Проза

 

Начало 

 

11

 

Вечерело. В комнате было сумеречно и молчаливо. Тишина прерывалась иногда сухим треском, а мрак — холодными искрами: расчёсывал усы Мостачо. Мундо поглядывал за молниями, выводя пальцем невидимые узоры на своей макушке. Он слышал, что массаж помогает расти волосам и пробуждает волосяные луковицы. Что странно — ведь если перекапывать каждый день клумбу, то тюльпанам не сдобровать, какими бы голландскими ни были их луковицы. Тем не менее, и этот способ Мундо не отвергал, не опробовав.

«Это здесь?», - послышался с улицы женский голос. Мачо Мостачо едва не выдрал ус. - «Ну и дыра».

«Так и есть», - ответил второй голос, помоложе.

Мачо вжался в стенку. Мундо поднял бровь, подержал её и опустил.

«Думаешь, ему хорошо?» - «Выглядел он неплохо, но почему бы вам его самой не спросить?» (Мачо безмолвно затряс головой) - «Свет не горит. Их нет дома или они спят. Поговорю в другой раз. Ну и дыра».

Голоса утихли, но Мачо Мостачо на всякий случай продолжал замирать. Отмер он только при отдалённом раскате пушки.

-Уже девять?!

Мундо кивнул. Мачо Мостачо наскоро приводил себя в порядок.

-Они терпеть не могут, когда опаздываешь, - поделился он. - Особенно когда сами зовут — я уж и не говорю, сколько раз до того приходится случайно оказываться рядом...

Мачо вывернул карманы. Совсем ни к чему, чтобы в самый разпреответственный момент оттуда выскочил вот этот листок с адресом и женским именем, или зеркальце, или чья-то записка с признанием, или визитка «Мы Тоже Сантеро», или коробочка с накладными ресницами — Мачо ухмыльнулся, вспоминая ту давнюю историю, когда ему пришлось изображать монахиню и делать вид, что главная его-её печаль — неверные сантеро, а не жёны.

Для другой Мачо Мостачо и не стал бы опустошать карманы. Однако, во-первых, охота на белую уточку требовала особой аккуратности, а во-вторых, до того Мачо мог запросто распахать гардероб в доме Латии и выбрать свежий, только созревший костюмчик с одобрительно блестящими пуговицами — или, напротив, строгий и скромный — смотря по сеньоре.

Но и одного костюма оказалось достаточно.

Если, конечно, не опаздывать.

Мундо проводил взглядом убегающего Мачо. Затем поднялся и в полумраке перебрал искарманенные вещи. Добравшись до визитки, задумчиво потёр её между пальцами. Пожал плечами и набрал телефонный номер.

-Хоакин Муньос Эстремера слушает, - с восторгом отозвалась трубка. - Диос мио, неужели кто-то в самом деле позвонил нам! Рады вас слышать, сеньор, безумно рады.

-Не сомневаюсь. Твоя шайка действительно что-то умеет?

-Конечно, сеньор! У нас продвинутый метод обучения — мы ни разу не говорили с настоя... э-э... То есть мы обучаемся по книгам, а не дедовским способом изо рта в ухо. У нас источники обширнее, так что и услуг целое множество. Исключительно во благо, порчей не занимаемся. Множество блага. Вас что-то конкретное интересует?

-Определённо интересует. Волосы отращиваете?

В трубке долго молчали. Мундо слышал слабый скрежет, с которым крутились шарики-соображарики на другом конце.

-У нас рабочая одежда — белые ритуальные одеяния. Про длину волос в ритуальном уставе не говорится, - ответил, наконец, Хоакин.

-Рад за вас. Выражусь точнее: умеет ли твоя контора отращивать клиентам попорченные во время огненного ритуала волосы? Так проще?

-Гм... На груди, или под мышками, или?..

-На голове. Только не на лице. Я, знаешь, не фанат бровей до подбородка. И сам бородок не нужен.

-Секундочку... - зашуршала бумага - ..Сейчас... Гм... Да, кажется, можем. Это будет стоить... э-э...

-Потом решим. Когда собираешься делать?

-Ну... Вообще-то мы завтра хотели собраться, но если вам...

-Если мне. Значит, на вашей обычной площадке через час.

-Но... Ладно. Диос ми..

Мундо повесил трубку.

Через час и шесть с четвертью минут он был в парке. Сантеро уже его ждали и немедленно окружили чёрно-белой стеной. Всем любопытно было поглазеть на добровольно пришедшего лысика; от взглядов щипало затылок. Макушку тоже пощипывало, но слабее.

-Простите... Извините...

Сантеро расступились, пропуская вождя.

-А! - сказал Хоакин Муньос Эстремера. - Так это с вами... Да у вас и в самом деле трудности... э-э... по волосатости... Не волнуйтесь, сеньор, мы вам поможем. Ничуть в том не сомневаюсь. У нас хорошие книги, самые что ни есть оригинальные — или ортодоксальные? Парадоксальные? А, без разницы. Подождите, пожалуйста. Если вы не против, конечно. Мы всё сделаем. Вы пока присядьте.

И Мундо пришлось опять сидеть на камне — больше негде, кроме как на деревьях. Седоусый негр налил из термоса кофе.

-Мы бы хотели, - произнёс негр, вручая гостю стаканчик, - чтобы у вас осталось наилучшее впечатление о нашем сервисе. Мы-то понимаем, что довольные клиенты — лучшая реклама, а вы — наш первый... за сегодня гость, - чуть запнувшись под строгим взглядом Муньоса Эстремеры, закончил негр.

Мундо взял стаканчик и размешал своей бессменной ручкой кофе, отчего в том образовалась маленькая спиральная галактика. Очень крепкий, очень горячий, очень чёрный, очень горький очень кофе. Мундо проглотил его не поморщившись.

Сантеро закончили с формальностями и теперь варили, справляясь по книге, некое зелье. Негр не отходил от Мундо, без стеснения полируя взглядом всё ещё бледный затылок. Площадку освещал лишь костёр, да ещё Луна купалась в водах Альмендарес.

Кубинцы доварили свою жижу и теперь вокруг неё плясали, выкрикивая под барабаны отдельные слова. Негр по-прежнему пялился. Ещё немного — и дыру протрёт.

-Что за книгу вы взяли? - спросил Мундо.

Негр оторвал взгляд от чужого затылка.

-Сейчас принесу, сеньор.

Двадцать восемь секунд спустя Мундо уже держал перед собой внушительных размеров книгу. Оранжевых бликов костра как раз хватало, чтобы разглядеть её. Книга выглядела подозрительно знакомой; чем дольше листал её Мундо, тем подозрительнее и знакомей она становилась.

На последней странице он нашёл обречённо своё имя: «Традуксионес де Мундо».

Оригинал этой книги был составлен на одном из африканских языков, а на перевод пошли выписки из поваренной книги — переваренные и перевраненные под обстоятельства.

Бежать было поздно. Кубинцы уже тащили варево.

-Извините, что так долго, ваш случай исключительно особенный — вы и представить не можете, как мы рады, что вы обратились непременно к нам, - говорил Хоакин Муньос Эстремера, усаживая вскочившего Мундо на место.

Но усадить Мундо оказалось не проще, чем выловить вилкой горошину: выскользнул. Продираясь сквозь восторженный строй, Мундо — и сам не белый карлик — налетел на высокого юношу. Похожий на дерево в тоге юноша трепетно удерживал котелок — ровно до этого момента. Котелок опрокинулся, и бурая жижа брызнула во все стороны, запятнав и Мундо, и сантеро.

Хоакин призывал к ритуальному порядку. Женщина с чем-то вроде клумбы на голове закричала, когда увидела, что жижа медленно разъедает ритуальный барабан. Ритуальный секретарь потерял сандалию и наступил на острокуриную косточку, отчего страдал. На другом берегу Хорхе Нуньес Ховьер передумал просить у сантеро, чтобы те отрастили ему бакенбарды. Муравьи всерьёз подумывали о переезде.

Мундо под шумок сбежал.

По улицам он шёл почти спокойно, и все равно взгляды были устремлены на него. Взглядов было немного, но каждый отчётливо ощущался сквозь темень и был неоспорим возле редких фонарей. Пытанный приём — делать вид, что так и надо — не помогал. Внешне Мундо выглядел всё беззаботней, и с каждым шагом утяжелялся незримо.

-А, ты уже здесь! - воскликнул он с безупречно сиятельной улыбкой. - Розовый торт тебе к лицу.

-Откуда вы знаете, что розовый? - мрачно спросил Мостачо. - Здесь же темно.

-А других не бывает, - уже без улыбки ответил Мундо.

Мачо Мостачо признал, что собеседник прав. Короткий разговор навёл его на полузабытую мысль.

С некоторых пор Мундо безоговорочно предпочитал темноту и не просил Мачо платить за электричество, но вода всё ещё была на совести Мостачо.

В ванной комнате Мачо Мостачо открыл прохладную струю и подставил ладони. То, что случилось этим вечером, плавно текло в памяти.

Выскочив тогда из дома, он рассекал вечернюю Гавану.

Есть девушки, что выглядят привлекательней в полумраке, и Гавана не из них.

Улицы — тёмные и стрёмные. Звёзды малохольно светят, отражаясь в лужицах неопределённого происхождения. Луна чахоточно бледнеет на дрожащие листья пальм. Где-то далеко на центральные улицы проливается лихорадочный отблеск фонарей.

На переулице, по которой быстро шагал Мачо, фонари давно скончались. Как и на всех соседних. И соседних соседних тоже. А на соседних соседних соседних они ещё и не начинались.

Кроме почивших фонарей на улицах были, как ни странно, дома — кто ещё не развалина, у того крыша поехала или другая какая болезнь. Вот, например, Мачо завернул за угол дома, в который сквозь нехилую дыру в стене пробрался и валялся теперь на просвечивающем лестничном пролёте лунный луч.

За углом Мостачо ждал негр.

То есть негр ждал не именно Мостачо, а вообще кого-нибудь, в чьих ботинках сияли бы звёзды и чей взгляд был бы ненасытен и блуждающ — короче говоря, он поджидал туристов.

Иногда негр ошибался.

Руки Мостачо были пусты, чисты и относительно невинны. Негр не смутился. У него была обширная практика по растряхиванию.

-Фотопара илижи? - тихо рыкнул негр.

Остро блеснул нож (негр долго тренировался выкидывать лезвие в лунные блики).

-Что? - переспросил, останавливаясь, Мостачо.

Как бы он ни торопился, оставлять на однолюдной улице просящего человека не годилось. Если не оставил — значит, остался. Иногда «остался» и «влип» - синонимы. Но если влип — надо вылипать.

От «остался» до «влип» - доли секунды. А с перекрёсточным негром не остановился — уже влип.

-Фопаралижи?!

Негр повертел ножом.

-У вас нож сломался? Простите, я вас не понимаю. Повторите?

-Фо-то-ап-па-рат-и-ли-жизнь?!!

-Я не фотограф, - сказал Мачо. - Сходите в ателье.

-Ты мне тут не шути, - негр чиркнул ножом по воздуху, но тот и без него был изранен. - Где ты его прячешь?

-Вы о чём?

-О камере,- зловеще ответил негр. - Ты ведь знаешь, что такое камера? Я вот знаю.

-Нет у меня.

-И какой же ты после этого турист?

Мачо Мостачо подумал о Мундо. Вряд ли к тому приставали негры.

-Ни до, ни после, - Мачо набрался храбрости. - В глаз ничего не попало? Своего не видишь.

-Не из Мексики? - негр пристально взглянул в лицо Мачо. - Постой, это не тебя я в том сериале видел?

-Вряд ли.

-Жаль... Выверни, что ли, карманы.

Мачо потянулся к негру.

-Да не мои! Не везёт мне сегодня, - произнёс тоскливо грабитель. - Фотика нет, автографа нет... Карманы пустые... Ты хоть человек? Ладно уж, иди...

Мачо Мостачо так и сделал.

В эту ночь он был так похож на туриста, что на каждом перекрёстке его задерживали негры. Один объяснялся исключительно рэпом, и у Мачо ушло минут десять только на то, чтобы попасть в ритм, йоу. Другой же, напротив, пытался разжалобить его блюзом — оу, блюзо-блюзоммм. Дольше всех пришлось Мачо Мостачо говорить с разбойником возле самого дома Лаллы.

-Ты не турист, - разочарованно признал тот после спора.

-А ты — не негр, - ответил Мачо, глядя на измазанное ваксой лицо.

Грабитель виновато сунул в карман коробочку с обувной мазью, которую непредусмотрительно сжимал в руке весь разговор, и стушевался.

Мачо Мостачо гарцевал теперь под балконом Лаллы. Мачо был один и был на час-другой позже приглашённого. Даже воздыхатели уже спали — ни разу не видели Лаллу ночью, кроме как во снах.

Он перекинул усы за плечи. Его начинал беспокоить их загадочный рост, но выглядели усы внушительно, и Мачо пока их не трогал. Усы удлиннялись, будто их что-то притягивало; но Мачо рассудил, что их всегда можно будет остричь. Потом.

Мачо Мостачо задрал голову. Над ним недружелюбно нависал балкон — Мачо узнал бы его из пяти тысяч и трёх. Снизу балкон совсем облупился; облупки складывались в изумительно верную карту звёздного неба. Видимо, кто-то из подбалконных полуночников приметил сходство, потому что облупки были покрыты светящейся краской. Звёздочки сияли почти как настоящие и обманывали мотыльков.

-Лалла... Ла-лла.., - позвал Мачо так тихо, что его заглушил скрип кресла-качалки. - Лалла...

Он позвал её чуть громче и отступил назад, чтобы лучше видеть балкон.

Скрип остановился. Испепеляющий огонёк поднялся из глубин и завис над кромкой. Что красная точка испепеляла, Мачо убедился немедленно: белесый пепел с удовольствием садился на тщеславно-тщательный узкополосный костюм.

-Светик, это ты? Лайт? Это я, Мостачо.

Кто-то легко рассмеялся; Мачо не узнал смех.

-Полегче! Здесь тебе ничто не светит.

-Ничего, - невольно поправил Мачо. - Правильнее - «ничего не светит». Лалла, это ты?

-Тоже мне, светоч. Всё-то знаешь. Умел бы ещё время определять -  цены бы не было.

-Я понимаю, что сейчас не время для светских визитов, но...

-Может быть, - прервал его голос, - может быть, и ждало бы тебя светлое будущее в жизни, не явись ты средь мёртвой ночи. Твой шанс сверкнул и пропал, как молния во мгле.

-Что за!.. Светопреставление! Только потому, что я слегка опоздал? Да, я всего лишь светлячок у твоих ступней, но я не нарочно.

-Долго думал, что сказать? Испорчен, как засвеченная плёнка. Я вижу тебя насквозь.

-Что, с ночного балкона?.. Конечно, ведь я свечусь уже от того, что ты рядом.

-Я тебе что — свеча плутониевая?

-Нет! Плутон холодный и далёкий. Будь светилом, будь Солнцем!

У Мостачо был не меньший опыт в подбирании рассыпанных слов, чем у негра — в перетряхивании прохожих.

На Мачо слетел рой пылинок, и красный огонёк наверху затих и затух. Мостачо ждал. Наверху шебуршало: что-то происходило, но что именно — понять было нельзя. Лунный свет был занят неинтересными балконами напротив.

-Ты ещё там? - услышал, наконец, Мачо и издал подтверждающий хмык. - Мне кажется, - продолжил голос, - что не мешает тебе засветить. Адиос.

В одну секунду Мачо услышал розовый, липкий шурсвист — шорох-свист — а в другую уже был поражён тортом. И звёзды не сияли в ботинках, и ни один негр не остановил его на пути обратном.

«Должно быть, я засветился», - думал Мачо, промывая усы. - «Может, Пакита рассказала ей о других».

Он выключил воду.

 

12

 

Забавно, что Мачо вспомнил о Паките, потому что на следующий день она пришла. И не одна.

Да, именно так. Латиа была в гостях у Авуэлиты, а Пакита — у Лаллы. Все четверо сидели в гостиной, перемывая до блеска чужие косточки. Латиа их подавала, Пакита и Авуэлита скребли и мыли, а Лалла вытирала насухо и прятала в кухонный шкафчик к остальным скелетам.

Вдруг посреди захватывающего разговора о директоре Гаванского Университета Пакита начала икать.

-..и что он... ик!.. простите... что он решил... ик!.. отрастить... ик!.. отрастить бакенбарды — Хехус-Мария, бакеншвабры, ик!

-Вспоминает кто-нибудь, - сказала, наливая Паките воды, Лалла. - Или вспоминал. На Кубе даже приметы неторопливы.

-Ик!.. Догадываюсь, кто... буль-буль... Мачо, конечно... ик!.. буль-буль... м-м... Да, вы же хотели навестить его.

-Так и есть. Чтоб мне рому не нюхать, если не узнаю, как он. Говоришь, знаешь второго?

-Мундо? Конечно.

-Племяша не обидит?

-Что вы. -  Пакита слабо икнула.

-Я слышала, от его слов лужи сохнут.

-Кто сказал? - спросила Пакита, выигрывая время для достойного ответа.

-Факультет Физики. Мы вместе учились.

-Много он знает.

-Про лужи — всё. Так это правда?

-Он может съязвить, но не зло. Мне кажется, он тройной оборотень.

-Почему?

-Потому что в нём все равно что-то ещё скрыто. Я нечасто вижу его, и мне трудно понять, что именно. Я как-то раз... встречалась с ним по работе, знаете, до замужества. И я уверена — он может уколоть, задеть, но без желания обидеть. И при этом — при этом я не могу ручаться, что маски заканчиваются на скрытой под, скажем так, нахальством незлобивости. Но рассмотреть не получается. Может, поэтому он так притягателен. Раз и навсегда.

-Меня ему не очаровать. Я только гляну, как там племяш. Если на него дурно влияют...

-Мундо не дурень и недурён, - перебила Пакита. - Он, может, и не сторонник вселенской гармонии, но без него я бы так и сидела в официально старых девах.

Лалла покраснела. Белые волосы и пунцовые щёки делали её похожей на флаг Бахрейна. Или Польши. Это как посмотреть.

-То есть без мужа, - поправилась Пакита. - Не встретилась бы с Роберто. Не пришлось бы его утешать, ну и далее по сценарию мексиканского сериала.

Она провела рукой по волосам Лаллы, отчего возник образ перевёрнутого флага Йемена: чёрный, белый, красный. Лалла успокоилась, вновь приняв кремовый оттенок. Флаги пропали.

-Стоит познакомить с ним Лаллу, - заявила Авуэлита. - А то как бы и она...

Лалла встала и вышла из комнаты.

-Я должна сама всё увидеть, - сказала Латиа. - Сегодня же. У него день рождения через месяц и полторы недели.

-Можете взять мой скутер, - вставила Авуэлита.

-Почему бы и нет, - ответила им Пакита.

На другой улице, в другом доме, в другой комнате Мундо наклонился, раскопал в подстольном ворохе широкополую шляпу и надел её на голову.

-Что такое? - спросил Мачо Мостачо.

-Мне кажется, - произнёс Мундо, садясь, - что через пару минут у нас будут гости. Скажем, твоя тётушка.

-А Колумба не будет, случаем?

-Нет. Он умер, - ответил Мундо и прикрыл глаза.

Мачо Мостачо не мог определить, шутит ли Мундо (не про Колумба, а про тётю), и решил, что минута-другая в буфете — вполне себе приятный способ провести за нос время, и если пользы от этого и не будет, то вреда — тем более.

За окном нарастало и вот с хлопком оборвалось жужжание скутера. «Надеюсь, в этот раз они дома», - услышал Мачо и скорее закрыл за собой дверцу. В дверь постучали. «Войдите».

Мачо Мостачо едва не облысел от ужаса, когда увидел, что ненароком защемил дверцей ус.

«Добрый день. Могу я видеть племянника? Я знаю, он у вас работает»

«Частично»

«Частично — что?»

«Частично и то, и другое»

«Где он?»

«В Гаване, полагаю. Не в Оксфорде же»

«Он в доме?»

«Из дома ты его прогнала. Вряд ли»

«Не ваше дело, сеньор. И невежливо сидеть в шляпе, когда сеньоры стоят»

«Я на стуле сижу, а не в шляпе»

«Не уходите от ответа, сеньор. Мой племянник здесь?»

«А что вы понимаете под "здесь"?»

«В этой комнате. Какой уродливый у вас буфет»

«Очень хороший. Мне рассказывали, что его привёз Колумб. Всегда было интересно, враньё или нет. Может быть, ты можешь припомнить что-нибудь?..»

«Мундо! Полегче с гостями»

«А, Пакита! Не сразу тебя приметил. Я не могу быть полегче — это всё гравитация»

«Ты прекрасно знаешь, о чём я»

«Но где мой племянник?»

«А сколько их у тебя?»

«Один. Вы можете сказать точно, где он?»

«О Шрёдингере слышала?»

«Что?»

«Мундо, не умничай»

«Нравится звать меня? Ну-ну. А тебе отвечаю: нет, я не могу сказать с полной уверенностью, где твой племянник»

«Когда он вернётся?»

«Ты врачиха?»

«Вы нахам»

«Прекратите оба»

«Как ты узнаешь, в порядке ли он? Даже врачам нужны анализы»

«Не волнуйтесь, узнаю. Где он?»

«Я же сказал. Хочешь, он позвонит тебе, когда будет рядом? Я передам»

«Нет»

«Письмо напишет?»

«Нет!»

«Открытку?»

«Нет! И снимите уже шляпу!»

«Шлёпсь. И как я сниму её, когда ты её сбила?»
«...»

«Вот и я говорю, что говорить не о чем»

«..Что случилось? Зачем ты это с собой сделал?»

«Жарко было. Шучу. Это не я. Они сами не растут»

«Ты не говорила, что он...»

«Он и не был никогда»

«Мне кажется, он убил племяша»

«Чушь»

«Ваш кукчеар, - простите, шёпот, - сеньоры, был бы музыкальней, если бы вы попадали в ноты»

«Почему ты не сказал?»

«А почему был должен?»

«Если у вас проблемы, сеньор, почему бы не обратиться к врачу?»

«Или врачихе. Конечно»

«Моя знакомая обращалась»

«И как с ней обращались?»

«Представьте себе, превосходно. Фамилия врача— доктор Марсия Тропия»

«Редкая фамилия — Доктор»

«Я вам ничего не скажу, если вы не скажете мне, где племяш»

«Чем раньше ты уйдёшь, тем меньше я бы о нём беспокоился»

«Зачем вам о нём беспокоиться?»

«Вот именно»

«Я всего лишь хочу убедиться, что мой племянник в надёжных руках»

«Надёжней некуда. Он взял ноги в руки»

«Он — сбежал от вас?»

«Предпочёл скрыться»

«Но куда?..»

«По-твоему, я слежу за ним? Из комнаты?»

«Простите. Ума не приложу, где его искать»

«Не прикладывай. Думаю, не сегодня-завтра он помчится к сеньоре Лайт»

«Да. Он так и вьётся рядом с ней последнее время»

«Лалла Лайт? Но я не могу быть с ней неотступно»

«Начни сейчас же. Раньше приступишь — раньше уступишь»

«Вы правы. Мы уходим. Аста луэго. И наведите у себя порядок. У вас провод торчит из буфета. Надо же, у вас есть бюст Сенеки... Значит, не так уж всё плохо»

«Адьос»

Шаги, дверь, скутер. Мундо подошёл к буфету и распахнул дверцы. Мачо крепко держался за колени. Чёрный ус лежал на зеленовато-голубоватом лице, делая его похожим на флаг Танзании.

-Можешь вылезать, - сказал Мундо.

 

13

 

-Доктор Марсия?

-Да. Чем могу помочь?

-Сходи на рынок.

-Простите?

-Это не тебе. Ты спец по волосам?

-Я трихолог. Запишитесь на приём, если хотите.

-Думаю, тебе понравится мой случай. Всем другим нравился.

-Неужели?

-Да. Я переводил книгу с непали. Не ручаюсь за точность — срочный заказ, знаешь ли.

-Очень интересно, сеньор.

-А потом я вдруг заговорил на непали. Бессознательно.

-Надо думать, сеньор.

-Один профессор смог исправить. Решил, переутомление.

-Переутомление? Прекрасное слово.

-К сожалению, он сжёг мне волосы. Священным огнём.

-У вас ожог?

-У меня лысина. Волосы не растут. Что говорит наука?

-Наука говорит, что ваш случай не исключителен, но исключительно интересен. Огонь был сильный?

-Свеча или что-то вроде. Не костёр.

-Образ жизни?

-По правде, не образец.

-Пробовали сами лечиться?

-Бесполезно.

-Что-нибудь принимаете?

-Только решения. Реже гостей.

-Сеньор...

-Мундо.

-Сеньор Мундо, мне хотелось бы вас увидеть. Я не могу помочь вам по телефону.

-Как скажешь.

-В последнее время в госпитале так шумно... Хотелось бы встреться в местечке поспокойней. Вы можете прийти в кастийо дель Морро?

-Это которая в Сантьяго-де-Куба, нашей маленькой Фессалии, городе колдунов, магов и прочих ведьм?

-Нет, сеньор. Это которая в Гаване, нашей маленькой столице.

-Там туристы.

-Туристы на тропах. Есть много пустых комнат. Не волнуйтесь, я знаю охранников. И после пяти вечера туристов нет.

-Оплата?

-Пятьдесят до. Пятьдесят после. Процентов, конечно. Точнее скажу при встрече. А там уж куки на бочку.

-Встреча?

-У входа. Приходите часам к девяти. Послезавтра устроит?

-Если раньше нельзя.

-Нельзя.

-Хорошо.

-До встречи, сеньор.

Мундо положил трубку. Значит, в крепости.

Крепость — это вам не парк. В  парке растут деревья, а в кастийо — пушки. Хрупкие, как двухсотлетние пальмы, насквозь ржавые и рыжие, как растворяющееся в океане Солнце, и вызывающие примерно тот же восторг у романтиков, что и цветочные мумии. Крепость потому и привлекала больше туристов, чем парк, что в парке зелень свежая и не романтичная. Подумаешь, коряги.

Два заката и столько же рассветов спустя Мундо был у крепости. Пушка ещё не стреляла. Мундо стоял, руки за спину, пальцы касаются просыревшей стены, и поглядывал, весь ожидание, в сторону голубых, зелёных, розовых, жёлтых и внеспектральных домов, слепленных из какого-то каменного папье-маше. Наверняка доктор пройдёт там же, мимо разъеденных ажурных решёток на окнах, пройдёт под паутиной проводов и бельевых верёвок, под теми же балкончиками, с которых то и дело покушаются вытряхнуть на чистеньких прохожих пыль из разноцветного тряпья.

Подпедалил велорикша. С надвелосипедного навеса цвета забытого в чае лимона посыпались крошки. Кубинец отодрал от руля пальцы и сжал висящий на шее крестик. Затем поднёс к подрагивающей губе и присосался к нему в поцелуе.

С повозки сошла женщина, с которой можно было бы смело писать натюрморт про копчёную селёдку. Стоило ей коснуться земли, как одно из задних колёс лязгнуло и отвалилось. Рикша выпустил из пальцев крестик, вцепился в руль, завертел педали и умчался, клубя пылью, так быстро, насколько позволяла скособочившаяся повозка.

Женщина подошла к Мундо.

-Совершенно водить разучились, - сказала она. - Вы ждёте доктора Марсию?

-Должно быть, погода неезжая, - ответил Мундо. - Так и есть. Марсию Тропию, не знаю имени.

-Я провожу вас. Слышите, пушка? Сейчас в кастийо все заняты сменой караула. И, разумеется, им надо поднять на маяке флаг. Чайкам нравится. Пойдёмте, сеньор.

Не дожидаясь, женщина двинулась вдоль стены. Мундо последовал за ней; откуда-то проросла вторая стена, образуя коридор с железными клетками настенных фонарей. Мундо придерживался оригинальной левой стены; коридор всё же был узколазный, и невольно приходилось затрагивать и другую сторону пути.

Коридор закончился низкой дверью. Дверь вела внутрь форта. Прежде Мундо не бывал здесь, да и сейчас лишь бегло бросил взгляд на щербатый пандус, ведущий наверх, и на ряды полукруглых тёмных ворот, и на ржавеющие на ровном месте пушки. Ничего такого, за что стоило отдавать сколько-там куков. И без того найдётся, на что деньги тратить. На врача, к примеру.

Женщина остановилась возле очередных в ряду ворот и, приоткрыв их, скользнула внутрь. Было бы очень легко проглядеть, куда она исчезла, но Мундо прошёл за ней.

-Это казармы, - пояснила она вполголоса. - Здесь давным-давно никого и ничего нет, кроме потайных ходов. То есть нет официально. Официально и ходов-то нет.

Женщина ударила кулаком по стене, и рядом открылась неотличимая в полумраке от стены дверь. Неотличимая до распахивания, конечно. Сеньора погрузила в открывшуюся темноту руку; щелчок — и загорелись тусклые лампы над нисходящими ступенями. И опять селёдка пошла вперёд. Мундо походя взглянул на стены. Выключателя он не увидел.

Полсотни ступеней — и он в подземелье. Местечко было неплохо обустроено — яркий свет, стол, пара стульев, шкафчики. Большое зеркало.

-Ну и где же доктор Марсия? - спросил Мундо. - Надеюсь, не в шкафу?

-В шкафу только скелеты, - произнесла женщина. - Доктор Марсия — это я. Доктор Энн Марсия Тропия. Будьте добры, сеньор Мундо, присядьте. Я посмотрю, чем вам помочь.

Мундо подчинился. Стул был деревянный и жёсткий, как ресторанная подошва.

Какое-то время селёдка молча ощупывала голову пациента. Затем подошла к шкафчикам и достала пробирки, весы, спиртовку — а то и ромовку, ступку с пестиком, несколько шоколадного цвета стеклянных баночек (ни одна из которых не была подписана) и бумажный рулон.

-Что это?

-Ничего, если вы не химик.

-А если химик?

-Сами должны знать.

Она вытряхнула в ступку зеленовато-розовые гранулы из одной склянки и немного белых — из другой.

-У тебя хороший глазомер?

-У меня хорошее всё, - ответила женщина и принялась фуриозно толочь гранулы.

Она крошила, смешивала, грела, остужала, жала и так ни разу и не прикоснулась к весам.

Наконец, препарат свернулся мягким перламутрово-лиловым комочком, и доктор Марсия оставила его в покое.

-А зачем тебе весы?

Марсия начала втирать свой препарат, осторожно массируя пальцами голову Мундо.

-Для сравнения. Иногда взвесишь простые, принятые вещи, и выясняешь что-то новое.

-Например?

-Хм... Дайте подумать... Вы о Большом Взрыве слышали?

-Конечно. Считается, что в начале времён взорвалось нечто бесконечное, но сжатое в одну точку.

-Верно, так считают. И в итоге возникла подозрительно упорядоченная Вселенная, не так ли?

-По теории. И что?

-Подождите. Как по-вашему, справедливости в мире много?

-Только в словарях. На «спр», где-то между «споткнуться» и «спровадить».

-И Вселенная движется к хаосу. Вы знали это? Не делайте ничего — и разруха грянет сама собой. Попробуйте остановить — и ваши силы перейдут к ней.

-Я слышал такую версию.

-Наконец, божество — это нечто бесконечное, идеальное — то есть упорядоченное — и в некоторых случаях отвечающее за благо и справедливость.

-..Ты хочешь сказать, - после паузы ответил Мундо, - что всё началось с того, что взорвался бог? Но это глупо. Если Вселенной передалась его упорядоченность, как она может разрушаться? А если передалась бесконечность, то почему и не благость тоже? Ты это хотела сказать?

-Нет, - сказала Марсия. - Я хотела сказать, что интересно бывает соединить малиновое с кислым, а сладкое — с шероховатым. А Вселенная не бесконечна, она замкнута на себя. Так что хлам уже победил.

-Как это?

-Неужели верите в тёмное прошлое, светлое будущее и серые будни? Суп стынет, пирамиды рассыпаются, звёзды сгорают. Это естественно. А если всему так или иначе предопределено сгинуть, то время ничего не значит. Что за интрига смотреть фильм, когда известен финал, и актёры — сплошь массовка? Так и здесь. Делайте, что хотите, но это казино не проигрывает. Оно позволит вам немного выиграть, и то не обещает, это правда; но в итоге вы потеряете всё, включая шнурки на ботинках, и обратитесь в ничто.

-Обратиться в полицию, раз игра нечестная.

-В том-то и дело, что честная, - сказала Марсия.

-А если без денег прийти?

Марсия закончила растирать затылок Мундо и вытерла бумажным полотенцем руки.

-Должно помочь.

Мундо подумал, о чём бы ещё спросить её. Не хотелось сидеть в мертвящей тишине.

-Ты, значит, интересуешься космосом? Устройством Вселенной и чем-там-ещё?

При этих словах женщина заглянула Мундо в глаза. Он почувствовал, что цепенеет.

-Интересуюсь? Интересуюсь? - она тихо засмеялась. У Мундо по голове забегали не просто мурашки, а муравьи, не меньше тех, что были в парке. - Я — центр Вселенной!

-А я — чёрная дыра, как же, - ляпнул Мундо. Но психам надо потакать, и он тут же прибавил, что весьма рад знакомству со такой умопомрачительно важной особой.

-Черная дыра? Да, у чёрных дыр нет волос. Это так... упорядоченно! Нет, волосы у вас будут. Можете быть шевелюристой чёрной дырой. Так даже интересней. Взгляните, они уже растут!

Мундо повернулся к зеркалу и увидел, что голова в самом деле покрылась пушком. Он и сам не мог бы сказать, был ли охвачен радостью больше, чем страхом (в любом случае это были крепкие объятья), или же сперва его накрыл колпаком ужас, и лишь затем проникло сквозь него радостное осознание.

-Большое... Большое вам спасибо, - выговорил Мундо. - Спасибо размером со звёздную систему, доктор Марсия. Астрономическое спасибо. Разрешите мне уйти. Меня ждут.

-Что? - с искренним, как хвост кометы, удивлением спросила женщина. - Вы разве не слышали? Можете быть чёрной дырой, если хочется, я не против строгости в любящих слугах. Не отпирайтесь, я потратила двое суток, чтобы узнать о вас всё, что можно. Я знаю теперь, что вы — мой самый верный, самый преданный слуга. Нет нужды таиться. Я хочу вознаградить вас. Вы остаётесь здесь, со мной. Конечно, я не всегда смогу вдохновлять вас своим присутствием. Но не бойтесь, внешний мир не осквернит ваших чувств. И вам о нём беспокоиться не надо, он и сам прекрасно падает в пропасть. Ваш вклад — просто клад, если позволите, и я позволяю вам более не надрываться. Вы не будете потревожены. Я буду запирать двери, уходя.

Мундо нащупал в кармане ручку. Знакомые формы успокаивали.

-О, всецентрейшая! Прошу, ответь мне на единственный вопрос. Ты, без сомнения, знаешь всё о космосе. Так скажи, всецентрейшая, если в небе сияет бесконечность звёзд, и сияние никак не зависит от дальности, то почему же ночью темно?

Женщина задумалась, и Мундо ощутил, как она ослабила на миг свои незримые тиски. На секунду, на полсекунды; но Мундо хватило.

Он, не рассуждая, швырнул в неё ручку и бросился к лестнице, пока не оказался опять зачарован. Уже поставив ногу на ступень, Мундо обернулся. Марсия и не думала его преследовать. Она ещё сильнее напоминала в этот момент селёдку — возможно, из-за широко раскрытых глаз. Взгляд её  был устремлён на стол, а вернее — на ручку, которая угодила в пробирку с тёмноромового цвета жидкостью. Пластиковый корпус разъело, и чернила смешивались, издавая тонкий свист, с этой жидкостью. Верноятно, селёдка всё же была не лучшим химиком  и не могла собраться и предсказать ближайшее будущее.

Мундо сделал шаг и обернулся во второй раз. Он увидел зеркало; Мундо показались взрывающиеся галактики и ещё какая-то астрономическая белиберда, которой он не понял.

Больше Мундо не оборачивался.

На одном дыхании он взлетел по лестнице, на втором — выскочил из казармины. А на третьем притормозил, вспоминая, в какой стороне выход. Не вспомнив, метнулся наугад налево и угадал.

Рыбный ветер тронул проклюнувшиеся волосы и полетел дальше — смотреть, как разбивается в лепёшку прибой.

 

14

 

Балкон — штукенция высокомерная. Мало того, он дурно влияет на характер. Девушке соблазнительно быть неприступной, как балкон. Не говоря уж о загадочности. Нет, сам балкон прост и не загадочен, но появляйся дама в определённых, выверенных углах и точках зрения — и ухажер до последнего момента, когда мосты окажутся разведены и пути назад перекрыты, будет гадать, кривонога ли невеста и какого цвета её бровь (левая).

Безусловно, есть и такие девушки, что бросаются в иную крайность. Они открыты, как Америка, и с одинаковой радостью пускают на свою территорию и португальцев, и испанцев, и англичан, и французов. Другое дело, что гостей нередко поджидают индейцы. Но это уже заботы искателей, и от их опыта и предусмотрительности зависит, выйдут ли они живыми и здоровыми, снизойдёт ли на них состояние или же они потеряют его.

Есть и середина. Америка, где индейцы снимают паршивенькие комнаты и фильмы или варганят музло, гордятся независимостью, но ищут надёжных партнёров.

А иногда сеньоры нисходят с балконов.

И тогда их можно подловить.

-Лалла! А я как раз мимо шёл. Какая неожиданная встреча!

Любой уважающий себя театр выгнал бы Мачо Мостачо взашей. Даже в том случае, когда тот работал бы не кушать-подано, а виноват-исправлю. Он и сам удивился — обычно фраза звучала убедительней, а вернее, усчастлительней.

Лалла остановилась в паре шагов от собственной двери, под балконом. Тень падала на её открытую от плеча руку и на две коробочки под мышкой.

-Я же сказала — тебе ничего не светит. Пожалуйста, отойди от двери. Ты мешаешь.

-Я только опоздал! Один раз. Можно подумать, я замешан в чём-то преступном.

-Нет, но на другом тесте. Я — песочное, ты — сметанное, и вместе нам не быть. Разве друзьями.

-Не мешкая!

Мачо бросился на Лаллу и повалил её. Сухой треск, который он уловил над головой, сделал «кряк», и балкон рухнул вместе с креслом-качалкой. Когда пыль утряслась, то стало видно: рухнул не балкон с креслом-качалкой, а только пол с креслом-качалкой. Поручни остались на месте, и когда Мостачо поднялся и помог подняться Лалле, балкон выглядел нетронутым.

-Извини, - сказал Мачо, весь в грязи и пыли.

-Дурень, - ответила Лалла. - Ты жизнь мне спас.

Мачо посмотрел вниз. Внизу на мощёной мостовой валялись коробочки. Одна, подлиннее, лежала совсем рядом. Мостачо поднял её. Это были сигары.

-Надеюсь, Авуэлите понравится пыльный привкус, - сказал он, вручая коробочку.

-Не больше, чем пыльные мужики, - ответила Лалла. - На самом деле это мои.

-Твои? Ты начала курить? Надо тебе с Хорхе Как-его-тамьером встречаться. Который директор. Он, говорят, большой любитель больших сигар.

Мачо мог себе это позволить. Осколки балкона были его пьедесталом.

-Ну уж нет.

Лалла наклонилась за второй коробочкой.

-А в ней что?

Лалла помедлила.

-Это краска, - ответила она, понизив голос. - Для волос. Чёрная. Перекрашусь на неделе. Никому не говори. Могут не дать.

Мачо напрягся, как охотник, который долго выслеживал чернобурку и настиг её после нескончаемых блужданий, а она возьми да начни линять у него на глазах в обычную рыжую, шерстинка за шерстинкой.

-Зачем?!

Лалла пожала плечами.

-Надоело. Тебе не понять. Вид из окна вечно испорчен какими-то идиотами. Я вижу их боковым зрением — вот сейчас один с пальмы лыбится — или самым что ни есть прямым, когда они наглеют. По утрам приходится выметать окурки, и все мои платья начинают вонять табаком. Теперь это не так важно, и всё же вещи, пахнущие своим табаком — совсем не то, что вещи, пахнущие чужим. Я знаю, это всё потому, что я блондинка. Иного способа отпугнуть мерзавцев я не вижу. Пусть греются где-нибудь ещё.

Сантеро не отказались бы нанять Мачо Мостачо на должность ритуального барабана — так билось его сердце.

-Послушай... Ты сказала, я спас тебя. Могу я попросить об одном?..

-Не вздумай меня отговаривать. Я решила. И потом, если бы Пакита не представила тебя, никакие спасания не помогли бы. Но раз уж мы немного знакомы, попробуй. Только никаких отговорок!

-Нет! Но прежде — можем мы встретиться? Цветы, свечи, розовый тортик?

Лалла отвела взгляд.

-Можешь ещё раз им в меня кинуться, - продолжил Мачо. - Или можешь кинуться мне на шею, я не против. Только не кидай меня, иначе я сам кинусь в Альмендарес. И будет являться тебе призрак одинокого кидальца.

Лалла улыбнулась; Мачо мысленно поставил себе плюсик.

-Хорошо, - сказала она. - Отойдём, чтобы нас не услышали. Я хочу открыть тебе то, о чём не подозревает даже Авуэлита.

Мачо Мостачо навострил усы.

-Можешь мне верить, - произнёс он тоном берушего под честное слово в долг священника.

Они отошли подальше от воздыхателя на пальме.

-Дело в том, - очень тихо произнесла Лалла, - что я замужем.

Рыжая в недавнем времени лиса вновь переливалась чёрным светом. Мостачо слушал. Лалла вполголоса продолжала.

-...Он сидит в одной и той же комнате, никогда не выходит — очень редко, и Авуэлита не видела его, я думаю. У него там компьютер с беспредельной интернухой, - сказала она, будто это всё объясняло.

-Это всё объясняет, - заметил Мачо. - Но почему бы тебе просто не сказать об этом?

Лалла покачала головойы.

-Не думаю, что это отвадит идиотов; а бабушке я не хочу говорить — всё те же разговоры. Уж лучше те, что есть — я к ним почти привыкла. Пусть лучше за то, чего нет, высмеивают и в том укоряют.

-С чего это тебя укорять в том, чего от тебя хотят?

-В том-то и дело! Авуэлита хочет для меня кого-нибудь получше, чем копьютерный гриб. Я-то не против, раз уж вышло. Он мне даже нравится. И, сам понимаешь, я не могу изменить ему. Это против нашего семейного кодекса. К тому же он немедленно узнает об этом. Нет, не могу. Разве что самую капельку.

-Ведра мне и не надо.

-Хорошо. Можешь сводить меня в «Саратогу», если хочешь. Послезавтра, а послепослезавтра я крашусь.

-В «Саратогу»? Мы об одном месте говорим? «Саратога», как в «Саратога», самый дорогой и пафосный отель с самым дорогим, пафосным бар-рестораном, где за подошву берут столько, словно она платиновая, и где посетители готовят лучше поваров, учитывая тех гостей, которых сопровождает бригада медиков и медиумов», ты об этой «Саратоге»?

-Именно. Знаешь, если уж одеваться, так в секонд-хендже, если ужинать — то в «Саратоге». Послезавтра, ровно в девять вечера, я выйду на улицу, ровно на шесть с четвертью минут, и если ровно передо мной не будет стоять такси, то я ровно развернусь и пойду краситься. Спасибо.

И Лалла степенно скрылась в доме.

Мачо Мостачо не медлил и помчался к Мундо. Тот был дома и играл в крестики-нолики с виртуальным соперником.

-Есть заказы? - с ходу спросил Мачо.

Мундо ответил не прежде, чем закончил партию. Затем он оттолкнулся от стола. Стул немного отъехал и увяз.

-Опять ничья... Чего тебе, пыльноусый?

-Она согласилась! Два часа. Дорогущая забегаловка. Что делать!

-Извини, тугохаер, но заказов нет. Придётся грабить банк и брать повара в наложницы. То есть в заложники. И в завильники. И в половники. Или закусники.

Мачо Мостачо сорвал с волос резинку и отшвырнул её. Волосы взметнулись и опали, как будто ворон уселся на бюст. Мундо поднял бровь, но промолчал. А телефон, напротив, поспешил бурно взвониться. Мачо схватил трубку.

-Да!.. Да?.. Да-да... да... да... секунда.., - Мачо прикрыл трубку и протянул её Мундо. - Расскажи, что куда.

Мундо взял трубку.

-Да, я слышал, с итальянского на завтра. Ты же знаешь, итальянский — очень сложный язык... Никогда не изучал?.. Что ты, профессионалы... Да, верно, точность в деталях — самое главное. Так вот, насчёт оплаты...

Мачо слушал его в четверть уха и даже в сто двадцать восьмую глаза не смотрел в сторону самоучителя по итальянскому. Тот давно прописался под диваном и обзавёлся немалым семейством — жукам нравилось дневать и ночевать между его страницами в пушистых, мягких и воздушных клоках пыли. Удивительно, откуда только берутся эти клочья. Верноятно, их приносит Пылевая Фея.

Трубка вернулась на своё место.

-Он твой. - Мундо уступил Мачо Мостачо стул, а сам залез на буфет. - Но ты особо не привыкай, - прибавил он уже оттуда.

-Не буду, - пообещал Мачо. - А может, буду. Мир не рухнет.

-Я всё думаю о той ненормальной, - произнёс Мундо, накручивая задумчиво на палец как никогда пышные кудри. - Грустно.

-Ты же узнавал. Ей же ничего не сделалось.

-Не в том дело. Разрешается неразрешаемое, увядает неувядаемое и когда-нибудь изветшает извечный вопрос про извечность мира. Истлеют нетленки и всё такое.Тебе не страшно?

Мачо задумался. Он заплёл усы косичкой и расплёл их.

-Нет, - решил он. - Не страшно. Если уж это закон природы, то надо радоваться. Он же действует. Значит, и мир стоит.

-Мир стоит, - повторил Мундо. - Мир стоит, пока падает. А когда он будет на грани и не будут действовать сами законы, то закон Хлама станет законом Порядка, и всё возникнет опять. Знаешь, Рамон-Игнасио, а ты гений.

-Подожди. Я тут подумал — но ведь закон порядка — тоже закон. Разве он будет действовать?

-Нет, ты был прав. На самом-то деле это будет не закон, а организованная преступность.

-И кто же организует её в последний момент? - спросил Мачо Мостачо, закрывая разговор, и открыл итальянский текст. - Почти как испанский. После испорченного китайского телефона. Ничего сложного. Даже учить не надо.

Мундо чуть вздохнул: Мачо Мостачо стал совсем переводчиком.

 

15

 

Тем временем в местах отдалённых и северо-восточных, а именно — в стенах Лондонского Университета один профессор пытался отвлечь другого от монитора. Законных на это прав отвлекающий профессор имел не больше, чем Америго — на имя континента, но гости — существа странные и о правах иногда забывают.

-Ты даже не выиграл, - сказал гость. - Ни разу, Лингвус.

-Но и не проиграл. Ни разу. - Профессор поставил крестик.

-Лингвус, мне должны прислать письмо. Про премию.

-Какую премию? - на экране появился новый нолик.

-Премию Тейта.

-А почему бы не написать о ней самому Тейту?

Крестик.

-Боюсь, он умер. Пожалуйста, дай глянуть.

-Зачем тогда ему премия?

Нолик.

-Не ему. Мне. Раз уж предлагают.

-Тебе предлагают премию Тейта?

Крестик.

-Да.

-А он не против?

Нолик.

-Это не его премия. Она только так называется. Носит его имя.

-Он остался без имени?

Крестик.

-Нет. Это совпадение. Лингвус?

-Надеюсь, никто не пострадал? На падающую звезду загадывают желание.

Нолик.

-У меня сейчас одно желание. Узнать, где и когда забирать приз.

-Почему бы тебе не спросить у жюри? Уверен, что найти их электронные адреса проще, чем электрошокирующие заявления о скором конце света. Я только что читал.

-Не от Лондонской Энергетической Компании?

Крестик.

Ничья.

Профессор Лонг уступил Блиновичу место.

Профессор Блинович предусмотрительно проверил почту Лонга. Ничего. Вернее, три письма — как (ошибочно) предположил Блинович, на корейском, а это всё равно, что ничего. Тогда Блинович открыл свою страничку.

-Только от Ховьера, - поделился Блинович. - Благодарит за помощь и пишет, что вступил в сантеро и не против для меня пошпионить... то есть понаблюдать за ними.

Блинович удалил письмо и выключил компьютер.

-Я слышал, - продолжил он, помолчав, - что в Оксфорде собираются каждый вечер в одно и то же время пускать фейерверки. По штуке за вечер. В память и почтенье именитых именинников. Как думаешь, это правда?

Лингвус Лонг пожал плечами и устремил взор за окно. По улице бродили люди, которые выглядели после кубинцев особенно чинно и бледно — ни дать ни взять фарфоровые молочники. Двое тащили в Университет хорошо отдохнувшие и загоревшие чемоданы Лонга. Профессор скользнул по ним рассеянным взглядом и отошёл от окна.

-Может быть, с миром что-то и не так, - сказал профессор Лонг, - но местечко весёлое.

 

А впрочем, вся эта история в высшей степени ненаучна.