Проза

 

 

 

— Завтра идем менять, — сказал Сеня фатальным голосом в тот вечер.

Мы сидели на кухне. В углу сотрясался и дребезжал старый холодильник.

Сеня ударил по столу, раскрыв ладонь. На клеенке осталась лежать серебряная чешуйка времен царей.

— Ничего себе? А чего раньше молчал? — сказал я.

Я стал разглядывать и вертеть в руках монету. Даже попробовал ее на зуб. Друг мой нервно прищурился и заметно напрягся.

— Где достал? — спросил я.

— Не достал, — ответил он со вздохом. — Сделал.

Я долго изучал монету и не мог найти изъяна.

— Потемнеет быстро. Надо завтра менять, — сказал Сеня мрачно.

Все-таки мы шли на обман, и чувствовал себя мой друг крайне паршиво, но пересилить желание заполучить ценную браковку не мог.

На следующий день мы собрались к художнику. Сеня внимательно осмотрел свои уродливые творения, развешанные на стенах. Он взял с собой несколько картин: на одном листе изображался гипсовый сплющенный шар, на другом — классический череп на стопке книг. Череп был нарисован криво, глазницы его располагались одна ниже другой, и от этого казалось, будто он сильно печалится. Остальные работы являлись размазанными экспериментальными акварелями. Сеня скрутил листы и засунул их в черный пластмассовый тубус.        

Дом художника загромождали картины. Они висели на стенах от самого потолка до плинтуса. Кое-где они лежали штабелями и стопками: на шкафу, под диваном, между креслом и стеной.

На грубо сколоченных деревянных полках сияли самовары, между ними теснились матрешки, деревянные куклы, горшки, стоял кувшин с торчащими из него веретенами, истлевшие лапти висели на гвозде. По одной из этих полок крался рыжий кот. Он отражался в самоварах, гибко пробираясь между ними.

Сам хозяин дома был худой высоченный старик с жидкой китайской бородой и блестящей лысиной в бурых пятнах. Взгляд его часто менялся. Он смотрел то яростно и внимательно, будто разгадал нашу аферу, отчего нам с Арсением становилось очень неловко, то вдруг глаза его на миг отражали откуда-то сошедший на него надмирный покой.

Сеня представил меня как эксперта. Художник этому совсем не удивился. Он с достоинством кивнул и пожал мне руку. Когда друг мой напомнил старику об обмене, тот сходил в соседнюю комнату и принес оттуда банку из-под кофе, тяжелую, полную монет.

— Она где-то здесь, — сказал он рассеянно и грохнул банку перед нами на стол.

Мы переглянулись. Сеня подмигнул мне и сказал:

— Мой друг легко найдет ее.

Они стали обсуждать кривой пейзаж, а я — разыскивать монету. Я нашел ее, наверное, через час. Художник, не взглянув на полученное в обмен, швырнул поддельную чешуйку в эту же банку и поставил ее на полку между бронзовой статуэткой всадника и деревянной совой. Все ему было безразлично, а в особенности — придуманный Сеней обман и подозрительно быстрая находка ценности, необходимой для обмена. И художник совсем не хитрил. Просто он нуждался в этих посещениях: он так удерживал около себя своего молодого приятеля. Кому еще рассказывать о своих безумных воззрениях, как не молодому внимательному человеку? Хотя Сеня, конечно, и обманывал его, это ничего не меняло — старик получил своего слушателя.

— Он иногда дело говорит. Я даже удивляюсь, — сказал мне Сеня по дороге домой, развеселый от удачной сделки. — Но думаю, с мазней пора завязывать.

Местный мафиози со своими друзьями ждал нас около дома.

— Здорово, рыло! У меня для тебя есть такая вещь! Пойдем, пойдем! Обязательно возьмешь, — сказал Клоп.

Главарь был так дружелюбен, его дружки окружили нас так вежливо, а лица их были такие милые, что мы поняли — отказываться смысла нет.

Нас привели под руки в покосившийся деревянный дом на берегу реки. В доме было тесно, и потолок там был низкий. Нас усадили на тухлый диван. Друзья главаря устроились по бокам, зажав Сеню и меня с флангов. Глядели они на нас напряженно и внимательно, со жгучей смесью опасения и угрозы в глазах.

Клоп сел верхом на стул перед нами, посредине комнаты, и начал свой разговор, соблюдая все необходимые правила приличия. Он долго говорил о разной шелухе. Но по тому, как он тянул беседу и болтал о совершенно пустых и посторонних сплетнях, было ясно, что скоро он бросится к вопросу, который его мучает.

Друг мой держался с редким достоинством. Он выслушивал Клопа спокойно, гоготал вместе с ним, сидел свободно, закинув ногу на ногу, и травил анекдоты, будто ничего не происходит. С полчаса они обсуждали какие-то делишки, общих знакомых и схему сборки металлоискателя.

Через комнату, соблюдая равные промежутки времени, величаво проходила девушка с такой необъятной грудью и таких неохватных, я бы сказал, геологических объемов, что мы с Сеней, увидев, как она вышагивала в первый раз, даже несколько засмущались. Дружки главаря провожали ее взглядами. Когда она обходила Клопа, сидевшего на стуле по центру комнаты, он звонко хлопнул ее ладонью по заднице. Дружки оскалились, девушка даже не оглянулась.

Затем главарь кивнул одному из своих приятелей и тот принес подлежащее обмену. Вещами, под предлогом которых нас сюда притащили, оказались: зеленая артиллерийская гильза, несколько ржавых патронов и якобы каска в таком плачевном состоянии, что она скорее напоминала сгнивший ночной горшок.

— Это древнее. Все честно, — заверил нас Клоп.

Друг мой стал внимательно осматривать артефакты и расспрашивать, откуда они взялись. За этим обсуждением прошло еще напряженных полчаса.

Снова болтал главарь, расхваливая товар. В десятый раз прошла через комнату чрезмерная девушка, раскачивая своими прелестями. И снова так же хищно на нее уставились дружки Клопа. Время тянулось. Бандиты напрягались сверх всякой меры.

— Слушай, рыло. Покажи мне ту монетку, — с излишней беззаботностью в голосе сказал главарь.

Друг мой удивленно поднял брови.

— Ну, ту самую. Какую, говорил, сегодня возьмешь, — пояснил Клоп. — Может, я знаю, где еще таких надыбать.

Клоп улыбался. Сеня держал непонимающую мину. Дружки главаря замерли. За окном проехал грузовик. Продребезжало треснувшее стекло в окне.

— А! Понял! — со смехом сказал Арсений, разрушив, наконец, эту всеобщую неловкость.

Он махнул рукой и свободнее расселся на диване, далеко вытянув ноги.

— С собой такого не таскаю. Приходи в гости, посмотришь.

Взгляд бандита подернулся внезапной скукой.

— А куда ходил-то? — спросил он с усмешкой.

— Да я ж рисую! — ответил Сеня, с готовностью вытащил из тубуса свои работы и стал разворачивать их одну за другой.

Пособники Клопа сразу же расслабились, лица их стали тупы и скучны, они ушли на кухню и загремели ложками.      

Когда нас отпустили и мы вернулись домой, Сеня достал монету из кроссовки. Я даже не заметил, когда он успел спрятать ее под пятку.

— Я сразу понял, что он нас обуть постарается, — сказал Сеня. — Как только ляпнул про нее. Давно от Клопа такого жду. Вот придурок, — он злобно выругался. — Надо заканчивать с ним с дела. Хренов гангстер.

Думаю, именно разбитое состояние моего друга, возникшее из-за того, что мы пошли на подлог, вдруг заставило его тогда так неловко проболтаться.

Весь следующий день мы провели на реке, где прыгали в холодную быструю воду с высокой бетонной дамбы. Вечером Сеня сел за телефон, достал тетрадь и стал обзванивать покупателей. Он долго говорил с каждым о самом разном: погоде, разведении цветов, свойствах молнии, политической ситуации на Ближнем Востоке, способах натаскивания собак — и под конец разговора предлагал монету. Затем вежливо прощался и аккуратно записывал ответы в тетрадь. Все-таки он создал какую-то налаженную сеть, и я, слушая эти разговоры, удивлялся его терпению и разнообразию интересов.

 

 

Этой же ночью бандиты совершили налет.

После полуночи я проснулся от ясно ощутимого волнения и вышел в соседнюю комнату.

Клоп низко держал пистолет, направив его Сене прямо в живот. Получалось так, будто он показывает оружие исподтишка. Арсений и Клоп смотрели друг на друга как два собирающихся подраться кота. Молчаливые дружки главаря — их было двое — ухмылялись, разглядывая жилье моего товарища.

— Монету. И мы уходим, — сказал главарь, судя по интонации, уже не в первый раз.

Арсений сказал:

— Хорошо. Я отдам вот эти.

Он сгреб со стола неудачные подделки и ссыпал их главарю в ладонь.

— Сколько стоят? — спросил Клоп.

— Рублей триста каждая, — соврал Сеня.

— Дешево, — сказал Клоп.

— Слушай, надо крутиться. У меня тут не триллионы хранятся. Находишь, продаешь, снова ищешь, снова продаешь. Так и деньгу имеешь, — выпалил со злостью мой друг.

Клоп улыбнулся широко и решительно. Затем вдруг что-то изменилось в его лице: оно стало веселее и дурнее.

— Эти я тоже возьму, — сказал он.

— Слушай, ты поступаешь крайне нехорошо, — усилием воли успокоив себя, сказал Сеня и удобно уселся в кресло у окна.

Он был дипломатом. С минуту он говорил о том, что это ломает их дела, что после этого происшествия он у главаря ничего и никогда больше не возьмет. О том, как он долго искал эту вещь, и о том, что Клоп одним своим неправильным действием все у него отбирает.

— Возьмешь. Скоро помиримся, и все будет по-старому. Хорош базарить. Давай ее сюда, — сказал Клоп с улыбочкой.

— Нет, — твердо ответил мой друг.

Главарь каким-то киношным движением кивнул своим парням, приказывая им обыскать жилье. Его дружки стали неловко перемещаться по комнате. Один пощупал висящий на стене обрывок кольчуги, хохотнул, снял каску с гвоздя, нацепил ее на голову и улыбнулся широко и по-детски. Одного зуба спереди у него не хватало. Другой бандит заглянул под кровать, а затем, оглядываясь на нас и покашливая от смущения, открыл шкаф.

— Давай вытаскивай монету, не тяни! — зашипел главарь.

Он сметал копейки ладонью со стола. Они подпрыгивали, крутились на полу и сверкали в свете лампы. Друг мой снова стал уговаривать Клопа. Главарь разозлился и стал размахивать пистолетом. От этого казалось, что выстрел грохнет в любой момент.

Монета лежала в тяжелой пепельнице, прижимающей открытую записную книжку рядом с телефоном на углу стола. Главарь все перебрал, раскидал и добрался до этой пепельницы. Он взял монету, подержал ее на ладони, провел пальцем по странице в записной книжке, с пометками напротив номеров и имен. Друг мой изображал безразличие и смотрел в сторону, но все же отчаяние на миг мелькнуло в его глазах, и главарь все понял: он обладал этим специфическим звериным чутьем. Клоп набрал один из номеров и, когда после долгих гудков ему ответили, напористым голосом спросил:

— Здрасьте, гражданин. Вам деньгу сегодня предлагали купить, пятнадцать копеек?

— Да, — произнес в трубке с запинкой удивленный голос.

— Спасибо за внимание! — загоготал Клоп и грохнул трубку на рычаги.

— Эта! — сказал он, разглядывая монету на ладони. — Слушай, а ведь с виду дрянь дрянью. Слышь, рыло, чего и такие много стоят? — захохотал он.

— Зря ты так, — сказал мой друг обреченно.

— Да ладно, рыло, не обижайся. Мы с тобой друзьями были, друзьями останемся. Забудется все, вот увидишь.

Тут я не выдержал, кинулся к главарю и ударил его по руке. Монета подлетела в воздух, щелкнула в потолок и отрикошетила в сторону. Сеня сорвался с места, подпрыгнул и схватил ее на лету. Один из амбалов сцапал меня за шкирку и прижал к стене, замахнувшись кулаком.

— Верните, падлы, по-хорошему, а то щас пальну! — завизжал Клоп и направил пистолет Сене прямо в лоб.

Арсений весело оскалился и стал пятиться и строить главарю рожи. Он держал монету в вытянутой руке у Клопа перед носом. Клоп шипел и уговаривал Сеню, наступая на него. Друг мой по пути поднял с пола трехлитровую банку, заполненную копейками. Он понял, что все равно ему не уйти, но у него была склонность к эффектам. Он кинул монету в банку, с натугой пару раз ее встряхнул, поднял эту тяжеленную ношу над головой, запрыгнул на стол и с диким, изменившимся лицом швырнул ее в главаря.

Он промахнулся. Банка грохнула в стену — дом содрогнулся. Раздался оглушительный хлопок, и копейки брызнули во все стороны, весело запрыгали и закрутились на полу.

— Вот! Ищи! — заорал мой друг с торжеством.

Секунду все пялились монеты, которые повсюду крутились и сверкали. Сеня прыгнул на главаря со стола и двинул ему левой тренированной рукой в нос. Главарь выронил пистолет, закрыл лицо ладонями и повалился на пол — навык у Арсения, видимо, еще не пропал.

Я сцапал заступ, стоявший в углу, и заорал. Это была та самая устрашающая помесь мотыги, кирки и топора, имевшая блестящие отточенные лезвия.

Один из бандитов подхватил главаря под мышки, другой бросился к пистолету и уже схватил его с пола, но Сеня укусил его за руку, повиснув на ней. Парень заорал басом и выронил оружие. Сеня согнулся и боднул бандита головой в живот — тот вылетел в коридор.

Друг мой завладел пистолетом и направил его на гангстеров. Дурная его рожа в этот момент, признаюсь, и меня самого слегка напугала. Мы погнали их через узкий темный коридор в подъезд, а оттуда на улицу. Сеня угрожал пистолетом и пинался, и мы оба орали. Я замахивался на бандитов устрашающей киркомотыгой и снес люстру — острые осколки посыпались нам на головы.

На выходе из подъезда главарь очнулся. Покачиваясь на ногах, он пригрозил нам жесточайшей расправой. Со второго этажа заорал испуганный насмерть и хриплый женский голос:

— Милицию позову! Прекратите драку, остолопы!

И старый пропойца из соседней квартиры заревел, запел тюремную песню.

После яростной схватки мы, отдышавшись, сидели на тесной кухне. Пистолет лежал на столе между нами.

— Он ведь, зараза, еще придет, — сказал я.

— Мне все блатные из ПТУ денег должны. Все нормально будет, — ответил Сеня.

Я взглянул на пистолет.

— Слушай, да это же люгер! Он стоит уйму денег!

Друг мой взял его в руки и стал безразлично разглядывать.

— Ты прав. Вещь ценная. Только вот он нерабочий.

— А зачем ты руки вверх поднимал?

— Нелепо разрушать остатки самолюбия, основанные на ржавом пистолете.

Люгер действительно не стрелял, что было тут же проверено в саду.

В этом поступке Арсения, швырянии банкой в бандитов, снова оказалось пополам страсти и расчета.

— Оно того стоило. Как банка взорвалась — будто шрапнельный снаряд! — повторял он, довольный своим броском. — А монетку я все равно найду.

Однако расчет не удался. Мой друг обыскал весь дом и вскрыл половицы. Он лазил в подвал и все там перерыл.

Монета исчезла.

Через неделю после схватки с налетчиками в квартиру к Арсению нагло завалился здоровый детина ростом под два метра, упитанный, розовощекий и очень курносый. Это был сын художника. Он пришел ругаться, обнаружив, что отличный экземпляр его коллекции разменяли на почтовую марку — я вполне понимал его ярость.

Сеня в этот момент сидел за столом и чистил люгер.  

— Вот такие дела, Федя, — сказал мой друг таинственно.

Детина прищурился, оценил ситуацию и ретировался. В дверях он пригрозил взвинченным бабьим голосом, что заявит в милицию за вымогательство.

И уже через пару месяцев люгер вызвал новый виток каких-то не совсем легальных операций, где присутствовал железный крест, смахивающий на подделку, и немецкая каска с дырой.

Странно, что эта полная страстей жизнь оканчивается быстро и без следа. Коллекции лежат грудами. На них оседает космическая пыль. Представители прекрасных семейств рассыпаются в труху.

Друг мой изредка берет карандаш. У него неплохо выходят летящие наброски. И ему удивительно легко даются сложные вещи: бег лошади, зарисовка парня, прыгающего на мяч в футбольных воротах, или птица, садящаяся, раскинув крылья, на землю.

 

 

Вскоре я вернулся домой.

Иногда мне казалось, что Веспасиан ненормален. В смысле, он походил на какого-то еретика. И если б он в правду был таким, то, думаю, он обязательно основал бы свой толк.

Я пришел в цех. Мой начальник в одиночку ворочал доски, складывая их в груду у стены. Пахло сухим деревом. Гора белых опилок выросла у станка на земляном полу.

 — Где был, чем занимался? — спросил он.

 — Охотился за серебром, — ответил я не без гордости.

Начальник сурово взглянул на меня.

 — Бандитизм? — произнес Веспасиан тоном судьи.

 — Нет, что вы. Монеты искали. Но нам угрожали ржавым люгером!

 — Раз шагни за черту с ледяным сердцем. Вернись с сердцем полным горящих углей, — произнес он вполголоса, отвернувшись.

У него был талант выдавать такие строки, похоже, собственного сочинения.

— И откуда вам только в голову такое приходит? — сказал я.

— Рождается по наитию, — ответил Веспасиан со смущением, но довольный собой.

— Слова у вас такие, знаете, — я неопределенно помахал в воздухе рукой. — Сейчас так не говорят. Давайте-ка лучше вон с той толстой доски сегодня начнем.

— А мы не будем начинать, — сказал Веспасиан.

— Почему? — удивился я.

— Сегодня у нас выходной.

Было раннее утро в начале августа.