Проза

 

 

 

 

     Світе тихий, краю милий, моя Україно! За що тебе сплюндровано, за що мамо гинеш?..*

     Нет, не несет свои воды Днепр в мировой океан. Загрязненные впадают они в громадную клоаку.

     Не доставлен Давид к дому правосудия, нет такого в здешних краях.

     Сгинул бесследно Давид под пятой Голиафа. Исчез и роман, будто и не был в сетях. Литературная праща – интеллигентская забава, иллюзия, не боле.

     Где вы братские народы, дружественные нации? Сколько ни вопрошай, в ответ получишь лишь первобытную метку "свой-чужой". Замкнулся круг родоплеменного, замкнулся под дымовой завесой припудренных понятий.

     Возлюби ближнего. Ближнего бездушного, трусливого, оглупленного. Ближнего одержимого похотью, озлобленного, осатанелого.

     Возлюби олигархов, депутатов, их лжедемократию. Возлюби власть, какой бы ни была.   

     Возлюби мир, в котором вынужден пребывать.

 

     Глухое эхо доносит древнее, изначальное – эва, эвва, эвга…

     Старуха лежит малоподвижно, подергивая конечностями, бормоча отрывочные фразы. В гости приходят не родившиеся дети, пустые мечты, обрушенные надежды.

     Всплывает чёрт, прямо из преисподней, пугает рожей, дразнит давней соперницей. Старуха съеживается, пробует перекреститься, но сил не хватает. Тогда она плачет, негромко подвывая. Нечистый бесцеремонно заталкивает её в глухую пещеру. От ужаса старуха деревенеет, лежит, не шелохнувшись, пока пришелец, топая копытами, не уходит.

     Является исповедник в рубище, смотрит строго, требует воспоминаний. Воспоминаний о тех, кого в жизни любила и жалела. Старуха вспоминает себя, неподдельно жаль ей только себя. И вдруг в памяти всплывает мальчик с грустными карими глазами.

     И тогда с небес нисходит ангел.

     - Принеси мне цветы, - просит она.

     - Какие?

     - Те, что дарят женщине.

     - Между небом и землей цветы эти, собирайся.

     - Ты пришел за мной, ангел мой падший?

     - Да, за тобой, миру не до тебя.

     Миру всё одно, он и без старухи полон трухи. Он будто бы жаждет нового, молодого, но всё больше погружается в трясину архаичного, дикого.

 

                                                               -"-

     Майдан - призрак вече, иллюзия народовластия, закоснелое варварство.

     Наивные борцы за справедливость давно потеснены на задворки. Люмпен в угаре, люмпен орёт "геть", валит каменных идолов, громит учреждения, изгоняет чиновников, жжет здания, тащит на плаху несогласных. Люмпен в ударе - хоть миг истории да его. 

     Наемники, ловцы удачи и авантюристы всех мастей, помноженные сбродом, стекаются в хаос цивильной бойни, заполняя ненавистью и кровью прорехи здравого смысла партии войны. Неумолима поступь Аполлиона.  

     Угрюмые лица мало напоминают человеческие. Но и животными назвать - обидеть братьев меньших. Самцы лет двадцати-тридцати вышагивают строем, вбивая кованые каблуки в мостовую, выбрасывая вперед руку и выкрикивая лозунги. Сбитый в массу суррогат человека.

     Рухнула шоуменовская демократия. Разноцветные говоруны в прошлом. Всё больше агрессии льется с трибуны, всё чаще голосуют под угрозой коричневого кулака.

     И среди всей дикости, среди этого зверства мальчики с горячими сердцами. Их, подлинных, как всегда мало, мечтают о великой Украине. Мальчики с горячими сердцами и не очень умными головами. Гибнут мальчики. За что?

 

     Бедная Украйна. Пребывала в уверенности, что заговорит большую кровь. Радовалась и погружалась в эйфорию, так погружается в видения душевно больной. Сладко пела дудочка эфемерной мечты, слепо следовала на её зов жертва. Полагала, что обретает подлинную свободу. Простодушная, псевдосвобода, внушенная посредством "нейромедиаторов", хуже рабства.

     Да здравствует новая Уния! Уния под марионеточным патронатом. Уж теперь научат неразумных жить по праведным законам, уж выстроят балто-черноморский вал меж цивилизованной Европой и недоразвитой Евразией.

     Молодняк иссяк? разбежался? Стариков под ружьё! Воевать до последнего чуба! За что? За райскую жизнь на небесах. Или совсем от веры отпали?

     Зверь хитёр, подл, оскал прикрывал улыбочкой. Жертву выбирал цинично, брал

наверняка, безо всяких для неё надежд.

 

     Горит, пылает Батурин.

     Велика месть, да разве покроет масштаб утраты.

     Всех накроет волна последствий, никому уже не выйти прежним. Оборвана связующая нить, потерян духовный исток.

     Где Авель, брат твой?

     Мертв Авель. Вокруг каин на каине и каином понукает.

     Запретный рубеж преступлен, ограничители сшиблены. А подстрекатели отходят в сторону, принимают позу миротворца.

     Чумная, падала бы в бездну одна, так нет, тянет за собой других.

     Всех примет братская могила, никому не откажет.

 

     Большая игра, миллионы людей пущены разменной монетой. А местные князьки-падальщики подбирают объедки, подбирают и грызут друг друга за крупные куски.

     Новоиспеченный балаганный фюрер въезжает на пепелище попранных надежд, гарцуя на хребте Рэма. Соскакивает браво, прищелкивает каблуками, идет по кровавой дорожке к трибуне, демонстрируя решимость.

     Фюрер красуется, фюрер лжет.

     Рэм ржет, бьет копытом, требует овса.

     В нацгвардию жеребца, впрячь в карательную телегу! Там и состарится, если не прикончат сепаратисты. Впрочем, по мановению руки кукловода Рэм легко обернется погоняйлом, а фюрер холопом под кнутом.

 

     Нация превыше всего!

     А человек?

     Человек потом, может быть, когда-нибудь. Нет человека без нации!

     Тысячи лет человечество множило недочеловеков. И вот Европа разродилась, извергла из чресел человека нации.

     Да здравствует нация! Да здравствуют бараны, блеющие за пастырем, а не блеющих отделим, обязательно отделим.

     Лишь интегральный национализм принесет стране величие. Власть нациократии!

     Всплыли всё-таки мертвецы. Здравствуйте господа Донцов и Сциборский.

     Не всякий нацизм плох, есть весьма полезный для человеческого муравейника.

     Старые идолы, новые проповедники. 

     Вожди на виду, за ними массы жаждущие поиграть в войну, историю. Но поступь истории равнодушна и к чаяниям человека, и к похоти масс. Всё перемалывает в мясорубке, выводя свой результат.

    

     НУ ВАС НА Х.. С ВАШЕЙ ВОЙНОЙ!

   Отчаянный крик долетает издалека и умолкает в бетоне страха и оцепенения, сковавшего страну.

     Повестка безжалостно диктует надобность явиться. Война дикая, чуждая, вставшая против всякого смысла и чувства. Мать посылает проклятия по обе стороны вражды, посылает вперемешку с мольбой о пощаде, но разве глухие услышат.

     Дом разбомбили, школу разбомбили, от больницы один фундамент остался – освободители пришли: одни, другие. Пришли и ушли, вполне по-американски.

     А жить как дальше?!

     Погляди на них, жить захотели. Копаться в руинах отныне ваша жизнь.

 

     Канули в лету благородные рыцари. Нынче на колени и лицом в грязь поверженного неприятеля. Хлебом не корми, дай увидеть униженного противника. Мало. Даешь аутодафе! И сжигают живьём.

     Ветер доносит горячечный бред ада:

     - Никаких перемирий. Армия крепнет день ото дня. Опыт бомбардировок своих городов – незаменимый военный опыт. Гибнут дети? Ложь! Всего у десятерых оторваны руки-ноги, ещё двадцать осколками в грудь и только один погиб от попадания снайперской пули в голову. Победа будет за нами! Героям слава!

     - Нет Украины, и не было никогда. Малороссия! А Галицию отдать пшекам, пусть разбираются с отрепьем. Культура? Нет никакой украинской культуры! Язык? Южнорусский диалект! Один народ, один язык! Бомбят? Сами повинны, нечего прятаться по подвалам, воевать надо! 

     Война натуральна для исчадия ада. Она проявляет агрессивную и каннибальскую суть его бессознательного. На том и стоит вечно, как мрак.

     И над всем пеклом голографической рожей нависает чудовище, плодящее по миру хаос. Нова технология да стары повадки. Иезуитству нет предела. Обваляем в грязи оглупевших потомков. И потомки, похрюкивая, валяются в дурно пахнущей луже.

     Но что станут делать, когда печатные станки не смогут покрыть девальвацию надежд простаков и ожиданий прохвостов, когда всё долларовое дерьмо всплывёт на поверхность, когда мир захлебнется в помоях.

 

    

     Неуемная тревога гонит в дорогу.

     Жалкое суденышко переполнено людьми. Длинный странный путь по каналам сквозь сумрачные тоннели. Долгожданный город, высадка на берег. И вдруг внезапная темнота. Отчаяние, всхлипы, вскрики.

     Призрачный луч света приходит издалека, в луче возникает проводница с обворожительной улыбкой, приглашает следовать в обитель. Гуськом сквозь лабиринты улиц тихо тянутся за ней фигуры-тени. Колодец глухого двора, люд пребывает. И здесь ловушка захлопывается. Хохот ловца множит эхо грязных стен. Всеобщее окаменение.  

     Юрочка мечется в котле, натыкаясь на тела, падает… 

     И вдруг взлетает над городом, взлетает и летит. Над ним черное небо, на небе слепящее пятно солнца. А внизу дым застилает землю. Юрочке видно, откуда клубит дым.

     Козье болото, патлатые ведьмы пляшут подле Зверя. Зверь рычит, улюлюкает и гонит на город дым. У Юрочки в руках меч. Он налетает на Зверя и рубит голову. Отрубленная голова падает на землю; падая, гогочет. Зверь приставляет её к туловищу и меняет облик. А Юрочка рубит, рубит…

    

     Юноша очнулся от сна. За окошком серело утро наплывающего дня. Черный, едкий, отравляющий дыхание дым застилал площадь, прилегающие улицы, проникал в палатку. Пора заступать на дежурство. Он смыл остатками воды из ведра следы сна с лица, перебросил через плечо санитарную сумку и вышел в явь.

     Шальная пуля нашла его сердце на задымленном перекрестке.

     Изморозь с пеплом ложилась на землю.