Проза

 

Роман-игра

 

 

 

ГЛАВА 16

БУЛТЫХАНСК

 

      Когда ворота, тяжело бороздя и взвихряя  донный песок, нехотя разъехались в стороны, Оля отпустила ручку тележки, юркнула внутрь и  рванула вперёд, предвкушая всяческие открытия.

      С двух сторон к ней пристроились  стайки  нарядных рыбок «дамский чулочек»; они неслись, не отставая,  словно играли с ней в догоняжки. А Лопата, задрав голову,  семенила по дну  следом за молодёжью, но безнадежно отставала, старенькая…

      – Не плыви! Не плыви! – одышливо бормотала бабушка. – Нетопыревы не плавают!

      Но, куда там! Внучка, словно с цепи сорвалась – неслась, сломя голову, как давешняя селёдочка; шаловливо кувыркаясь, узенькая и лёгкая, с квадратной банкой на голове, она переворачивалась вокруг своей оси; заныривала в разные стороны; застывала вверх ногами; стремительно взмывала вверх; потом, якобы, без сил, падала вниз  и всё время виляла ногами, будто это  настоящий хвост. Только руки её были заняты – она боялась, что воздухариум слетит с её головы и поэтому  руками  она придерживала его  с двух сторон. А «дамские чулочки» всячески подзуживали и подначивали её на разные неосторожные выпады, словом, настоящие подружки!

      – Девочки, остановитесь! Девочки, имейте совесть! – неслось им вслед старческое дребезжание.

      Да как же остановиться-то? В синей-синей воде кому и  кувыркаться, как не «дамским чулочкам»?!

     

      Да, он оказался очень-очень хорошенький, город Бултыханск! Почти как Атлантида. Только не такой грустный! Ничего сломанного не было нигде! Ничего пустынного! Напротив – было тесно и уютно! Всюду мелькала разноцветная жизнь! Полоски, кружочки, блёстки, шипики, усики и всевозможные глазки – кишмя кишели кругом! Жемчужницы, разинув свои домики, чванились великолепным жемчугом: белым, как молоко, розовым, как утро и чёрным, как ночь. Медузы томно кружились, изнемогая под тяжестью своих изысканных платьев. Креветки, звёзды, коньки и ежи, и ещё какая-то неопределённая, недовылупившаяся, разбитная мелочь,  и с ними  пара осьминогов, преодолевших чернильную  злость – все кувыркались! все  веселились повсюду! Ах, если б здесь, в подводье, запеть бы хором!  Как бы они все грянули бы  сейчас что-нибудь мощное, праздничное, раздольное; про лето, например! Но все только суетились, волновались и аплодировали невпопад.

     

      Маленькие домики, слепленные из ракушечника, утопали в кудрявых  маслянистых садах. Сады были невысокие, но очень густые; какие-то гибкие растения тянулись к Оле; они распускали белёсые, немного бесформенные цветы, внезапно выбрасывая из самой сердцевины алые и оранжевые язычки, но тут же втягивали их, стоило девочке протянуть к ним руки. Рыбки-домохозяйки  выскакивали из домиков и долго смотрели вслед Оле и Лопате. А потом возвращались к своим занятиям: мальки весело скатывались с горок, построенных из красных и белых кораллов, а взрослые готовили кушанья над струйками крутого кипятка, бившего прямо из-под песка. Струйки  эти были огорожены  хорошенькими оградками из кораллов и камешков для того, чтоб малыши ненароком не свалились в кипяток и не  стали бы ухой.

      – Что они там варят? – спросила Оля.

      – Суп. – коротко ответила рыба и подтолкнула девочку. –  Это город бесконечных супов. Идём, идём скорее…

      «Дамские чулочки» разлетелись  по гостям пробовать суп, и Оля вновь шла ногами, как урождённая Нетопырева. Единственное, что вначале удивило, а потом и обидело девочку – её новая бабушка постоянно наступала ей на ноги; и не просто наступала, а даже  придавливала как бы и  нарочно; так, словно хотела расплющить их.

      – Вы  мне все ноги оттоптали! – наконец не выдержала Оля. – Вы это нарочно!

      – Сплющиваю! – отрезала бабушка, нисколько не смущаясь. –  Нетопыревы славятся изящной ножкой! – И она подрыгала своими валенками.

 

      Здесь, в городе, узкая тропинка вылилась в  беломраморную дорогу. И она сверкала. Оля увидела, почему сверкает дорога – множество  некрасивых,  скромных рыбок, покрытых густой слизью, сщипывали толстыми губами ростки водорослей, то тут, то там проросших в трещинах мраморных плит. А потом эти рыбки ложились на бок и тёрлись о плиты, сдирая чешую до крови. Но, зато  мраморные плиты  начинали сверкать, как  зеркала на солнце!

      Оля долго оглядывалась на несчастных рыбок, но Лопата толкала её в спину толстым лбом и бурчала про какой-то праздничный обед, на который они не должны опоздать!

 

      - В честь кого обед?

      –  В честь тебя!

      – Для кого обед?

      – Для моря-окияна!  Во дворец! Во дворец! Угощения стряпать будем!

 

      Дворец расположен был в центре города, но Оля даже не успела толком рассмотреть его – баба Лопа всё время толкала её в спину своей головой и от энергичных затычин Оля неслась стремительными скачками. Так что влетела она во дворец практически пулей.  Единственное, что она заметила – снаружи дворец походил на их городскую мэрию, только был он весь прозрачный. И сверкал.

      Проскакав  по залам, похожим на эхо, они очутились в большом сыром помещении. Странно произносить слово «сырое» в подводном мире, но там действительно было как-то подчёркнуто сыро: клубы тяжёлого пара  заполняли всё пространство от пола до потолка и едва-едва виднелись скользкие, в крупной испарине,  стены, покрытые  рыжеватой слизью. А из каменного пола били вверх высокие струи кипятка, над которыми висели огромные чаны с  булькающим варевом.  Сам же пол был покрыт какими-то чёрными хлопьями, тучами поднимавшимися вверх от малейшего движения. Совершенно не представлялось, как в таких условиях можно что-либо стряпать. (Наверняка, в их мэрии кухня не такая мокрая.)

      Лопата по-хозяйски прошлёпала  к самому большому чану и вывалила в него всё содержимое тележки. Только  плотный кулёк оставила и  свой недопитый «Огонёк».

      Откуда-то выскочила маленькая рыбка в кепочке и  начала длинным веслом  мешать зверское варево. Оля страшно боялась, что рыбка бултыхнётся в чан, ошпарившись паром, но Лопата сильно толкнула внучку в спину и она вынужденно покатилась   дальше. Пока не ударилась о какой-то острый край. Это оказался гигантский кухонный стол с мраморной столешницей. Сюда Лопата высыпала содержимое  плотного кулька – это оказалась коралловая мука.

      – Меси тесто! – рявкнула Лопата, потому что мука стала подниматься облаком вверх и грозила расползтись  по  всему подводью.

      Но что за умелица была рыба Лопата! Ай, да повариха! Она поплевала  в муку и  та мгновенно осела на столе, а Лопата быстро замесила её в плотный комок своим удобным лбом. Потом старушка  высоко подпрыгнула и, шмякнувшись на комок сверху, стала топтать и месить его  своими короткими и ловкими ногами.

      – Прыгай, внучка! – гаркнула рыба и внучка послушно запрыгнула  на стол и тоже стала  в раскачку, с сильным притопом месить и топтать липкое  душистое тесто.

      В него падали: листики… спиральки… завитки… кусочки чего-то… чьи-то бывшие усики… чешуйки… икряные оболочки… светящиеся точки… какие-то растительные колбочки… изощрённые частички ила… недорощенные  жемчужины… некоторые ингредиенты «Огонька»… целые облака каких-то одноклеточных беспамятных созданий и, конечно, крошечные скелетики миллионолетних кругляков, давно потерявших даже воспоминание о жизни; а  поверх всего – капал жир маслянистых растений, вяло проплывавших мимо, но  вдруг втянутых в месиво огневыми прыжками стряпух!   И тесто становилось всё пышнее и ароматнее.

       «Здесь необходима песня, – догадалась Оля, – Громкая песня…»,  

      Но никакой песни по-прежнему не звучало, поэтому месить становилось всё труднее. Ноги всё больше увязали в липком тесте, оно всё неохотнее отпускало их, всё сильнее чавкало и пузырилось и тянулось вверх, вслед за Олиными пятками. Вначале Оля увязала в тесте по щиколку, потом по середину икр, а потом уж и по колен… «Так я скоро стану начинкой», – поняла девочка, устав выдираться из растущего теста; Лопата же, словно обезумела –  растопырилась вся – усы вразлёт! и, вращая одичалыми глазами, ухмыляясь до уха, издавая грубые звуки, она всё бесшабашнее прыгала и топала по  тесту, которое, казалось, вот-вот затопит всю кухню. Конечно, Оля не могла оставить бабушку одну в такой свирепой  кулинарной пляске… Прыгала рядом. Увязая… «Хоть бы барабан, раз песни нет!» – рассеянно сожалела она.

      Вдруг кто-то больно ущипнул её за щиколотку.

      – Ай! – вскрикнула Оля и потянулась вниз, желая схватить обидчика.

      Это был тот малыш с веслом! Который, рискуя собой, мешал всеокеанский суп! Сейчас весла у него не было, а вид он имел слегка ошпаренный. Он махал Оле красными плавниками и во рту у него сверкала знакомая буква «О».

      – Пучеглазик! – закричала Оля, словно бы приходя в себя.

      Она подобралась вся,  натужно выдралась  из теста, а оно, будто голодное – протяжно чавкнуло  и  бессильно опало; после чего Оля  спрыгнула со стола и бросилась к рыбке.

      – Пучеглазик! Сколько лет-сколько зим?

      Пучеглазик молча тыкался головой ей в колени,  его душило  невыразимое волнение!

    

       - Пучеглазик! Баб Лоп!  Ну, бабулечка! Ну, посмотри же! Это же Пучеглазик! Это же старинный  мой дружок закадычный!  Самый-самый-пресамый! – вопила Оля, обнимая и тиская Пучеглазика.

      Она готова была задушить в объятьях маленькую рыбку, потому что, где бы она ни была, что бы она ни делала, даже самое развесёлое  – сердце её глодало чувство потери; но нет, Пучеглаз совсем не походил на Колю, сколько ни вглядывайся в миловидную рыбью мордашку… ну, разве что, чуть-чуть, улыбкой!

      – Пучеглаз! Не теряйся больше никогда, Пучеглазище!

      – Что ты разоралась?– прошипела повариха, – Тесто опало из-за тебя!

      – Ах, подумаешь! Плюшек мы не напечём! Зато Пучеглазик нашёлся! – Оля, на секунду приподняв воздухариум,  звонко расцеловала рыбку в холодные скользкие щёки, но, тут же нахмурив брови, пристально заглянула ей в глаза. – Пучеглаз, ты и тут немой? В подводье ведь все рыбы говорящие…

      – Застенчивый он, – Рыба Лопата  кряхтела, пытаясь слезть со стола, но он был слишком высок для неё, и она боялась расшибиться о каменный пол. Оля с Пучеглазиком  бросились  стаскивать её с верхотуры, а она ругалась на них, плаксиво выкрикивая:

      – Только не уроните, а-то стукнусь и будет больно!

      А дети вопили, подбадривая:

      – Слезайте, бабушка, не бойтесь, мы держим!

      Немножко, в самом конце, не удержали, но было уже совсем низко и рыба шмякнулась не больно.

       В итоге, от всего это гвалта тесто совсем сплющилось, как блин для пиццы.

      – Ничего страшного! – суетилась Лопата, прыгая в разные стороны. – Колбасу скатываем! Смотрите, дети, как!

      И она бросилась скатывать из теста колбасу, а дети бросились смотреть. Когда колбаса стала длинная, как садовый шланг, рыба Лопата разинула рот, откусила кусок с края и выплюнула его Пучеглазику:

      – Катай!

      Пучеглазик выхватил скалку и  быстро раскатал плёвый кусочек в ровный кружок, после чего перебросил его Оле.

     Оля ловко поймала кружок на кончик сабли и, под крик поварихи: «Лепи!», запустила руку в таз с фаршем, стоявшим тут же; зачерпнув непонятного вещества, шлёпнула горстку на середину блинка и быстро залепила края. (Дома она была главной лепщицей пельменей!)

      – Дело пошло! – обрадовалась Лопата.

      И так они работали: плевок-каток-щипок. Пирожки лепились быстро и выходили ровными, красивыми. Оля старалась не обращать внимания, что фарш в её руках пошевеливается, она очень хотела петь.

     

       Это было такое сильное желание, будто она хотела не петь, а пить. И певческая жажда всё разгоралась, становясь непереносимой. Она понимала, какая это невыполнимая и даже безумная мысль – но, представив, что всё дно морское стало одним огромным хором, а она, Оля, дирижирует этим хором… просто нестерпимо, до слёз хотелось петь Нетопыревой Оле!

      Но вот пирожки уже  сварены в чане, выловлены и погружены на тележку, а взволнованная Лопата разглядывает детей, поправляя на них пёрышки, чешуйки, оборочки, чёлочки  – что у кого имелось, то и поправляла.

      – Вынь это изо рта! – приказала Лопата, и Пучеглазик неохотно выплюнул своё «О».

      Карманов у него не  нашлось, конечно же,  и он  вынужденно отдал буковку Оле. Оля тут же нацепила её на палец.

      - Ах, какое колечко! – восхитилась она и Пучеглаз, вздохнув, отвёл глаза – ладно уж, бери себе! а девочка утешила рыбика, – Тебе без этой растопырки во рту намного красивее!

      И они понеслись со страшной скоростью по каким-то извилистым переходам, катя перед собой тележку с пирожками. Лопата бежала очень быстро, так, что Оля удивлялась – откуда прыть в этих стоптанных ножках, а Пучеглаз свободно плавал, как хотел, огибая их с разных сторон, заглядывая Оле в глаза и бесконечно ей мешая неустанной болтовнёй! Да, Пучеглаз оказался невероятно болтливой рыбкой! И ему было всё равно о чём, лишь бы разговаривать. «Мы плывём по переходам! – верещал Пучеглаз,  как будто без него никто бы этого не заметил, – Оля, я и баба Лопа! Мы везём пирожки. Опа-опа-опа! Баба Лопа старая Лопата. Оля глупая сухопутка. Я, лучший в мире Пучеглаз! » «Почему это я глупая?!» – взвилась  было Оля, готовясь разругаться с другом,  но тут они услышали страшный грохот за спиной – их нагоняло что-то грозное и громадное, и оно гремело, как жестяной карниз на ветру, или, как горная лавина, или, как скорый поезд, или, как несусветная неотвратимость.

      – Расплющит! – взревела Лопата. – Вдавитесь в стены!

      Все  вдавились, а мимо пронёсся кипящий чан с супом. Его катили давешние  ободранные рыбки. Суп клокотал в чане, горячие брызги падали на рыбок, на их нежную новенькую кожу, но бедняжки лишь вздрагивали от боли и продолжали толкать раскалённый чан.

      «Эти рыбки настоящие рабыни, – расстроилась Оля, глядя им вслед. – Хорошенькие же здесь порядки – в рабство рыбок заточать!»

      – Вперёд! – скомандовала отважная повариха и они со своими  пирожками рванули догонять суп.

     

      И вот они ввалились, наконец, в зал приёмов. Оля однажды была в зале  приёмов ельцовской мэрии. Там её папе вручали почётную грамоту за благородный труд полостного хирурга. Оля  была уверена, что грамоту папе вручит сам мэр! Но  мэр не пришёл. Зато там было много вкусной еды. Правда, есть приходилось стоя, потому что стульев в мэрии не было. Зато им дали с собой большой пакет таких вкусных вещей, которые Оля даже не видела никогда. Но папа почти всё раздал дворовым бабушкам, которые, в свою очередь припрятали невиданные угощения на потом, внуков побаловать; и, в довершение пира, хулиган Чапкин, проезжая на своём скейтборде, выхватил у Оли последнее пирожное, которое ей удалось спасти. Оля собралась завизжать, но папа захохотал, Витька засвистел, бабушки заголосили, Лёня завыл и Оля промолчала. Конечно, тот зал был очень красивый. Но этот, подводный  зал настолько поразил Олю, что она застыла на месте. Рыба Лопата даже не взглянула на девочку – умчалась, громыхая тележкой, в кривой  стекольный лабиринт; Пучеглаз, повисев над Олиным носом, заскучал и тоже куда-то смылся; а Оля не верила своим глазам – всё вокруг сияло безбрежными  стеклянными пространствами. Стены, сделанные из сплошного полированного стекла, подпирались мраморными колоннами; здесь колонны не валялись как попало, разбитые и заросшие ракушками; здесь они  гордо возносились ввысь, под недоступный свод, на который смотреть было невозможно почти так же, как на солнце – что-то яростно светило сверху. Пол под ногами девочки тоже был сделан из толстого полированного стекла, игравшего  острыми стрелками   отражённого света, но под ним  проступал другой, древний мозаичный пол, на котором кружились в вечном танце давно умершие юноши в коротеньких туниках; а в самом центре  на троне, буйно увитом чёрным и золотым виноградом, восседал большой мужественный человек с бородой, но не в молодёжной тунике, а в богатой складчатой тоге. В одной руке человек держал кубок, в котором что-то пенилось (наверное, суп), другой он обнимал невероятного вида создание: хвост у создания был скорпионий, тело львиное, ноги и крылья орлиные, а голова рыбья!  И оно кротко сидело у ног мужественного человека, нежно обвив скорпионьим хвостиком его босые ступни. Оттого, что мозаичный пол  находился глубоко внизу под стеклянным полом, девочке казалось, что она парит над утонувшим миром. «Я ведь и так утонула, что дальше некуда… а, нет! –  внизу виднеются ещё более утонувшие…». Да! Это и была настоящая Атлантида! О ней можно было мечтать, но прикоснуться к ней ещё никому  не удавалось! Удивительно было уже то, что Оля смогла её увидеть, танцующую, у себя под ногами… Ничего подобно в их мэрии, конечно же, не могло быть даже близко!

      А что же там, за стеклянными стенами? Вдруг атлантические дворцы и  кружащиеся люди в туниках? Оля жадно метнулась к стене, но: синяя и  ровная вода приникала  повсюду к стеклянным стенам и не рушились они  под её тяжестью лишь потому, что их подпирали древние колонны.

      Между тем,  зал наполнился гостями. Здесь были все обитатели Круглого моря. Многие здоровались с Олей и  она кланялась им в ответ.

      Две  рослые трески выкатили  на середину зала трон, и Оля поняла, что сейчас выйдет мэр города Бултыханска. «Нашего мэра я так и не увидела, зато увижу подводного, бултыханского мэра!»

(Продолжение следует)