых они скорее хотели вытеснить из жизни, приобретя чудодейственное средство Матильды.

Возросла криминальная ситуация. Участились дикие случаи, когда какая-нибудь отправляющаяся к богу старуха или старик, узнав о новом способе продления жизни, вдруг приобретали нечеловеческую силу и чтобы добыть чудодейственное средство, расправлялись с семьей самым жестоким и варварским образом, не щадя молодых мужчин и младенцев.

Так было умерщвлено полмиллиарда младенцев, которые погибли от рук обезумевших от жажды жизни стариков, желавших во что бы то ни стало вернуть себе молодость и здоровье, чтобы и дальше со всей уже чистой (или скорее нечистой) совестью пользоваться всеми благами, которая давала им жизнь.

 Были напрочь разрушены всяческие гипотезы ортобиоза относительно того, что с возрастом угасает воля к жизни. Куда там! Мы стали свидетелями неизвестно откуда появившейся такой невероятной жажды жизни у стариков, которая на бесконечность превосходила витальность всех вместе взятых молодых.

Видимо, все недожитое скапливалось в каких-то закромах дряхлеющего сознания, превращаясь в обычных случаях в старческую немощь, ворчливость по отношению к молодым и т. д. Но вот теперь, вся эта недожитость усилилась во стократ, превратившись в какую-то сатанинскую волю к жизни, к дальнейшему омолаживанию и оздоровлению, пределов которым не было видно.

Самое страшное заключалось в том, что средство, открытое Матильдой, оказывалось способным одолеть уже и смерть! Но для этого требовалось лишь одно: плоть молодых людей, в которых содержался тот самый фермент вечной жизни. С тех пор ситуация вышла из-под контроля, поскольку обезумевшие старики теперь уже не хотели просто длить свою жизнь посредством омоложения и оздоровления. Они хотели вечной жизни, поскольку считали, что вправе получить ее, ведь они всю жизнь работали на детей во имя их блага, и теперь вот, по их логике, пришел черед облагодетельствовать старшие поколения, даровав ему вечную заслуженную жизнь. Иными словами – молодые должны теперь принести себя в жертву старшему поколению.   

А ведь все началось с Матильды – с этой жалкой старушки со скверным характером, которая чем старше она становилась, тем больше заботилась о своем здоровье и благополучии. И мы ведь видели, что она существует как бы за счет всех нас, паразитируя на нашем добродушии и страхе перед ее возможной болезнью и смертью; все ведь прекрасно понимали, что служим ей, потворствуя ее ничем не обоснованными претензиям и желаниям почему-то жить как можно дольше и как можно лучше. Мы ведь видели, что она  никого, кроме себя не любит. Но мы и подумать тогда не могли, к чему все это может привести, какие катастрофические последствия может иметь вовремя не укрощенный старческий эгоизм!    

Правительству некоторых государств пришлось принимать срочные меры по отстрелу стариков, дабы те окончательно не погубили молодое поколение, поскольку, вдохновленные возможностью второй и возможно уже вечной жизни, они не останавливались ни перед чем.  Матери убивали своих дочерей, сыновей и внуков, расчищая дорогу к грядущему царству вечной молодости, помноженной на опыт. Это оказывалось страшной силой.

Наступала эпоха войн старых против молодых. Были повержены все существовавшие до этого гуманистические теории о доброй природе человека. Никто ведь и не мог предположить, что таится в этой гадкой глубине старческого сознания. Не старческий маразм, но старческий оргазм, вернее его неукротимое желание через расширение своей витальности с единственной целью – наслаждаться, а не служить. Вот он предел человеческой природы, за которым тупик.

Это значит, что естественные границы, положенные доброй смертью человеческому существованию, все-таки оказывались единственно мудрыми и справедливыми, переступать которые означило ввергнуть человека в немыслимую доселе бездну мерзости. Иначе – чем старше человек становится, тем гаже его природа, и только смерть могла положить этому конец, оставив от человека, пускай в памяти, хотя бы малую, но добрую частицу его бытия. Если же дать человеческому зверю жить дальше, то зверства его натуры будут расти с немыслимой скоростью, ставя под угрозу все разумные основы миротворения.

Нарождалась какая-то совершенно новая порода людей, и, Боже мой, всему причиной была Матильда, чья ничтожнейшая жизнь была в наших руках еще совсем недавно! Как мы опрометчиво поступили, когда не отравили ее передозировкой аминоводородного кремния, который ей приписали для восстановления ее отживших сухожилий. Мы должны были наносить осторожно эту адскую смесь на мочки ушей этой отвратительной старухи, боясь превысить на грамм положенную дозу, чтобы не обжечь ее отвисшую и помертвевшую кожу, которая стала теперь самым что ни на есть дорогим товаром.

Но было уже поздно. Матильда, повинуясь инстинкту безопасности, выросшим в ее организме до каких-то невероятных пределов, оградила себя от малейшей угрозы, которая, как она уже резонно предположила, могла исходить от нас. Она могла бы умертвить нас тысячью способами; и это было бы высшее милосердие с ее стороны. Но нет, этому она предпочла более изощренную пытку: она сделал так, чтобы мы могли быть свидетелями ее беспрестанно возраставшего могущества. Зная, что это приносит нам невероятные мучения, она тем самым, наслаждалась этим знанием, и ее наслаждение становилось более отвратительным, чем острее были наши страдания.

Мы были информированы до мельчайших деталей обо всем, что происходило теперь в мире. Не в силах повлиять ни на что, мы только беспомощно наблюдали весь этот чудовищный триумф обезумевшей старости, что доставляло нам страдания и раскаяние за несовершенное некогда действо по избавлению человечества от этого монстра.

А в человечестве к этому времени произошли уже необратимые изменения. Партия Матильды «За вечную молодость» легко победила на выборах, что позволило ей поставить на свою службу все силовые структуры, армию, медицину и науку. За очень короткое время на земле не осталось ни одного молодого человека; все были отданы в переработку фермента вечной молодости, который теперь доставался тем, кто перешагнул весемидесятилетний барьер. 

Именно к этому времени, как доказали последние открытия, в организме человека вызревает ген вечной жизни, который при необходимой подпитке, может заставить организм вечно регенировать и, тем самым, жить вечно. В более молодых организмах жили более гуманные наклонности, не было еще такого эгоистического стремления к неограниченному продолжению своего существования. Вот почему молодые люди охотнее расстаются с жизнью, поскольку в них нет этой отвратительной жажды вечной молодости. Не напрасно, поэтому древние полагали, что блажен тот, кто умер молодым. Это значит, что они уносят в вечность свое вечно молодое начало, не испорченное гадкой старостью, в которой просыпается самое отвратное – жить вечно и вечно молодеть за счет остальных. 

Узнав о масштабах, свершенных злодеяниях в человечестве во главе с нашей Матильдой, мы решили, во что бы то ни стало исправить положение, вернув все на прежнее место, в естественное русло, соответствующее естественному положению вещей. Но как это сделать, если уже все, буквально все поменялось в биологической и социальной структуре мира, если осталась лишь ничтожная (по сравнению со всем жившим и могущем еще жить в будущем) группка омолодившихся стариков, которые остановили существование рода человеческого, достигнув, таким образом, своей сомнительной вечной молодости?!? 

Есть смерть, но есть и рождение, а значит, есть жизнь. Теперь же именно жизни и был положен предел. Остановленная смерть прекратила жизнь, законсервировав кучку мумифицированных монстров, которые питались исключительно энергий ненависти ко всем некогда жившим и могущим жить. Эта кучка превратилась в какое-то чудовищное божество, которое свое вечное существование могло обеспечить ценой полного миро- и жизнеотрицания. И чем бессмертнее становилось это коллективное божество, тем злобнее и отвратительнее была их сущность. Планета превратилась в одну сплошную искусственную лабораторию по поддержанию вечной жизни этого коллективного монстра, состоявшего из омолодившихся таким отвратным образом стариков.  

Что было делать? Нас оставили в живых исключительно с мизантропической целью наблюдать наши душевные страдания при виде торжества этой бессмысленной бессмертной жизни. Но где гибель, там и спасение. Этот бессмертный монстр при всей его явной силе, должен был обладать каким-то изъяном, делавшим его ущербным и беззащитным. Мы это чувствовали и понимали. Нужно было лишь найти это слабое место. 

И это слабое место было найдено. Им оказалась сама Матильда. Понятно, что никакие призывы к добру и справедливости не могли произвести никакого эффекта, поскольку старческое сознание вошло в невменяемую фазу эгоизма, в которой атрофировались все разумные и гуманные смыслы и представления. Нужно было надавить как раз на самые порочные механизмы этого сознания с целью возбудить в нем еще большую порочность.

Тем более, что просто убить старуху, как это можно было сделать ранее, уже не представляло никакой возможности. Матильда всегда ходила в сопровождении вооруженной охраны, которая бдела за каждым мимолетным жестом новой владычицы мира. Охрана состояла из таких же омоложенных старцев, которые прошли специальную стерилизацию сознания, в результате чего из него были вычищены малейшие следы человечности. Этот как раз то, что было необходимо для подобной работы. Матильда никогда не оставалась одна, боясь заговора или террористской атаки. И только в окружении таких человекоподобных существ она могла чувствовать себя спокойно и уверенно. По правде говоря, оснований для реальной угрозы не было никакой, ведь были истреблены все люди, моложе восьмидесятилетнего возраста. Но страх потерять такую невероятную перспективу вечной жизни из-за какого-нибудь пустяка, заставлял создавать беспрецедентные меры безопасности.

У нас созрел невероятный план, который мог показаться на первый взгляд нелепым или безнадежным. Но больше не было никакой возможности изменить положение. Мы конечно находились под бдительнейшим контролем, который максимально ограничивал возможности нашего общения. Все прослушивалось и подсматривалось; даже самые интимные моменты, включая туалет, гигиену и совокупления, были под пристальным вниманием Матильды и ее ближайшего окружения. Они контролировали все, но одного они не могли учесть. Поскольку мы были молоды, и все еще здоровы естественным человеческим здоровьем, то наше мышление обладало теми непредсказуемыми способностями, которые были недоступны для омолодившихся, но оставшихся в сущности старыми маразматиками существам, так коварно завладевшими миром.

У них была власть и сила, но не было живости и сообразительности. Конечно, в определенный момент им хватило ума, чтобы истребить оказавшееся застигнутым врасплох молодое человечество. Но чтобы продолжить интересное и разнообразное существование дальше, кроме механического продления чистой физиологической витальности, для этого у них не хватало главного – наличия смертности. Утратив смертность, они утратили человечность, превратившись в человекоподобных физиологических существ без ума, души и эмоций. Вечная молодость привела к атрофии полового чувства и основанного на нем сексуального наслаждения, поскольку это все было связано с прежней смертной сущностью человека. Поскольку им не нужно было ни размножаться, ни любить, все их существование свелось лишь к одному – к поддержанию своего застывшего состояния в режиме вечного гомеостазиса.

Не имея возможности умереть, они потеряли возможность жить, поскольку в естественном порядке вещей жизнь была ничем иным как умиранием и связанным с ним рождением. И хоть этот порядок порой казался несправедливым и жестким, но это оказался единственно возможный порядок, в котором могло появиться существо со всеми характеристиками человека. Оказалось, что древние, называя человека смертным, попадали в его истинную сущность. Теряя смертность, человек переставал быть человеком. Свидетелями чему мы теперь и явились.

Итак, в один день, мы торжественно объявили о нашем решении: ради торжества вечной молодости на земле, олицетворением которой стала наша Матильда, мы готовы принести себя в жертву. Причем это жертвоприношение должно было быть публичным и выступить в качестве ритуала, призванного ознаменовать окончательную победу над старостью и смертью, в действительности являвшуюся победой старости и смерти над жизнью.       

Матильда невероятно воодушевилась, услышав наше решение, как будто только этого она и ждала, поскольку, честно говоря, мы были последним препятствием на пути достижения абсолютного бессмысленного и бессовестного бессмертия. Требовалась добровольная жертва, чтобы навечно узаконить новый порядок вечного существования. Матильда порадовалась нашему благоразумию, сказав, что у нее словно камень свалился с души, поскольку рано или поздно пришлось бы в любом случае от нас избавляться. И если мы приняли добровольное решение, то наша жертва может стать подвигом и символом, символом жертвенности, так необходимым в создании новой религии воцарения вечной старости-молодости на земле.  

Итак, начались приготовления к нашей казни. Первое время Матильда делала вид, что старается нас утешить и приободрить, обещая, что казнь не будет очень долгой, а наша смерть мучительной, но мы воспрепятствовали этому, отвергнув всякие попытки облегчить нашу участь как малодушие, которое не сможет стать основой истинного жертвоприношения.

Мы предложили Матильде съесть нас заживо, начав с младенцев, которые все же у нас появились, поскольку мы пользовались некоторыми привилегиями, будучи как-никак ближайшими родственниками Матильды. Она согласилась, не раздумывая, расценив это как акт величайшей добропорядочности и благочестивости. Вот наконец-то мы вошли в разум, и стали способными совершить нечто важное и полезное для всего общества и человечества.

В день казни мы смело взошли на построенный специально для нас эшафот, надеясь лишь на божье великодушие, которое не позволит свершиться последнему злу мира. Так и случилось. Именно в тот момент, когда Матильда потянулась к самому маленькому ребенку в нашем семействе, чтобы проглотить его, вдруг в одночасье все ложные процессы пошли вспять. Матильда не просто рассыпалась в прах, она исчезла из мироздания вместе со своей памятью.

 В мир вернулись молодость, старость, рождение и смерть. Конечно, вместе с этим вернулись печаль и трагизм, тоска и грусть, но все это было ничто по сравнению с тем ужасом бессмертной и бессмысленной вечной жизни, которая грозила нависнуть действительной смертью над человечеством.