Проза

     Перед закрытыми дверями процессия остановилась, чтобы открыть их и пронести тело. И в этот момент он потянул руку к мертвой голове, чтобы сорвать несколько волос… И вдруг – резкое отвращение к родному, любимому человеку.

     Чего? Чего испугался?

     Ведь, и в течение жизни она внешне менялась, и эти изменения были мертвыми: это были знаки смерти, которая должна была придти окончательно и которая теперь пришла. И если раньше он эти изменения принимал не замечая, ибо видел за ними один и тот же неизменный и любимый образ, то почему же сейчас он не верит и в испуге смотрит на волосы ее? (На лицо он почему-то не обращает внимания). Волосы! Из седых они вдруг стали какие-то необыкновенные, какие-то мутные и неощутимые, как пепел. Почему же эта перемена теперь отпугивает его? Она ведь такая же мертвая, как и те, но только последняя на его глазах. Почему же теперь она изменяет ее в его чувстве? Почему же только теперь молча скребутся слезы? Не от того ли, что он не в силах совместить ее последнее внешнее изменение с душой ее? А если так, то, значит, и не любил раньше? Или души не было в ней, и он любил то, чего нет? Может все слезы, пролитые над умершими, не от любви, а от муки и страха, что нет ее? И эта загадка превращается в казни, и тянет, и тянет к себе толпы людей; тысячи, тысячи лет – это зрелище, и в каждой толпе родственники казнимого, особенно им нужно увидеть – вроде бы смерть дорогого человека столь же важна, дорога им, как он сам, – новая часть и свойство его, – обречены узнать и принять, если любят, но даже не смерть, а скорее более зримую и понятную виселицу, огонь или топор, которые навеки свяжут, соединят его с ней, и она лежит сейчас перед ним; и вдруг почувствовал, это испытание, самое сильное испытание любви: если уж действительно любил, то, значит, обязан так же любить и сейчас. Обязан! И уже тянет пальцы к мертвой голове и отделяет от нее несколько длинных нитей, чтобы унести с собой дальше в жизнь этот последний знак самой сильной в ее жизни перемены, символ того, что он с одинаковой силой любил ее до конца.

    Он держит волосы в пальцах и не чувствует их и не видит почти. Любой, чуть более сильный предмет был бы моментально изломан, уничтожен окружающим могучим миром. Но эти волосы – нет. За счет бесконечной слабости они неуязвимы: они как воздух. Он не почувствовал, как надавил их внутрь кармана. Только по движению пальцев он мог предположить, как согнулись они в глубине. И вдруг испугался: он ведь их уже никогда не найдет. Надо сорвать еще… И вдруг мысль: это еще не последняя перемена, ведь через несколько минут он будет обязан также сильно любить бесформенный холм земли…