Проза

 

 

     Дорогая моя столица, золотая моя Москва, - разрывался динамик в купе. За окном вагона проплывали кварталы и разъезды мегаполиса. Вот и вокзал - шумный, неуютный, с раздрызганной площадью перед ним. Путь до издательства по столичным меркам слыл недолгим: три пролета на метро и метров восемьсот пешком. Издательство так себе, каких ныне множество. Но здесь готовы были издать его книгу и возжелали встречи для уточнения деталей.

     Детали на деле оказались в прямой связи с содержанием текста. Издательство не устраивали места, где на их взгляд проявлялось недостаточное уважение к российской власти и православной церкви. Давид в ответ тягостно вздохнул, но ответил уверенно, хотя и тихим голосом:

     - Видите ли, я вообще не озабочен проблемой уважительности к какой бы то ни было власти. Достаточно, что этим озабочена сама власть.

     Редактор усмехнулся и с легкой ехидцей отпустил:

     - А чем же вы озабочены, если не секрет?

     - Не поверите. Одержим верой в духовный прогресс человечества, - съязвил в свою очередь Давид.

     Реактор глянул на него безразлично и бросил:

     - А зря, мог бы сорвать неплохой куш.

     - А ещё меньше озабочен размером гонорара.

     В этот раз взгляд редактора был откровенно насмешлив:

     - Теперь вижу, кто послужил прототипом для героев ваших романов.

     - Это видение может оказаться и заурядной аберрацией.

     - Но то, что вы Дон Кихот, ясно в любом случае, - продолжил редактор. – Зря, а можно было бы столковаться.

     - Можно было бы и ваши условия направить почтой. 

     - Ну что ж, не обессудьте. Знаете, не каждый день ведь можно встретиться с таким… человеком. Извините, если что не так. Мы вас больше не задерживаем.

     Давид поднялся со стула и, выходя из кабинета, не удержался и подурачился, копируя Родиона:

     Редактор удивленно посмотрел ему вслед поверх очков.     

     А Давид вышел на шумные московские улицы, испытывая странные ощущения. С одной стороны Москва и русская культура были ему близки, очень близки. Больше того, русский язык он считал для себя родным. И в тоже время всегда чувствовал себя среди москвичей в некотором смысле чужим. Несколько проще ему было в российской провинции, но всё одно что-то невидимое, едва заметное для ощущений разделяло. Это было трудно объяснить. Но в любом случае, если бы его спросили, где его народ, он без колебаний указал бы на Украину. Удивительное это явление – этническая привязанность, думал он. И в то же время докатились мы до странной ситуации, когда коренных киевлян заезжие проповедники из Америки учат, как надо любить Киев. Вот оно - необузданное желание навязать свой стереотип восприятия и поведения

     Оставив невеселые мысли, Давид отправился в книжные магазины. Как бы ни относился он к издательствам, следовало признать: книжное дело в России поставлено на высокий уровень. Здесь находили место не только окололитературному "мылу", но и подлинным сокровищам русской культуры, её великой литературе. И больно ему стало за  свою  безпорадну Україну.

     С этим чувством влез он в чрево метро и направился на вокзал в попытке взять билет на ближайший рейс. Но у кассы его ждало разочарование, пришлось искать место на ночь. К удивлению оно нашлось в первой же попавшейся гостинице.

     В гостиничном номере сосед лет тридцати представился Владимиром, приехал на конференцию учителей, преподает историю. Узнав, что Давид из Киева, приподнял брови и не то спросил, не то констатировал:

     - Что же вы такое творите, вроде не русские.

     - А с чего вы взяли, что мы должны быть обязательно русскими.

     - Родной язык у вас какой?

     - Русский.

     - Ну вот, а вы говорите.

     - Следовать вашей логике так всё население Америки должно именоваться не иначе, как англичанами, испанцами и португальцами.

     - При чем здесь Америка? У нас ведь с вами общие корни. Все мы родом из Киевской Руси.

     - Вы имеете в виду древнерусский народ?

     - Вот именно.

     - Вынужден вас огорчить, молодой человек. Великорусский народ, к которому вы, несомненно, принадлежите, имеет общего с древнерусским не более чем итальянцы с древними римлянами. Так что мы – просто украинцы, независимо от того говорим ли на русском или украинском, - с некоторой хитринкой в глазах произнес Давид.

     Молодой человек, не замечая интонаций Давида, лихорадочно обдумывал услышанное.

     - Что-то здесь не так! Мы с вами от одного корня, - настаивал учитель истории.

     - Безусловно, корни у нас общие. Но этносы мы разные, - дурачился слегка Давид: - В этнической мифологии существует чрезвычайно устойчивое социальное представление. Принято считать, что тот или иной народ происходит от праотца, или в наше время говорят – от какого-либо древнего племени.

     - Что же здесь неправильного?

     - Только одно. На земле не существует ни одного народа, ни одного этноса, ни одной нации, которые бы произошли от праотца. С уверенностью можно сказать, что нет ни одного народа, который бы не произошел от разных предков.

     - Какую-то ерунду вы говорите, - сказал Владимир, но уже менее уверенно.

     - Разве генетическое, племенное родство лежит в основе образования этноса, нации? Наоборот, именно в котле этногенеза постоянно варится юшка из разного генетического материала. На примере великорусского народа это восточные славяне, финно-угорские, тюркские и другие компоненты. И не генетический материал определяет, в конце концов, этнос.

 - А что же?

 - Общий ландшафт, стереотипы поведения, культура.

 - Это вы на Украине такую науку наваяли?

 - Науку эту, как вы выразились, наваяли не кто иные, как чистокровные русские. Хотя, если подходить с точки зрения генетики, - Давид улыбнулся. - То это совместное творчество.

     - Что имеете в виду?

     - Работы Льва Гумилева изучали? – спросил Давид.

     - Что-то припоминаю из университета. Так я разделяю его евразийский подход.

     - Похоже, разделяете вы больше сегодняшний политический подход, нежели научный. 

     Молодой человек пропустил замечание мимо:

     - Так при чем здесь совместное творчество? Это русская наука!

     - Браво! Абсолютно трезвая мысль. И заметьте, вам совершенно не приходит сейчас в голову выяснять, какие у Гумилева гены.

     - А какие у него гены?

     - А те, что от родителей унаследовал, - весело смеялся Давид.

     - Насколько я помню, то отец его был Николай Гумилев, а мать – Анна Ахматова… боже, - рассмеялся и Владимир: – Аня Горенко, хохлушка.

     - Да, если выражаться вашим стилем, то хохлушка и кацап, - отвечал Давид, смеясь уже оттого, что истинной крови Ани Горенко не знала и сама её обладательница.

     - Это вы хохлы, а мы не кацапы, мы русские.

     - Нет уж, если мы хохлы, то вы обязательно кацапы. А знаете, откуда пошли хохлы и кацапы?

     - Бог знает, что-то не припомню.

     - Хохол – особая стрижка на голове, массово носили на Украине в средние века.

     - А кацап?

     - А кацап – это, как цап.   

     Молодой человек недоуменно посмотрел на Давида. Тот продолжал шутить:

     - Русские носили массово бороду, и она напоминала украинцам бороду цапа. Вот такая этимология и семантика вместе взятые. 

     Молодой человек оказался необидчивым, а смешливым, рассмеялся больше прежнего.

     - А знаете, чем пугали на Украине в те времена? – поддавал Давид.

     - Откуда мне знать.

     - Народу паны, не желавшие тесного контакта с Московией, говорили: вот придут москали, отберут черевики и заставят носить лапти.

     - Да уж, лапти наш брэнд.

     И, уняв смех, Владимир констатировал:

     - Получается, нас даже стрижка и обувь разъединяли.

     - Ну что вы, нас объединяло и объединяет гораздо большее.

     - Что же?

     - Принадлежность к единому суперэтносу. Это немало, поверьте.

     - Как-то не греет ваш суперэтнос. Холодное какое-то объединение выходит.

     - Можно и потеплее. Нас объединяют и древнерусский народ, и предания старины, и историческая память. Нас объединяют и Сковорода, и Шевченко, и Гоголь, и Булгаков, и герои романа Ильфа и Петрова, и Стравинский, и Малевич, и Королев. И еще множество людей, явлений культуры и исторических событий, - подводил итог Давид уже серьёзно.

 

     В душном вагоне, трясясь на верхней полке, Давид листал старенький томик Кобзаря, захваченный в дорогу. Книги, приобретенные в Москве, оставил до других времен. Перечитывая под перестук колес выборочные стихи, ощущал простое, бесхитростное, живое человеческое слово. Попытки противников всего украинского обозначить поэта как мало значащее явление культуры, как эмблему вечно плачущего и жалующегося на внешнее зло хохла необоснованны, думал Давид. Впрочем, как и попытки наших нацюг возвести стену между украинской и русской культурой. Всё это ни к чему хорошему не приведет.

     Вспомнились дни, проведенные много лет назад в Кос-Арале. Какая-то неведомая сила увлекла его тогда за тысячи километров. Увидев воочию места, где Шевченко  пребывал в изгнании, Давид был поражен. Только оказавшись среди хибар затерянных в песках, среди верблюдов, жующих саксауловую колючку, среди чужой речи и чужих лиц, он осознал всю муку, выпавшую на долю поэта. Пребывать не год и не два на чужбине, ничем, даже травинкой, не напоминавшей Украину, тосковать по родным краям, по родной речи и материнской песне. Тогда Давид понял, что не выдержал бы испытания, доставшегося на долю Тараса.

     Вагон раскачивало от быстрой езды, и Давид, опечаленный размышлениями, незаметно для себя уснул. Снилось ему, что продолжает разговор с Владимиром и с болью в сердце произносит:

     - Ты ведь брат мне, брат. Я был не прав, прости.

     И тянется к Владимиру, пытаясь обнять. Но тот неожиданно отталкивает его и кричит:

     - Какой ты мне брат?! Хохлы - помесь жидов бог знает с кем! И вообще Украина искусственное образование.

     Давид в отчаянии кричит в ответ:

     - А вы – рабы! Рабами были, рабами и останетесь!

     Завязалась драка. Давид в ужасе и будто со стороны наблюдает за собой, за жестокой схваткой. Уже падают бомбы, пылают в огне города. И вдруг видит Владимира, мертвого, распластавшегося телом посреди задымленной улицы. Бросается к нему, обнимает,  рыдает. И здесь замечает над собой урода в звёздно-полосатом колпаке. Урод посмеивается, вначале тихо, затем громче и громче. И вот смех его доходит до рыка, а голова на глазах превращается в голову зверя.

    

     Давид очнулся от кошмара, над ним стояла проводница вагона.

     - Пассажир, шо с вами?    

     Он сел на полку, оглянулся по сторонам. Поезд стоял, в вагоне было пусто.

     - А где остальные? - спросил он.

     - Здрасьте. Мы в Киеве. Хорошо, шо осмотрела всё, а то куковать вам в отстое.

     Давид молча встал, оделся и вышел на перрон. Вокруг суетились пассажиры, носильщики, вокзальные воры и спекулянты. Киев встречал сырой неприветливой погодой. 

 

     Текст доклада навеял на Давида ощущение безысходности. И когда Вячеслав потребовал высказать мнение, ощущение усилилось. Подавляя его, Давид заговорил:

     - Не вижу картины позитивного будущего страны. Социальные представления и психологические установки навязывают себя в роли истины, подчас крайне агрессивно.

     - Не понимаю, что ты этим хочешь сказать, - слегка ощетинился Вячеслав.

     - Сегодня каждая часть страны видит Украину как свое подобие и стремится навязать это видение другой части. А Украина, если ей суждено пережить этот этап и прийти к консолидации, несомненно, будет иной, вовсе не такой, какой навязывают её друг другу стороны. Мы же говорили об этом в прошлый раз.

     - Разве не видишь, Украина гибнет!

     - Ну да, если летаргический сон путать со смертью. Инфантильная дамочка, возомнившая себя спящей красавицей, ждущая заокеанского поцелуя.

     - Ты меня не понимаешь! Надо во что бы то ни стало сохранить идентичность.

     - Идентичность – это шаровары, гопак? Или полтавская баба с борщом, в котором мухи плавают? Или еще нечто? - и, помолчав немного, Давид продолжил: - Идет сложный процесс становления, и продолжительность его не год, и даже не десятилетия. Политические декларации здесь бессмысленны. А политик, если хочет достичь результатов, обязан помнить об объективном характере процессов, учитывать их особенности. А вы, прости, напоминаете мне царя Петра. Нельзя народ за шиворот перетащить через столетия в иную страну. Нельзя повторить чужую историю.

     - Оставим самодура. Никто не собирается тащить народ за шиворот. Мы просто помогаем ему осознать свою внутреннюю сущность. Идентичность – это, прежде всего, язык и культура. Украину надо объединять, и объединит её язык, - настаивал Вячеслав.

     - Ты меня продолжаешь удивлять. Объединиться по чьему-то хотению невозможно. И прекрасно знаешь, что язык не определяет однозначно принадлежность ни к этносу, ни к нации. Вижу, вы готовы наделать массу глупостей с форсируемой вами украинизацией. Становлению нации вряд ли этим поможете, а вот сопротивление получите с явно выраженными центробежными процессами в государстве.

     - Неужели не видишь пятой колонны? И колонна эта русскоязычна, - убеждал Вячеслав.

     - Допускаете фатальную ошибку. Миллионы людей, пращуры которых похоронены на этой земле, являются пятой колонной только потому, что говорят по-русски? Тогда вы как политики обречены на полный провал.   

     - Неужели не понимаешь, Москва в своей антиукраинской политике опирается на русскоязычную Украину?

     - Приехали, карась уже на крючке. Теперь московская удочка поводит вас. И почему не видите пятой колонны в западных областях, колонны в интересах Запада?

     - Ты совсем ослеп, Давид? Не видишь, где выступают против НАТО?

     - Да, у вас совсем мозги набекрень поехали. Давайте, подгоняйте кобылу, и в хвост и в гриву подгоняйте. Вот по дороге в натовскую конюшню и пообдерет ей бока русский медведь. 

     - В диком поле тем более пообдерет.

     - А вы проводите цивилизованную политику, не будет и дикого поля.

     - Нужны идеалы, нужны герои нации, за которыми пойдет народ.

     - Ну да, герои бредовых идей наших нацюг. Мазепы, петлюры, бандеры. По-моему надо оставить народ в покое, дать ему возможность жить и развиваться. А героев себе он и сам найдет, и песни о них сложит. Давай вернемся к докладу. Вот ты пишешь: обязательная в ближайшем будущем интеграция в объединенную Европу.

     - У тебя сомнения?

     - Да, у меня большие сомнения. Неужели думаешь, что если сейчас тысячи наших соотечественников подмывают по европам безо всякого ущемления своей гордости задницы немощным старикам, то и весь народ без проблем перестроится на свою новую роль в Европе. Думаешь, там ждёт его участь равного?

     - Запад готов к партнерским отношениям с Украиной.

     - Смотри, чтобы не получилось как в том анекдоте, где дуру беспардонно изнасиловали так называемые партнеры, а она не поняла и лепечет про свадьбу.

     Вячеслав будто не слышал и продолжал:

     - Надо вести разъяснительную работу, показывать выгоды от интеграции с Европой.

     - Какие выгоды. Это будет такая ломка, о последствиях которой вы и не подозреваете.

     - Не надо нас пугать, Давид.

     - Смотрю, вы намерились навязать Украине в двадцать первом веке новую Унию.  

     - Даже такой защитник православия как Петр Могила и тот поворачивал Украину лицом на запад, - продолжал настаивать Вячеслав.

     - Он то, может, и поворачивал. А вот как народ смотрел на западничество, ты хоть это помнишь?

     - Недруги Могилы колобродили, вот и вся история, - защищался Вячеслав.

     - Я вам всё-таки советую вспомнить, чем в семнадцатом веке закончилась для Украины Уния.

     - А я повторяю, Давид, не надо нас пугать.

     - Да, наша власть не меняется. Глядя на неё, лишний раз убеждаешься, что удивляться следует не тому, что в стране всё плохо, а тому, что мы ещё существуем.

     - Подожди, ты слишком эмоционален сегодня и всё норовишь укусить. Повторяю, меня в первую очередь волнуют вопросы развития нашего государства.

     - Что-то не пойму, вы о народе печетесь или о своем государстве?

     - И о государстве. Как же народ без государства?

     - Без государства никак. Только он, народ, за свою историю может не одно государство сменить для себя. Вот осточертеете ему, и сбросит вас вместе с вашим государством.

     - Кого это вас?

     - Зажравшихся панов. Или не видишь, где пролёг подлинный водораздел?

     - Освободимся от атавизмов коммунизма, и жизнь пойдет по-другому.

     - Вроде бы мыслящий человек. Профессор, наконец. Да разве панство наше от коммунистических корней?

     Не получался сегодня у братьев уравновешенный разговор, не было взаимопонимания, прежде всего, в восприятии сегодняшнего дня.

                                         

                                                               -"-

     Та звідки ж то панство, що і богу свічку ставить і з брата сім шкур здере, і все ніяк не нажереться! Чи не бусурманові то діти? А може то москалі з воєводами завезли? Та ні, свої пани, рідненькі, кров від крові, плоть від плоті.      

     Начало семнадцатого века. Откуда эта страсть к непомерной роскоши - и кучер пана тулуп покрывает красною материей, чтоб отличаться от простолюдина. А сам шляхтич катит в коляске запряженной шестеркой да обитой шелком с серебряными украшениями. На выкуп плененных соплеменников и на защиту отечества денег нет, и не проси. А вот на заморские вина да сладости, на повседневный обед, что даст фору званному во Франции, на это деньги всегда найдутся. Знатный пан держит при дворе толпу бездельников шляхтичей, а его панёнка – такую же толпу шляхтянок. И никто не хочет жить трудом, всякий пан норовит чужое заграбастать да легко спустить. А где ж взять? Да всё там же, у трудяг. Тут тебе кроме обычного налога ещё и очковое, и роговое, и спасное, и ставщина, и сухомельщина. А захочет бедняга напиться с горя, то и здесь не смей готовить свое, а иди к иудею, которому пан корчму в аренду сдал. И не дай бог пану ещё ехать на богомолье, или на свадьбу, или ещё куда, тут уж обязательно новая тягость объявится.

     А пойдешь в суд за правдой, найдешь такие поборы, подкупы и взятки, что и про правду свою забудешь. Да благодари бога, что в тюрьму не посажен. И ещё моли бога, чтобы церковь православную в аренду иудею не сдали. Тут уж плати и дудки, и поёмщину, и за погребение, и вообще за каждое богослужение. Мало платить, ты ему, иудею, еще и в ноги поклонись, чтоб церковь открыл.

     А по дороге в церковь зри холопа на кол посаженного за всякую провинность, а то и ребенка насмерть забитого.

 

     Кончилось терпение холопское, и пошли их загоны гулять по усадьбам панским, и отплатили тем же, только с ещё большим остервенением. Не было пощады ни панам, ни дозорцам, ни их семьям, ни даже младенцам грудным. А уж об иудеях и говорить нечего, более сотни тысяч полегло. Дик и безумен народ в неистовстве и гневе своем.

 

                                                              -"-

     Зачастил Вячеслав к Давиду, то ли от желания переубедить, то ли от внутренней неуверенности в своей правоте. Вот явился спозаранку, когда Давид ещё в постели. Не успев переступить порог, завел разговор:

     - Дрыхнешь, великий мастер полемики. Тебя бы в депутаты.

     - Нет уж, извини. Хватит в нашей семье и двух балаболов, - парировал Давид сквозь зевоту.

     - Ночь не спал, - продолжил Вячеслав: - Всё думал над твоими аргументами. Есть в них что-то, но не вся правда.

     - Подожди немного. Ты прямо с места в карьер, а я ещё глаз не протёр. Дай проснуться, - и, вновь зевнув, Давид добавил: - Вся правда разве что у господа бога. А мы с тобой всего лишь люди. Да ты проходи, проходи. Не в прихожей же вести разговор.

     Уселись на диван, Давид предложил:

     - Ну, выкладывай свою правду.

     - Не получится у нас тесного сотрудничества и совместного курса с Россией. Торговать, культурно обмениваться, пожалуйста. А тесного сотрудничества и совместного курса – никогда!

     - Триста пятьдесят лет получалось, а теперь вот не получится, - иронизировал Давид.

     - Южная Русь всегда тяготела к свободе и демократии.

     Давид прервал Вячеслава:

     - А Новгород и Псков были оплотом тирании?

     - Новгород и Псков пошел от южнорусского народа.

     - Ну прямо святая троица: Костомаров, Грушевский и наш Вячеслав. Конечно, Украина исключительно демократическое государство по своему призванию. А Россия от корней своих деспотическое, - продолжал иронизировать Давид.

     - Брось насмешничать.

     - Конечно, вся Россия пошла от Украины. А Новгород и подавно.  И потому новгородский диалект имел десятки отличий от южнорусского, - Давид перешел на более серьезный тон. – К твоему сведению, если и был южнорусский след, то это Ростов и Суздаль, ставшие в последующем оплотом монархизма. А Новгород и Псков всегда тяготели к Европе больше, чем южнорусские княжества. Это ведь очевидно из истории. Но я соглашусь и с вашей троицей. Пробелы в истории заполняет гипотеза и здравый смысл историка.

     - Пойми, Давид, Россия – империя. Разве потерпит она у себя под боком живой пример свободы и демократии.

     Давид смеялся уже откровенно.

     - Это где же ты нашел живой пример свободы и демократии? Неужели в сегодняшней Украине? Свобода для денег никак не может называться свободой для человека, разгул беззакония никак не может именоваться демократией. И ты сам это прекрасно знаешь.

     - Знаю. И, тем не менее, если сравнивать Украину и Россию, то сравнение выйдет не в пользу России.

     - Ты так рассуждаешь, будто существуют абсолютные критерии оценки того или другого способа правления.

     - Всё равно, эффективнее демократии человечество ничего не придумало.

     - У меня складывается впечатление, что вы в своем патриотическом крыле зомбированы американским блефом. Одни катили паровоз коммуны на запад, другие готовы уверовать в то, что восток без западной демократии пропадет. И вот вам новые миссионеры! А то, что эта политическая болтовня об абсолютных ценностях западной демократии есть всего лишь дымовая завеса для прикрытия борьбы за господство - ваши патриотические головы не посещала такая скромная мысль?  

     - Я и не говорю о Востоке.

     - Но ты обвиняешь Россию в том, что у неё не такая де демократия.

     - Я не обвиняю Россию. Я говорю, что Украине не по пути с Россией.

     - Знаю, Вячеслав, не просто жить рядом с великорусскими амбициями. Но такой у нас сосед. Это исторический факт и с ним надо считаться. И пойми, никто не поддержит нас в трудную минуту так, как братский народ.

     - Неловко как-то  напоминать, но у государств нет ни братьев, ни друзей. У них есть только интересы. Сближаться Украине на этом этапе истории с Россией – непоправимая ошибка.

     - Это у государств нет, а меж народов есть не только дружественные, но и братские.

     - Думаю, путь в объединенную Европу для нас единственно правильный, - оставался при своем Вячеслав.

     - Грустно, но проверено это будет практикой, когда и нас уже не будет на свете.

     - Нас не будет, дела наши останутся.

     И Вячеслав обнял Давида, будто прощался.