Проза

 

 

    

 

 

 

     Глава 1. В диком поле  

 

     Нет стежки, нет шляха – дикое поле, куда ни погляди.

     Усталый конь выбивает копытом скупую пыль из-под высохшей на солнцепеке травы. Лошадиный топот монотонно лезет в уши через легкое посвистывание ветра. Спешит, торопится гонец с поганой вестью: басурман в этот раз держит сторону ляха против казацкого роду. Что тот басурман только думает себе, видать забыл уже силу шабли Богдана. Коротка память басурманская, да и казацкая часто не долетит другого берега Днепра.

     И что за дети такие: и батька забывают, и неньку на поругание оставляют. Перевернулся в могиле Богдан; где ж то видано, чтоб гетман казацкий булаву бросал да в монахи постригался. Не видали такого ни правый, ни левый берег Днепра.

     Ой, Днипро, горька водица твоя от слез людских. Да не все ту горечь чуют.

     А на левом берегу сцепились за булаву Сомко и Золотаренко. Грызут друг друга, летят в соседнюю столицу доносы и лживые посулы. Там, где два пса кость рвут, появится и третий. И явился – Брюховецкий. Ох и ловкач бывший слуга. Народу сказывал, что за него, а за глаза в Москву слал приниженные письма: подчини ещё больше царь-батюшка Малороссию своей власти. Спохватились Сомко и Золотаренко, смекнув, что третий оказался пронырливее. И объединились, как хитрецы объединяются.

     А народ кричит: чорну раду! 

     Черным людом заполонен Нежин. С восходом солнца загомонил майдан. Не успели дочитать царскую грамоту, как покатился майданный рёв. Одни орут: Сомко! Другие: Брюховецкий! До драки дошло, за Брюховецкого вышло больше кулаков. Сомко не выдержал, побежал.

     А народ знай старшин дубасить и возы грабить. Ну и полетели головы Сомка и Золотаренка. И настало господство людей ничтожных. Ничтожный же, став господином, не знает меры алчности, прихотям и самоуправству. Кто вчера кричал против значных и богатых, сам сделался таким и налег на громаду с ещё большей тягостью.  

     А Украйна, кто о ней вспомнит? Да никто. И пошел гулять войском по обе стороны Днепра лях. И вошел в Субботово, и выбросил из могилы кости Богдана на забаву псам бродячим. Где теперь хохлу поклониться славе казацкой, в жалобе слезу пустить о теперешнем? Дорошенками, Сирками, Самойловичами выстлана дорога к Мазепе.  

     Ой Богдане! Нерозумний сину! Подивись тепер на матір, на свою Вкраїну… Орють лихо, лихом засівають, а що вродить?*

    

                                                                 -"-

     Молчит будущее, и только глухое эхо прошлого можно услышать в сегодняшнем дне.

     Уже пала на землю нашу звезда полынь, и напились люди воды горькой, напились досыта. Но не вспомнили, что есть лихо горькое. И пришло время ангелу пятому, и вострубил он.

     Чрево майдана, заполненное досыта человеческими телами, шумело, раскачивалось волнами стягов. Краткое слово "геть", помноженное десятками тысяч людских глоток, становилось мощной силой в борьбе за власть. На трибуну один за другим выходили лидеры, бросали с высоты короткие звонкие призывы, и эхо репродукторов разносило их. Масса отзывалась гулом одобрения. Казалось, уже яблоку негде упасть, а народ всё прибывал и прибывал, привлеченный и завороженный единением толпы.

     А в километре от людского моря в своей резиденции сидел человек с лицом тракториста и хмурил чело. Он был бессилен против стихии. Никчемным оказывалось теперь его умение просчитывать ходы наперед, умение, которым овладел в совершенстве, карабкаясь по лестнице карьеры.

     Он, мастер интриги, на сей раз сам падает жертвой интриг. Одна только провокация с журналистом чего стоила. Глаза бы не видели этого правдоискателя в майорских погонах из свиты.

     Он читал донесения службы безопасности, которой не доверял, слушал рассказы зятя, посещающего майдан, и всё больше убеждался, что время его уходит в прошлое. Зять подсказывал вариант компромисса, который оставлял шанс в будущем, и он соглашался. Пусть будет так, раз ничего другого кроме кровопролития не остается.

     Что оставляет он стране после своего правления? Бездарно проведенную приватизацию и разруху в экономике? нищенские зарплаты и пенсии? многие тысячи бездомных детей? толпы бомжей, атакующих свалки? тесную смычку капитала и преступного мира? олигархические кланы? коррупцию гигантских масштабов? кляп в глотке средств массовой информации? Что толку перечислять. Это прекрасно делают и новые соискатели власти. Вопрос в ином: что реально соискатели могут сделать? Обещаниями страна уже сыта по горло.

     А чрево майдана всё шумело. И отпочковывались от моря людского реки и, воодушевленные лидерами, текли к местам сосредоточения отживающей власти, чтобы блокировать. Ночной город походил на колеблющийся мираж, и мираж этот увлекал ослепленных противостоянием людей. Будущее казалось простым, понятным и справедливым. И множились в людских головах химеры, порожденные лживыми обещаниями циничных лидеров, возбужденных близостью власти, ее наркотическим действием.

     А на пороге стоял новый Аполлион, и мало кто различал его истинное обличие.

 

                                                                -"-

      Давид не мог уснуть третью ночь кряду, нахлобучив на голову подушку. Уши были заткнуты ватой, но митинговый шум всё одно проникал через все преграды. Так и свихнуться можно, думал он. Причиной был не только митинг, клокочущий под окнами, но и творческий кризис, что донимал последние месяцы. Работа над початым романом не шла, выстраданные герои сопротивлялись и не желали следовать задуманной фабуле. Переписанные заново главы после читки отправлялись в корзину хламом.

      Стало невыносимо душно. Он отбросил в сторону подушку, встал и подошел к окну. Рванул на себя створку, вместе с уличным воздухом в комнату хлынула пламенная речь маленькой женщины в белом манто. Давид прислушался, привлеченный магией слова. Женщина сделала паузу и, стоя у микрофона, впитывала одобрительный гул площади. Подошел соратник и, наклонившись, что-то шепнул на ухо. В ответ она хихикнула. Её с затаенной ехидцей смех был неприятен, а сама она показалась неискренней, и Давид резко закрыл окно. Затем сел за рабочий стол и взялся перечитывать главу, написанную вчера. Здесь вдруг осознал, что не следует чинить насилия над героями, а лучше отпустить их на волю. И без сожаления, а даже с радостью, отправил текст в корзину и начал с чистого листа.

     Поздний декабрьский рассвет наступающего дня Давид встречал за рабочим столом. Задребезжал телефонный звонок. Давид вздрогнул, покидая мир своих героев, и потянулся к трубке.  

     На другом конце звучал знакомый голос. Ева щебетала, словно утренняя пташка:

     - Спишь, мишка косолапый? Так можно и второе пришествие проспать!

     - Что-то произошло? – справился он, слегка зевая,

     - Власть сменилась, мой друг. Бывший президент на свалке истории вместе с его кланами.

     - Выходит, не зря орали под окнами, и в моих бессонных ночах появился хоть какой-то смысл.

     - Конечно не зря! Теперь жизнь потечет по цивилизованному руслу.

     - Ну да, неделя негодования и получили путевку в рай.

     - Давид, ты неисправим. Еду к тебе.

     - Буду счастлив прислонить свою глупую голову к благоухающей груди.

     - Да ну тебя, вечно с шуточками, через полчаса буду.

 

     Ева явилась ровно через тридцать минут, действительно вся цветущая и благоухающая. Она полностью оправдывала данное ей имя. Не один мужчина, глядя на неё, думал: красавица, соблазнительница.

     - Дружок, с тобой всё в порядке? случайно не заболел? – справилась она и погладила игриво его крупную голову с залысинами и короткими темными волосами.

     - Здоров как бык, - усмехнулся он.

     - Не обманываешь? – и заглянула в его карие глаза.

     - Ну что ты.

     - Опять по ночам пишешь, совсем не жалеешь себя.

     Шутливо прильнула к его груди. Чуть погодя, продолжила:

     - Скажи, ты сделал, о чем просила?

     - Практицизму твоему позавидует любой деляга. Зря повязала себя с журналистской маетой.

     - Ты будто с Луны свалился. Вчера получила приличный куш от заказчика за статью.

     - И где умудряешься находить этих жирных котов?

     - Я и тебе дала выгодный заказ. Выполнил?

     - Ты же знаешь, не пишу под заказ. Да и нет у меня времени. Вот брат вечером приезжает.

     - У тебя есть брат?

     - Целых два. Правда, двоюродных. Но вместе росли и сплелись корнями, что ли.

     - Как зовут?

     - Младшего – Родион, старшего – Вячеслав. Родион живет в Харькове, Вячеслав во Львове.

     - И кто из них приезжает?

     - Родион.

     - А чем он занимается? тоже пишет?

     - Хватит в семье и одного писаки. Он музыкант. Талантливый музыкант, выступает с концертами, сочиняет музыку.

     - Познакомишь? симпатичный?

     - Ева, он не для тебя.

     - Откуда тебе знать?

     - Да уж кому знать, если не мне, - усмехнулся Давид.

     - А когда приедет Вячеслав? – продолжала интересоваться Ева.

     - Не скоро, у него экзаменационная сессия.

     - Переучивается на склоне лет?

     - Кафедрой заведует. Летом явится профессорское величество.  

     Ева выдержала паузу и вновь налегла на Давида:

     - Так ты будешь готовить материал?

     - Нет, устал, поверь.

     Она глянула на его осунувшееся лицо и согласилась:

     - Да, вид у тебя неважный. Давай-ка, дружок, в постель.

    И потянула его к дивану, уложила, укрыв одеялом.

     - Пока будешь дрыхнуть, сверстаю на твоём компе срочный материал. Не возражаешь?

     Давид не отвечал, сон поглотил его.

     Закончила работу Ева и, тихо захлопнув за собой дверь, ушла. А Давид всё спал.

     И снилась ему маленькая леди в белом манто, затем уже совершенно нагая и принимающая его в объятьях. И будто уже не маленькая леди, а Ева. Он остро ощущал женское тело и вдруг увидел, что обнимает старика Мазепу. В отвращении отшатнулся и с этим проснулся.

     Приснится же подобная гадость, пробурчал он и зачем-то полез в шкаф за книгой Фрейда о сновидениях. Разыскав, некоторое время вчитывался, затем решил, что необходимо проследить через архивы род маленькой леди и проверить, нет ли там крови Мазепы. Глянул на часы, быстро оделся и отправился встречать Родиона.

 

     Зал аэропорта почти пуст. В самом центре потерянная фигурка молодой темноволосой женщины в каракулевой шубке, в руках букетик незабудок, бог знает откуда по этой поре, на щеках слезы.

     Давид подошел и тихо спросил: вам нужна помощь? Она испуганно глянула на него большими голубыми глазами и шарахнулась в сторону. А на месте, где была, остались лишь незабудки. И всё. Он поднял с бетонного пола крохотные цветки и едва слышно прошептал: Незабудка.

     Мимо протопала группа молодых людей, прогорланив: разом нас багато, нас не подолати!  Давид инстинктивно отшатнулся.

 

     - Вот как встречаешь брата, – раздался рядом голос Родиона.

     - Родька, чуть тебя не проворонил, - говорил Давид, обнимая брата. – Дай-ка на тебя погляжу. А ты молодцом держишься!

     Родион и вправду был хорош собой. Широкоплеч, статен, немного выше среднего роста. Искристые серые глаза, лучезарная улыбка на чуть скуластом лице с ямочкой на подбородке и волнистые волосы придавали мягкость облику. Всё в нем выдавало широкую славянскую натуру. Видя, как поглядывают на Родиона проплывающие мимо девушки, Давид шутливо отпустил:

     - Ну что, жениться ещё не надумал?   

     - Да всё как-то не выходит, - усмехнулся в ответ Родион и, увидев в руках Давида цветы, поинтересовался: - Ещё кого встречаешь?

     Давид, подметив взгляд, проронил:

     - Проводы без встречи.

     Впрочем, тут же деловито справился:

      - Надолго в Киев?

      - До апреля, контракт с оперным, несколько концертов.  Не будешь против, если поживу у тебя? от гостиниц уже тошнит.

     - Ну что за вопросы. Живи сколько надо. И вообще квартира от бабушки, так что хозяйничай.

     - Как-то неловко стеснять тебя.

     - Чепуха. Отшельник истосковался по живой душе рядом.

     - Подожди, ещё успею надоесть.

     - Вот тогда и поговорим. Ну что, пошли? – и Давид оглянулся вокруг. - А где багаж? 

     - Вот так дела, - воскликнул Родион, разворачиваясь по сторонам. – Надо же, пока мы лобызались, чемодан-то укатили. Хорошо ещё, что документы и банковские карточки держу при себе. 

     - Вот тебе и мать городов русских, - расстроено произнёс Давид.

     - Да не переживай так. Там ничего особенного и не было. Так, тысячи на три долларов. Концертный фрак жалко, да подарочек тебе.

     - Может, в милицию обратимся?

     - Не смеши меня.

     - Ты прав, - усмехнулся Давид.

     Уже в машине, видя, что Давид всё ещё расстроен пропажей, Родион успокаивал:

     - Да брось переживать. Полагаешь, у меня первый раз багаж уводят? И в Харькове уводили, и в Амстердаме. А в Неаполе пачку денег прямо из кармана вытащили. Да так умело, что и не почувствовал.

     - Как это может быть?

     - Летом дело было, жарища, я без пиджака, вот и сунул в карман брюк. Вышел из банка, метров двадцать прошел и с женщиной столкнулся. Ну, знаешь, как это бывает: я ей дорогу уступаю, она мне, и всё время лбами сталкиваемся. Рассмеялись тогда, я ещё пару раз галантно извинился, пока расходились. Сотню метров прошел, опустил руку на карман, а он пуст. Вот так нашего брата облапошат и извинения не попросят, - рассмеялся в конце Родион.

     Давид в ответ улыбнулся.

 

     До поздней ночи просидели после ужина братья, рассказывая друг другу о себе и обмениваясь мнениями по следам свежих событий, бурлящих за окном. Немного возбужденный Родион спрашивал:

     - Ну что это за мир? Ответь мне! Миллионы детей голодают, а в сытых странах тратят опять же миллионы на собак! Оборудуют для них парикмахерские, строят собачьи отели, и вообще создают целую индустрию по обслуживанию собак. Что это? Ответь мне!

     - Родя, не впадай в риторику.

     - Нет, ты ответь мне, что это за мир такой собачий?

     - Собаки здесь ни при чем. А вот люди иногда относятся к собрату хуже, чем к собаке, это факт.  

     - Не увиливай от ответа. Что это, когда патологии берут верх над разумом? когда парламенты принимают законы об однополых браках? - напирал Родион.

     - Что это? Это признаки деградации, характеризующие период обскурации, - усмехнувшись, ответил Давид.

     - И что последует за этим? – не унимался Родион.

     - Достаточно продолжительный период обскурации закончится агонией и смертью цивилизации.

     - А дальше?

     - А дальше народится новая цивилизация.

     - Как думаешь, там станут устраивать званные собачьи обеды в то время, когда дети умирают от голода?

     - Не исключено, что новый мир будет ещё ужаснее.

     - Мы, слава богу, этого не увидим, - произнес Родион.

 

     Утром братьев разбудил нетерпеливый звонок в дверь.

     - Кого это принесло в такую рань, - пробурчал Родион, переворачиваясь на бок.

     - Известно кого. Ева прискакала, наша утренняя пташка, - отвечал Давид, шлепая босыми ногами по полу.

     Ева впорхнула в прихожую, обдавая Давида свежестью утреннего морозца и легким ароматом духов.        

     - Ты что? всё время спал? и брата проспал?

     - Такое скажешь, - и Давид прокричал: - Родя, иди-ка сюда!

     - Сейчас, только не знаю что надеть, - послышалось из глубины квартиры.

     - Небольшая задержка, он действительно в одних трусах, вчера реквизировали багаж с пижамой, - объяснил, посмеиваясь, Давид. - Ты раздевайся, проходи.

     Родион предстал перед Евой. Она смотрела на него открыто, оценивающе. А он стоял в поддернутых штанах Давида, в такой же не по росту рубахе и выглядел переростком на смотринах.   

     - Знакомься, Родион. Это Ева, мой друг и палочка-выручалочка, лучше любого агентства подбрасывает работу и не дает умереть с голоду, - произнес Давид и тут же добавил, подтягивая Родиона за руку к Еве:

     - А это Родион, которого ты так хотела видеть. Признайся, ведь и прискакала в рань, чтобы не пропустить момент.

     Ева быстро нашлась и парировала, окидывая взглядом комнату: 

     - Такое скажешь. Пришла, чтобы помочь прибраться. А то развел, друг мой, беспорядок. Перед людьми неудобно, - и вновь посмотрела на Родиона.

     - Здесь быстро не управишься.

     - Ничего, у меня сегодня выходной. И потом, вы для чего? С этой минуты в моём распоряжении. Давид, найди-ка быстренько, во что переодеться.

     Давид искал недолго и через пару минут вернулся, держа в руках свой спортивный костюм.

     - Подойдет? – спросил он Еву.

     - Сейчас посмотрим, - ответила она и скрылась в ванной комнате.

    Тело Евы, обтянутое трико, мимо воли притянуло взгляд Родиона. Давид при этом только крякнул и покачал головой. Сама Ева, как ни в чем не бывало, принялась за уборку. Она летала по квартире феей и раздавала указания. Давида сразу же отправила на кухню мыть посуду. Сама влезла на стремянку, дав команду Родиону, чтобы удерживал. Ловко орудуя тряпкой, искоса поглядывала вниз, почувствовав легкую дрожь его рук, улыбнулась. Спустившись в очередной раз, как бы невзначай прислонилась к нему, заглянула в глаза и поняла: на сегодня, пожалуй, хватит. Родион, спохватившись, посмотрел на часы и произнес:

     - Совершенно забыл! Мне же необходимо быть в дирекции оперного.

     - Разве у тебя нет импресарио? – отозвалась она.

     - Был, да пришлось расстаться.

     - Что так?

     - Путал свой карман со счетом предприятия.

     - Это никуда не годится, - заключила Ева.

     И Родион отправился приводить себя в порядок. Ева же продолжила уборку. Давид всё ещё тарахтел на кухне посудой.

     Когда Родион появился перед ней вновь - выбритый, в строгом английском костюме и при галстуке - Ева слегка растерялась. Она не ожидала увидеть прямую противоположность Давиду. Что-что, а в качестве одежды, и особенно в её цене, Ева разбиралась хорошо.

     Вошел Давид, закончив, наконец, мытье посуды. Родион спросил у него:

     - Не возражаешь, если возьму машину?

     - Бери, конечно. А ты куда?

     - На встречу с директором оперного, необходимо уточнить некоторые детали.

     - А мой жигуль не подпортит твоё реноме?

     - Не подпортит, - рассмеялся Родион и взял протянутые Давидом ключи.

      Ещё раз задержал взгляд на Еве и нашел в её глазах уже не кокетство, а восхищение. Отчего смутился и вышел из комнаты. Хлопнула входная дверь, Ева с Давидом остались одни.       

     - Вижу, подруга, мужика ты уже охмурила, - проговорил Давид задумчиво.  

     - Ну что ты, мы просто убирали, а потом оказалось, что ему надо срочно на встречу. Вот и всё.

     - Да уж, что надо Еве, чтобы соблазнить Адама. Прикрыться фиговым листком и предложить подержать за талию.

     - Давид, это уже чересчур. Если имеешь в виду трико, то сам дал.

     - И не жалею, ибо такой импозантной попки в жизни своей не видел.

     - Да ну тебя. Ты на меня как на женщину вообще не смотришь.

     - Это ты напрасно. Разве можно смотреть на Еву и не видеть женщину. Просто сердце моё в другом месте.

     - Вот я и говорю. Ты ко мне равнодушен, а Родион - совсем другое дело. Знаю, ты меня считаешь неспособной к настоящей любви. Но Родион мне понравился, правда, очень понравился. У меня сердце дрогнуло, когда увидела.

     - Когда дрогнуло? Когда увидела в домашних штанах не по росту или в смокинге за пять тысяч?

     - Давид, так нельзя! Мы друзья, а ты пинаешь меня как поганую кошку! Неужели приревновал брата?

     - Ладно, кохайтесь, раз уж пришлись по душе друг другу. Но смотри, не загуби, - и, помолчав, добавил: - У него ведь душа ребёнка.

     Ева скромно опустила глаза и вздохнула.

 

     Родион возвратился слегка расстроенный. В ответ на взгляд Евы сообщил:

     - Хотел взять билеты на приличный концерт или в оперу, но всё отменили или перенесли в связи с событиями. Мои выступления тоже перенесли. Вот такие дела.

     - А давайте устроим концерт дома! – воскликнула Ева. – Это будет замечательно!

     И потащила мужчин в зал, там села за фортепьяно и принялась наигрывать. Вначале робко, как бы вспоминая, затем всё увереннее зазвучала восьмая соната Бетховена. Но, когда добралась до сложных пассажей, стала сбиваться. Родион подсел и продолжил. Ева не столько слушала, сколько смотрела на его руки. А Давид слушал, прикрыв глаза. Знакомая с детства музыка звучала сейчас по-особому, в ней явственно слышались оттенки тревоги. Он приоткрыл глаза, глянул на Родиона и понял, что не ошибся.

     Как только Родион окончил, Ева вскочила со стула и захлопала в ладоши:

     - Исполни ещё что-нибудь, прошу.

     - Я рад играть для тебя, - ответил он просто.

     Зазвучала третья часть четырнадцатой сонаты Бетховена. Здесь мастерство Родиона раскрылось во всём блеске. Давид в который раз слушал Родиона, и в который раз не уставал удивляться силе его таланта. Затихли последние ноты, Ева уже не хлопала в ладоши, а только восторженно смотрела на Родиона. После некоторого молчания робко предложила сыграть что-нибудь из собственного сочинения. Родион задумался, затем руки его плавно опустились на клавиши, и полилась нежная музыка.

     - Что это было? – поинтересовалась Ева в конце.

     - Ноктюрн, обращенный к тебе,  - улыбнулся он и, помолчав, добавил, стряхивая наваждение: - А не пора ли подкрепиться чем-то материальным.           

     - Правда, ужасно хочется есть, - подхватила Ева.

     - Неплохо бы пожрать, - отозвался и Давид.

     - Я сейчас что-нибудь приготовлю, - спохватилась Ева.

     - Вот этого не надо, - мягко удержал её за руку Родион. – Давайте отправимся в ресторан. Не против?

     - Я за! Прекрасное предложение! Осталось решить в какой, - звонко поддержала Ева.

     - А что решать? Через дорогу вполне приличный кабак. Подъем! на сборы три минуты, - призвал Давид.  

     Ровно через три минуты Давид был готов. Ева посмотрела на него, на Родиона и произнесла:

     - Мой наряд не вяжется ни к одному из ваших костюмов. А мне хотелось бы быть дамой Родиона.

     - Прекрасно! -  воскликнул тот, и, взяв друзей под руки, увлёк за собой.

 

     Крещатик, освободившись от массы людских тел, выглядел сиротливо и неприкаянно. Ветер гонял вдоль и поперек всякий мусор. Но приметы возвращения жизни в привычное русло всё же присутствовали - проститутки занимали свои места на панели, пытаясь компенсировать убытки от вынужденного простоя. Людей практически не было, и наши герои, выйдя на Крещатик, сразу попали под прицел жриц любви. Одна из них с откровенными намеками стала приставать к Давиду, удерживая за руку. Ева рассмеялась и бросила ей: опоздала, подруга, я их уже сняла!

     Перешли на другую сторону, Ева, продолжая смеяться, предложила Давиду:

     - Пошел бы с дамой, развлекся.

     - Ага, а ты бы повесила мне на шею табличку "кобель Давид", - в тон ей отвечал Давид.

     - Прямо-таки кобель, просто мужчина - продолжала Ева.

     - Разве настоящий мужчина станет делить женщину бог с кем, - отбивался Давид.

     - Настоящий мужчина, прежде всего, не будет скрягой, - хохотала Ева.

     - Согласен, мужчина не должен быть скрягой, - отозвался Родион и потянул друзей в бутик.

     Как только вошли, подскочил человечек мужского пола. Вот они настоящие мужчины, -подумал с иронией Давид. Человечек же, безошибочно определив в Родионе платежеспособного клиента, стал меньше в росте и пропел шаблонное "чем могу быть полезен".

     Родион вывел Еву за руку вперед и произнёс:

     - Даме вечернее платье, и чтобы подчеркивало прелести.

     Давид едва сдержался, чтобы не рассмеяться.

     Ева и прислуга удалились. Давид глянул на брата и, улыбаясь, покачал головой.

     - Всё нормально, - отозвался тот.

     Минут через двадцать Ева предстала. Её глаза сверкали от счастья. Родион осмотрел и поинтересовался:

     - А обувь?

     - Конечно, конечно, - и Еву повели в соседнюю секцию.

     Давид спросил:

     - Родя, прилично ли едва знакомой женщине делать такие подарки?

     Но Родя вместо ответа кинул "я сейчас" и бросился к выходу. Давиду оставалось только ждать окончания представления. Когда Ева появилась вновь, грациозно вышагивая на новых каблуках, в магазин ворвался и запыхавшийся Родион. Подойдя к Еве, он надел ей на шею колье и произнёс:

     - Вот теперь всё как надо.

.    Ева глянула в зеркало и воскликнула:

     - Боже! Какое прекрасное колье! Оно же стоит много денег.

     - Ерунда! Тебе нравится?

     В ответ она прильнула к его щеке губами.

     - Ну вот. Много ли надо, чтобы осчастливить женщину окончательно, - тихо проронил Давид, глядя на мимолетное человеческое счастье.   

 

     Швейцар при ресторане пытался объяснить, что свободных мест нет, что заказывать надо загодя, но здесь подошел метрдотель и, пристально глянув на Родиона, произнес:

     - Пожалуйста, проходите. Будем рады вас обслужить.

     В зале витал тонкий запах дорогих сигарет и еще более дорогих духов. В приглушенном свете тихо звучала классическая музыка. Распорядитель провел их в глубину зала, усадил за свободный столик и, наклонившись к Родиону, тихо спросил:

     - Разрешите представить вас нашим гостям? – и, не дожидаясь ответа, выпрямился и произнес на весь зал: - Господа, сегодня с нами замечательный исполнитель и композитор …

     Все повернулись в их сторону, раздались разрозненные аплодисменты, и Родиону пришлось приподняться и слегка раскланяться. Садясь, он тихо спросил хозяина:

     - Откуда вы собственно меня знаете?

     - Видите ли, я раньше трудился в консерватории. Теперь вот вынужден держать ресторан. Но за современными исполнителями слежу, был на вашем концерте два года назад.

     - Надеюсь, не станете использовать меня в качестве пианиста, - проронил Родион. 

     - Ну что вы, достаточно и вашего имени. И не беспокойтесь, наше заведение посещает вполне культурная и высокообразованная публика, - ответил хозяин и жестом позвал официанта.

     Родион заказывал, а Ева с восторгом смотрела на него. Официант удалился, Давид заметил:

     - Да ты у нас, брат, знаменитость. Еще чуток и вытянешь на поп-звезду.

     - Замолчи, а то получишь ложкой по лбу.

     Давид рассмеялся:

     - А помнишь, как дед за столом нас ложкой по лбу метил, когда баловались.

     - Как не помнить. Ты ведь частенько меня провоцировал.

     - Это и дед знал. Он говорил: ты, Давид, норовишь исподтишка, а Родя - открытая душа.

     - Да будет тебе. Помнишь, как я старинную вазу разбил, а ты всё принял на себя?

     - Как забыть, ты же не дал моему геройству развернуться во всей красе, тут же и признал вину.

     - А помнишь, как мы с тобой лет пяти-шести остались одни и решили помочь бабушке? Подвернулся нам уникальный ковер ручной работы, и мы все концы пряжи, выведенные на обратную сторону, заподлицо подрезали. Чтобы красиво было, - продолжал весело Родион.

     - Бабушка увидела и чуть в обморок не упала. Со слезами допытывалась, кто сделал. А мы никак не могли понять, отчего она так расстроена.

     - Дед разобрался и вынес приговор: наказывать не стоит, так как дело наше от благих побуждений. Но разъяснил кое-что об ответственности за действия и побуждения.

     - Вот с той поры мы с тобой только и думаем об ответственности за свои действия и побуждения.

     - Сейчас ты ударишься в психологию, и дама наша совсем заскучает. Расскажи лучше, как познакомился с Евой.

     - Стыдно вспоминать. Сидел в редакции еженедельника и клянчил у редактора гонорар за рассказ. Вид у меня был довольно жалкий, едва сводил концы с концами. И вот, когда уже готов был отступить, в дело вмешалась Ева. Представляешь, заявила редактору, что рассказ замечательный и стоит в десять раз дороже.

     - Мне просто стал противен этот боров, у которого на словах денег нет, а карман оттопыривается от левых за джинсу, - пояснила Ева.

     Подали напитки. Официант разлил по бокалам красное вино, Ева произнесла:

     - Друзья! Предлагаю выпить за наше будущее.

     Вечер протекал уютно. Но здесь кто-то из публики заказал оркестру "Гоп-стоп".

     - Да, культурой так и прёт, - откликнулся Давид.

     - Музыканты неплохие и приличную музыку исполняли. Но как не отдать должное хозяевам жизни, - высказался Родион.

     - Хозяев просто заела тоска по зоне. Наверно и у них имеется какая-то душа, - вклинилась Ева.

     - Душа и у бродячего пса имеется, - заключил Давид.

     Шлягер пошел по второму кругу, потом по третьему. Друзья встали и направились к выходу, оставив расчет на столе. Подоспел метрдотель и, оправдываясь, пояснял:

     - Местный авторитет нагрянул, что-то празднует. Извините, если не так.

     - Всё в порядке, - ответил за всех Родион.

     Друзья вышли на улицу. У ресторана, взгромоздившись на тротуар, отстаивались дорогие иномарки с номерами "Вован", "Колян", "Сашок". Давид тоскливо посмотрел в сторону майдана. По Крещатику мела поземка. 

 

                                                        -"-

     Давид гнал жигуль на юг. Уговорила всё-таки Ева, уломала взять небольшой подряд - съездить на крупный когда-то судостроительный завод и сделать репортаж о сегодняшнем дне.

     Уже невдалеке от места назначения увязался с ним механик некой агрофирмы. Попутчика звали Степаном, оказался словоохотлив.

     - А я взнав вид Мыколы на заправци, куды ты идеш. Та й думаю соби, це ж краще, як на ахтобуси трястися. Та й дорогу тоби пидскажу, шоб не заплутав, - пояснил он, усаживаясь рядом с Давидом.

     - На заводе судно рыбацкое заказали? – поинтересовался Давид.

     - Та якэ там судно! Дёрнув черт два комбайны в рэмонт туды запроторыть. Скоро вжэ пив року, а воны нэ мычать, ни тэляться.

     - Наверно других заказов много, вот они с вашим, не типичным, и задерживают.

     - Та якэ там много. Бидкують вже якый рик. Мы ж погналы туды свое старьё, бо казали дэшэво зроблять. А воно вон як, выгиднише було в брухт сдати.

     - Что ж новых комбайнов не купите?

     - Та ты що, яки там нови.

     - Агрофирму кто держит, селяне?

     - Та яки там сэляне. Прыихалы бог зна звидкы, зэмэльни паи швыденько в арэнду позабыралы, та й роблять, як його, бизнэс.

     - За землю людям платят?

     - Копийкы одни. От и порахуйтэ. Люды зэмлю здалы, на ний же и працюють наймытамы. За зэмлю – копийкы, зарплатня – копийкы, та щэ й затрымують.     

     - Так заберите землю обратно, она же ваша, в конце концов. Организуйте свой кооператив и работайте для себя.

     - Та якый там забрать. У сусидним сэли хотилы так зробыты, так нихто нэ виддав. Навпакы, чэрэз якыйсь час зовсим паи видибралы. Кажуть воны вашымы и нэ булы николы.

     - В суд надо обращаться.

     - Обращалысь. Та якэ там. Кажуть, що у докумэнтах тых щось нэ так. Та й залышылы всэ, як е.    

     - Да, - вздохнул Давид. – Куда ни глянь, кругом одно и тоже.

     А Степан продолжал:

     - Оцэ засивають поля рипаком и байдужэ, шо вин спустошуе зэмлю, що збавытысь вид цього сорняку будэ набагато дорожче, чым оти выгоды, шо получають. Та й нэ воны будуть оцэ лыхо выправляты. Загублять зэмлю, та й пидуть у свои офшоры.

      

     Добрались до завода к полудню, нашли центральную проходную, на проходной сторожа. Больше никого, хоть направо, хоть налево головой крути.

     - Выходной у вас, что ли? – поинтересовался Давид.

     - Да, каждый день выходной. И так год за годом.

     - А где начальство, бюро пропусков? – спросил Давид.

     - Та нэмае тут нияких пропусков, - вмешался Степан, и уже, обращаясь к сторожу, добавил: - Мы тут прыихалы до Куцэнко, що комбайны наши рэмонтуе.    

     - Проходите, - ответил сторож: - Я его сегодня видел.

     Давид понял, что объяснять цель своего посещения не стоит. Не известно как отреагирует сторож, и какие установки от хозяев получит. Так и прошел на завод как попутчик механика агрофирмы. Когда двинулись по территории, Степан, махнув рукой, пояснил:

     - Трэба було на машыни. Далэченько тут будэ.

     Чем дальше проникали вглубь завода, тем яснее становилась картина. Бывший гигант стоял. Никаких следов трудовых будней. Пустынные разваливающиеся корпуса громадных цехов и полная тишина. Ни одного человека не встретилось по пути. И только пару раз атаковали их стаи собак. Спутник Давида несколько раз останавливался, выверяя правильность пути, затем они снова двигались пока не вышли к одному из цехов на берегу, где увидели, наконец, двух рабочих, возившихся со ржавым металлом.

     - Куценко дэ? – спросил Степан.

     Один из рабочих в ответ махнул рукой в направлении цеха. Поблуждав по коридорам когда-то управленческого корпуса, Степан с Давидом всё-таки нашли желанного Куценко. Увидев их, он долго вспоминал, потом справился:

     - За комбайнами приехали?

     - Так, - закивал головой Степан.

     - Идемте, посмотрите.

     Спустились в пролет цеха, по пути Куценко кое-что комментировал:

     - Вот такие наши дела. Когда-то этот цех строил и спускал на воду ежемесячно рыбоморозильный траулер водоизмещением восемнадцать тысяч тонн.

     Давиду мало что говорили цифры, но по интонации понял, что много, и одобрительно закивал в ответ головой.  

     - Да что траулеры. Авианосцы строили. Не в этом цеху, конечно, а на главном стапеле. Суда и корабли поставляли в десятки стран мира. А теперь два комбайна полгода ремонтируем.

     - Кроме вас кто ещё работает? – поинтересовался Давид.

     - Никто. У нас ещё в ремонте рыбацкие баркасы. Человек на двадцать работа имеется.

     - А раньше какая численность на заводе была? – снова спросил Давид.

     - Раньше. Раньше пятьдесят тысяч работало. Маршрутные автобусы по территории ходили. Лицом города этот завод был. А теперь у города вот такое лицо, - и Куценко, проведя рукой вокруг, усмехнулся.

     - Что ж так? перестали брать ваши суда? – не успокаивался Давид.

     - Да брали бы и сейчас. Политику такую новые господа завели. Вначале рассеяли массу всяких кооперативчиков и сосали, сосали завод. Казалось, вымя заводское никогда не иссохнет. Показалось мало, захотели взять в собственность. Взяли, а что делать не знают. В промышленном бизнесе ни хрена не понимают. Только и умеют что перепродавать. Вся страна - руины и лавки. Чем торгуем, если ни черта не производим? Один металлолом и производим. Видели, как территорию чисто прибрали от лома? Сукины дети! – закончил эмоционально Куценко.

     - Убрали лом. Что плохого? – поддерживал разговор Давид.

     - Плохого? Да они с этим ломом подмели и всё оборудование, которому цены нет. Главный стапель, все его коммуникации и оборудование на куски порезали да на лом сдали. Теперь там пустырь. Мы в нашем цеху мостовой кран, сварочные аппараты и пяток станков кое-как защитили. Хотели и это забрать. А чем работать? – негодовал Куценко. – Некоторые деятели утверждают, что за развалом завода стоят россияне, они, мол, через подставных лиц прибрали завод к рукам и уничтожили. Ну хорошо, здесь россияне, а тысячи других предприятий тоже россияне? Торгаши долбанные, загубили промышленность.

     - И это в стране, именующей себя по привычке космической, - проронил Давид.

     - Какой космос. Угроблено всё. Уже некому обычное судно спроектировать. А вы – космос. Для таких дел наука нужна. А здесь экономика колониального типа.

     Вышли к двум комбайнам, сиротливо затерявшимся в чреве цеха.

     - Вот ваши комбайны. Всё сделали, кроме ремонта двигателей. Запчасти не на что купить. Что будем делать? – заявил Куценко.

     - У нас грошей нэмае, - спешно ответил Степан: - Мы ж по договору усэ заплатылы.

     - Разве то деньги. Смех один. Себе в убыток. Цены на запчасти в два раза поднялись, - объяснял Куценко.

     - Та вы б ще потягнулы, воны и в дэсять разив пидскочуть, - бурчал Степан, а сам внимательно осматривал машины.

     Закончив осмотр, он, вытирая ветошью руки от масла и грязи, итожил:

     - Ще кабинку подкрасьтэ, и на другому щиток з прыборамы до ладу звэдить. З цины рэмонт двыгунив знимаемо, гроши вы нам повэртаетэ. А комбайны мы забираэмо, сами дорэмонтуемо. Завтра прыидуть забыраты.

 

     Когда покинули цех, Степан, хитро улыбнувшись Давиду, произнес:

     - А всэ одно дэшэвшэ обийдэться, чым у Хэрсони. Запчасти у мэнэ е. Та мы й сами двыгуны видрымонтуемо. Ранишэ мы их и рэмонтувалы у сэбэ в майстэрни.

     Давид смотрел на этого работягу, типичного соотечественника, и задавал себе один вопрос: отчего наша жизнь столь ничтожна, столь убога, куда ни кинь взгляд?

     В дороге набросал очерк под названием "Наш бизнес и наша жизнь" и подумал, что в очередной раз не выполнил поручения Евы.

 

                                                           -"-

     И только возвратившись из поездки, Давид понял подлинную цель и тактический ход Евы. Уже в первый день молодая пара заявила ему о предстоящем бракосочетании. Давид лишь констатировал страстную влюбленность Родиона и демонстративное целомудрие Евы, которое слегка веселило его. 

     За два дня до бракосочетания Родион явился домой озабоченным. На встревоженные вопросы Евы ответил с расстановкой:

     - Контракт с оперным отменили. И концерты в Киеве тоже отменили.

     - Неустойку, значит, должны заплатить, - буркнул Давид.

     - Ничего платить не будут. Сказали: недоволен - иди в суд.

     - Но хоть что-то пояснили? – недоумевала Ева.

     - Пояснили, - усмехнулся Родион. - Отныне надо быть оранжевым, чтобы выступать в Киеве.

     - Как это? – удивился Давид.

     - А черт его знает как, - вспылил Родион и тут же, успокоившись, добавил: - А оно и к лучшему. Обидно, конечно, что на родине и сапогом под зад, но нам не привыкать. Зато теперь, Ева, у нас целый месяц и по-настоящему медовый. Улаживай дела с редакцией, сразу после регистрации брака отправляемся в Швейцарию, на три недели. Авиабилеты и гостиницу я уже заказал.

     - Ура! – подпрыгнула она от восторга и, обняв Родиона, прильнула к губам.

     - Ну, Родя, и везучий же ты хлопец. Любят тебя женщины и за удачи, и за провалы, - улыбнулся Давид.

     Ева оторвалась от губ Родиона, чтобы прокричать:

     - Никаких женщин! Отныне только одна! Вот так!

     И вновь прильнула к губам жениха. Давид посмотрел на брызжущее во все стороны счастье и отправился в свою комнату работать. А Родион, оторвавшись, наконец, от губ Евы, пояснил:

     - Летим до Франкфурта, оттуда по железке до Женевы. Погуляем несколько дней, потом в сердце Альп, в одно замечательное гнездышко.

     - На всё согласна, милый. Теперь слушаю только тебя.

     - Ловлю на слове.

     И они вновь слились в поцелуе.

 

     Прямо из загса молодожены укатили в аэропорт. Боинг легко оторвался от земли, и через два с половиной часа столь же легко приземлился в аэропорту Франкфурта-на-Майне. Как только после пограничных процедур оказались на просторе, Ева подумала: вот и началась, слава богу, новая жизнь.        

     - Ты была когда-нибудь здесь? - спросил он.

     - Нет. Кстати, мы не окажемся на мели?

     - Не окажемся. Имеются средства в одном тихом уголке Женевы.

     - Много?

     - Нам хватит. После путешествия получишь полный финансовый отчет, а сейчас хочу, чтобы ни о чём обыденном не думала и наслаждалась красотой жизни.

     - Борисполь кажется убогим после этого великолепия, - произнесла она, оглядываясь по сторонам.

     - Ну что ты, он воспринимается вполне милым уголком уже после месячного блуждания на чужбине.

     - А здесь нам и блуждать не дадут! - весело воскликнула Ева и впрыгнула на дорожку очередного эскалатора.

   

     Кто из Вас, мой читатель, бродил по улочкам старой Женевы, Брюсселя или Праги? Пусть даже Киева до беспардонной застройки центра и нашествия майданного бедлама. Так вот, кто бродил по этим улочкам, имеющим единственный и неповторимый колорит, хранящим в камне прикосновение столетий, тот поймет наших героев, забывших обо всём на свете, кроме своих романтических чувств. Родион и Ева были счастливы в эти дни, каждый по-своему.