Проза

Сегодня утром произошло инопланетное вторжение.

Никто ничего не говорил, только перешептывались, да странно на меня поглядывали. Я сначала не понимал, считал вторжение внешним по отношению к себе, но к вечеру сообразил, что вторгся именно я. Люди недовольны и возбуждены. Возможно, сейчас урежут зарплаты или социальные права. Как не урезать, если бюджет трещит по швам? Лучше получать меньше, но постоянно, чем больше, но иногда.

Я подошел к зеркалу, а там вместо головы – шлем. Шлем был великоват, но когда свободнее – нигде и ничего не давит. Я проверил бластер, установил на полную мощность регулятор боевого заряда... Вышел на улицу.

Отирался я недалеко от главной площади перед администрацией, чтобы наблюдать за гражданами. Граждане воровато курили, пили пиво, а некоторые - водку. Бабки показывали на меня старческими клешнями.

К шести часам приехал руководитель из области, начался митинг. Люди критиковали вторжение и оскорбляли меня, а потом послали делегатку. Люба работала в овощном, но делала вид, что меня не знает. Подала телефон господина Бубырникова, отвернулась.

- Алле? – спросил я трубку.

- Послушай! Давай без фокусов! Тебе зеленый свет, делай что угодно, только не разрушай жилища, не лишай людей нажитого!

 

- Я не собирался, но вы какие-то агрессивные и смотрите на меня как на врага.

- Как же на тебя смотреть? Хотя я понимаю, понимаю. Запутался в себе, затерялся, стал этой самой, как там… Инопланетной инвазией, во. Кончай, давай.

- Я никакая не инвазия, я тут родился, все меня знают. Почему я инвазия-то?

- Потому и инвазия, что инвазия, - сказал Бубырников и дал отбой.

Я бросил телефон в снег и пошел, куда глаза глядят. Выбрался за пределы поселка, погулял по сугробам, увидел тень на снегу от головного звездолета. Что-то зашумело и меня затянуло во внутренности корабля. Через пять минут я уже пил чай в кабинете капитана.

- Вот что, друг, - сказал капитан. – Ты давай уже работай, если взялся. Мы, агрессоры, стоим, топливо на орбитах жрем - все из-за тебя. Инвазия ты или кто?

- Просили не сжигать жилища, не портить вещи. Сам Бубырников просил, из области.

- Нас президенты просили, а тут какой-то Бубырников. С ума, что ли, сошел? Давай, иди скорее, лиши людей жилищ и вещей. Накупят сушилок хромированных, обоев, всяких стульев... Сам-то не понимаешь, как мелки человеческие радости?

Когда меня спустили обратно на землю, я поплелся домой. На веранде сидел Теплиц и ковырялся в вазочке с печеньем, выбирая нераскрошенную.

- Что решил?

- Трудно определиться. Я так-то не хочу порабощать планету, но и перед товарищами в звездолетах как-то стыдно. Топливо жгут, ресурсы тратят.

- Есть и третий выход, Лягушкин.

- Какой же?

- Сопор.

Мне стало страшно от этого слова. Я сначала даже не понял, что оно означает, но визуально-лексически это была смесь собора и топора. Я представил черного священника с гигантской секирой, который объявлял мне сопор. Так и получилось.