Проза

- Не пойду! Зачем? Чтобы мял меня, смотрел? Отказываюсь! Не хочу, чтобы кто – то касался меня! Категорически! Чтобы заставлял нагибаться, сгибаться? Зачем мне идти к этому лепиле, если мне жить-то осталось всего ничего?

Что-то я излишне нервен и не похож на себя. Никогда не осмеливался возражать. А тут…

- Он не будет вас касаться. Это не терапевт, которого вы знаете.  Этот хочет с вами поговорить. Всего лишь. Не волнуйтесь! Его интересуют ощущения человека перед казнью. Он психолог.

- Не пойду! Я ему ничего не могу сказать. Прежде всего, я сам не разбирался с чувствами, впечатлениями… И даже не думал о них. Мне надо одному побыть… Оставьте меня одного и … принесите мне бумагу – я попробую изложить всё…

- Хорошо! Узнаю сейчас, - глухо раздалось за дверью.

Через несколько долгих минут лязгнуло запорное устройство и на стальную откидывающуюся плоскость оконца для подачи пищи в двери камеры смертника легло несколько листов бумаги и карандаш. В коридоре тюрьмы раздался голос надзирателя:

- Осужденный! В соответствие с приложением № 2 к Правилам внутреннего распорядка спецучреждений вам разрешено использовать карандаш и бумагу.

- Ну, это ж другое дело…

Прежде всего, мне мешает гул, исходящий из атриума. Ну, от этого я закроюсь берушами. Какая-то рассеянность и сонливость появились недавно и не пропадают вот уже несколько дней. Может в пищу добавки какие-то кладут? Состояние похоже на то, что бывает при морской болезни. И очень заметно безразличие к своей судьбе, апатия ко всему. Полное безразличие. Ну, это, верно, объясняется тем, что я давно смирился с тем, что будет со мной. Постоянно снится один и тоже сон – как я убиваю их обоих – сначала его, а позже её. Расправляюсь бестрепетно, абсолютно хладнокровно. А вот их крики и тёплая кровь потрясли, помню, меня. Помню, наступил ступор. Состояние было пограничное. То ли я был нормальным человеком, то ли свихнувшимся. Но проверки психического здоровья показали, что я психически устойчив и вменяем. Видимо какое-то затмение временное нашло.

Я уже не просыпаюсь в поту, как это случалось ранее… И ни какого пожара внутри. Всё погашено! Огня нет. О содеянном не жалею. И нисколько не раскаиваюсь. Очень хорошо, что детей у меня нет. Это меня успокаивает. И без того сирот на свете много. Да, что там много – я  сам сирота. И вокруг много сирот видел…

Первое время отсидки я очень переживал. Был взвинчен. Конечно – убийство, арест, следствие, суд, тюрьма… Любого потрясёт. Это вам не плов на костре приготовить. Всё – стресс. Всё впервые. Никогда подобного не испытывал… А сейчас – никаких переживаний. Ничего не перевернулось внутри. И чего переживать? Больно надо… Каждый день поутру – радость, что ещё жив!

 Какие ещё у меня ощущения?

Мне никого не хочется видеть. Ни-ко-го. Ну, скоро я расстанусь с ними со всеми. Не получилось моё пребывание среди людей успешным. Какое там… Не до триумфов. А вот какое – то время назад мне хотелось видеть всё равно кого, но лишь бы одно слово сказали или улыбнулись, или, хотя бы, приветливо кивнули….

А пугает ли меня предстоящая казнь? Нет. Не пугает. И не рисуются страшные картины умерщвления. Предстоящее не вызывает содрогания. Возникающие короткие мысли о казни я отгоняю.

Но вот меня отвлекли. Оказывается, смертник имеет право заказывать себе последний завтрак. И никаких ограничений при этом. Вот это – да! Это бонус! Но за что? За то, что место на земле освобождаю?

Итак, последняя воля...

Ну, что взять на прощальный завтрак? Что заказать? Надо, конечно, то, что люблю и что давно не ел. Так. Пельмени или люля-кебаб? Закажу люля. К нему лимон. Это, чтобы выжать сок, сгладить жирный вкус котлеты. На гарнир рис или жареный картофель? Закажу фри. Кружочки нарезанного лука и помидоры сразу предстали перед глазами, мысленно дорисовал картину. От воображаемого лука даже слёзы навернулись…

Хоть и завтрак, но закажу ещё и борщ. Или солянку? Во всяком случае, стакан сметаны надо взять. Любое блюдо из этих двух заиграет со сметаной. Да, аппетит у меня появился. Явно появился. Слюноотделение работает… Что ещё закажу? Компот персиковый или любимое пиво? Повар посоветовал то и то взять. Не мучиться. Так и сделал. А ещё бокал красного вина. Гулять, так гулять…

Это всё записал повар, приглашённый из какого-то известного ресторана. Я прослушал из какого. Редки посетители моей камеры.  Этот – второй. Первым был – адвокат. Больше никто ко мне не приходил, никто не посещал. Даже тюремщики при мне ни разу не пересекали порог камеры. Если вызывали к следователю, то – с порога.

Зарешечённое окно позволяет видеть лишь часть крыши, кусочек неба. Крыша железная, крашенная. Цвет – сурик. Вдоль края крыши идёт колючка. Небо – замерзающее, в морозной дымке. Давно я не был на воздухе. Ведь всё это время я был лишён прогулок. Только лишь в воображении… Гулял по крыше и каждый шаг мой был выверен. Я «шёл» по самому краю крыши: двадцать семь шагов туда и двадцать семь – обратно…

Незаметно свалилась темень.

Голубые сумерки, появляющиеся при вечернем освещении тюремного двора,   проникли и окутали мою камеру. В камере спартанская обстановка: двухэтажные нары; нижнее место застелено, верхнее – голое; стол; два табурета; настенный телевизор; занавеска, закрывающая санитарный уголок с рукомойником и фаянсовым чудовищем – обязательной принадлежностью каждого санузла.

 Звук в телевизоре я убрал, оставив лишь возможность следить за часами. А зачем мне часы? Вроде и не нужны, а без них непривычно. За изображениями на экране я не слежу. Что – то там мелькает, но не привлекает внимания. Такое впечатление, что всю жизнь одну и ту же ленту крутят по ящику.

Для всех отбой уже прозвучал. Но мне не спится. Последние часы жизни… Обойдусь без сна. Много нахлынуло воспоминаний. Нет, спать, пожалуй, не буду. Не хочу, чтобы будили, когда разоспишься.

Приятно пребывать в состоянии бодрствования, когда все спят. Никто не мешает побыть одному. С детства любил подобные состояния. Читать любил по ночам. Или рассматривать коллекцию марок. Сейчас у меня богатейшая коллекция. Значительное место в ней занимают сказочные марки экзотического Бутана. Это королевство зажато между Индией и Китаем в Гималаях. Горы, реки, животные, цветы, храмы, монастыри, крепости… Марки привёз из командировки в эту страну. Я гидролог. Несколько экспедиций провёл там. Как гидролог и как повар отряда. Да! Да! Хобби переросло в специальность. Это когда основной повар заболел.

Бутан… Редкая по красоте страна. А знаете, сколько мощнейших гидроэлектростанций в Бутане? Масса! Кому достанется эта волшебная коллекция марок? Для меня эта коллекция была отдушиной, форточкой в нашей повседневной жизни.

Что-то я прыгаю с темы на тему? Не сосредоточусь на анализе своих ощущений.

А может и не надо уже сосредотачиваться? Пожалуй, не надо. Да и не хочется.

Вот уже слышатся шаги нескольких человек. Идут к моей камере. За мной. Мне говорили, что приговоренные всё время находятся в нервном напряжении. Страх смерти витает над ними. Любой скрип, шорох, заставляют их вздрагивать. Да, нет же. Не бьётся сердце в тревожном ритме. Спокоен я.

Уже четыре часа утра.

Зубы почищу. Хотя меня и так там, примут. Привычка! Приготовленную белоснежную рубаху одену. Как накрахмалили, - хрустит! Твёрдая! Как будто фанеру одеваю…

Мелькнула мысль, что надо бы обречённому показывать его будущую обитель – гроб. Интересно всё же, каким он будет. Смотри-ка, про будущее говорю… Как будто мне отпущено чёрт знает сколько…Что за примета? Уж не амнистируют ли меня? Нет, этого не случится. А может, закопают меня, никуда ни во что не укладывая? Тогда не хотелось бы в сырую погоду смерть принять. Б-р-р-р.

Нет, не буду завтракать. Не хочу. Повар загрустил, поскучнел. Надо было завтрак съесть вечером накануне. Когда заказывал. Надо было. Надо было, согласен. А сейчас… Сейчас, чувствую, во рту всё пересохло. Вот бокал вина опрокину. А так,… не до разносолов…

Предложили мне на выбор сигару, сигарету, папиросу. Отказался. С чего бы это я взял бы в рот, когда всю жизнь обходился?

Счастливо вам! Вам – тем, кто остаётся! До будущих встреч на том берегу…